Петля

— Думаете — нет? — спросил Абсолон.

— Думаю — нет, — откровенно признался Марек. — У меня уже есть кой-какие соображения насчет всей этой истории, но Адамек в них как-то не вписывается.

— Знаете, и мне так сдается, — сказал Абсолон к великому удивлению Марека, ожидавшего, что Абсолон поинтересуется его «соображениями» или по крайней мере пропесочит его.

— Вы помните Каменца, Марек?

— Еще бы.

— Вот видите. Такой милый старикашка из сказки. Голосок как звоночек: «спасибо», «пожалуйста». А убийца, да еще дважды. На такую удочку, Марек, не попадайтесь.

— Ну, я не из тех, кто мог бы на такое попасться, — взорвался Марек. — Я так его прижму, что он не отвертится, — пообещал лейтенант. — Что-то он скрывает от нас, не нравятся мне его речи. Но из этого парня не так-то просто выудить правду.

— Что-нибудь да придумаем, — сказал Абсолон. — Нам надо знать об Аничке как можно больше, может, именно тут-то собака и зарыта. У меня тоже пока только ощущения, но одно из них мне подсказывает, что Анна Кралова была существом не простым. Поинтересуемся среди студентов, поговорим с людьми, поглядим, что даст экспертиза... Я пойду выпью рюмочку, потом немного пройдусь вдоль каньона.

— Что делать с Адамеком?

— А вы как полагаете?

Марек пожал плечами.

— Лишь бы потом нам ни в чем себя не винить. Прокурор...

— Ну, пора, — решил Абсолон.

— А я здесь поразведаю, — сказал Марек.

— Добро.

Абсолон задержался у секретаря МНК[4] и в долину отправился только под вечер. По реке тихо плыли ржавые листья в кроваво-грязных прожилках. От черной водной глади тянуло холодом. Он зябко кутался в куртку зеленоватой юфти с большими костяными пуговицами и не спеша шагал вдоль берега по тропинке, вытоптанной рыбаками. Студеное дыхание осенней реки пронизывало его насквозь.

Опавшая листва шуршала под ногами, следователь остановился, потер ладони. Где-то перед ним ежились неказистые строения «Романса», но видны они не были. Река сворачивала мягким изломом, и именно в этом изломе серо-зеленым пятном вырисовывался облезлый железный фургон, который кто-то привез сюда и поставил на плоские камни.

Абсолон подошел к фургону и прочел на двери:

Вход запрещен

Имущество ВЧ 6130

Он отшвырнул окурок и взялся за ручку двери. Фургон был открыт, дверь на тяжелых железных петлях заскрипела. Следователь посветил фонариком, внимательно оглядел дощатые нары, походную печку, обломки ящика, открыл печку, заглянул под нары. Поднял несколько окурков, тюбик из-под губной помады, три старых автобусных билета и записку на газетном огрызке: «Алена, приду в полседьмого, жди!» Потом списал еще номер воинской части, которой принадлежал фургон. Уже почти совсем стемнело, и над долиной заблестел медный месяц.

Абсолон поднял воротник куртки, сунул руки в карманы. Он пересек лужайку и пошел по дороге. Приближаясь к «Романсу», отчетливо расслышал грубый, вовсе не женский голос жены управляющего.

Волейбольная площадка тонула в половодье света. «Как неожиданно светло, — подумал Абсолон. — Точно в храмовый праздник...»

Абсолон обогнул строения, прошел по мосткам и остановился у ручья, который создавал естественную границу между пансионатом и срубовым домом, принадлежавшим, по словам Жампаха, доктору Янчику, врачу факультетской клиники в городе.

Сейчас ставни дома были открыты, через пестрые занавески проникал слабый, желтоватый свет, попахивало дымом.

Абсолон потянулся за сигаретой, но в эту минуту что-то щелкнуло и в лицо следователю ударил луч слепящего света.

— Это вы? — разочарованно сказал Жампах.

— Потушите.

Тень Жампаха отделилась от дома.

— Извините. Знаете... прежде эту долину называли долиной тишины, теперь это долина страха.

Следователь закурил, и Жампах продолжал:

— Убийца мог приплыть и на лодке, что вы скажете? Я думал об этом. Все-таки не такой уж он идиот, этот человек, чтобы не понимать, что есть такая вещь, как улики. Грязь, следы и все прочее. На лодке приплыл, на лодке и отплыл. Тут у каждого байдарка или яхта. Мне все время кажется, что ночью я слышал...

— Вам уже лучше? — спросил Абсолон.

— Лучше мне уже никогда не будет, — ответил Жампах. — Того, что я навидался, с меня довольно. Инвентаризация, и дело с концом — здесь меня ничто не удержит. Я уже заявил об этом.

— Кстати, вы говорите, что доктор Янчик не был на даче, а он утверждает обратное, — сказал Абсолон Жампаху.

— Ну, тут уж извините, — возразил тот. — Я только говорю, что в его доме были закрыты ставни — за это ручаюсь головой. Вечером я ремонтировал «дарлинк»...

— Что вы ремонтировали?

— «Дарлинк»... автоматическую водонапорную башню. Я бы удивился, если бы узнал, что пан Янчик был тогда дома — ведь если человек дома, он всегда открывает ставни, не так ли? Да и потом я бы услышал, как он подъезжает. Его колымага за километр слышна — ржавая выхлопная труба...

— Вы спали, как убитый, — заметил Абсолон.

— Я и во сне слышу. А весла я определенно слышал. Кто это был, — уж дело другое, но я свое знаю.

— Янчик ничего не слыхал.

— Если его не было в доме, что ж он мог слышать?

— Да был он, пан Жампах, — сказал следователь. — Он приехал в двадцать минут первого ночи, это он знает точно, потому что качнул маятник и заметил, что часы показывают двенадцать. Он еще подумал: вот здорово, надо только передвинуть большую стрелку с двенадцати на четыре, и будет полный порядок.

— Он что, на ночь заводит часы? — удивился Жампах. — Я их всегда останавливаю.

— Вы думаете, что все вокруг врут и воруют, пан Жампах, не так ли? Но кое-кто все же честен и говорит правду, а? Ведь вам же я верю, что в ту ночь вы спали и все было именно так, как вы говорите, — заметил следователь.

— Да, это факт, — согласился управляющий. — Где-то я читал, что люди делятся не на виновных и невиновных, а лишь на пойманных и непойманных преступников. С Адамеком-то вы уже беседовали?

На этот вопрос Абсолон не ответил, а спросил сам:

— А тот фургон внизу давно здесь стоит?

Управляющий объяснил, что фургон привезли солдаты два года назад. Арендовали здесь кусок лужайки под палаточный лагерь, положили деревянные настилы, разбили палатки, только... обещали кооперативу помочь убрать сено, но обещания не выполнили, и кооператив отказал им в аренде. Вот и остался этот фургон, кто-то сломал замок и теперь это такая «меблирашка», где может переспать кто угодно. Тяжелый случай...

Возвратившись в Красную Горку, Абсолон нашел Марека, как они и условились, в небольшой забегаловке. Марек разговаривал с секретарем МНК, усталые глаза которого выражали сочувствие и понимание. Впрочем, такие же глаза были у всех, кто сидел в погребке, по которому Абсолон прошел, как проходит по сцене главный герой античной трагедии. Едва он вошел в забегаловку, на секунду-другую установилась такая тишина, что было слышно шипение пены в пивных кружках.

Майор вспомнил, что пять лет назад он руководил группой следователей, которая вела дело об убийстве молодой девушки, случившемся близ деревни Яворовой после танцев. Преступник был пойман в три дня. Попойка, изнасилование, убийство... Достаточно было дождаться результатов экспертизы, и улики превратились в неопровержимые доказательства. Однако теперь, после всего, что стало известно, в голове у Абсолона была сплошная путаница. Отсутствовало самое главное — мотив. Ведь если речь не шла о сексуальном убийстве, то кто же тогда мог быть заинтересован в смерти Анны Краловой? Очевидно, те, кто был заинтересован в покупке хутора — только найдется ли среди них человек, который ради зыбкой надежды приобрести хутор пойдет на убийство? Это майору казалось почти невероятным, но даже такую версию он не исключал.

— Я звонил в больницу, — сообщил Марек. — Пани Краловой очень скверно.

— Мы обо всем позаботились, — сказал секретарь МНК. — Птицу отвезли в кооператив, дом опечатали, ключи в МНК. Если что понадобится — скажите. Рады помочь. И вот еще что... Хотел вас спросить насчет цыган.

— Каких цыган?

Секретарь объяснил, что в Красной Горке временно размещено несколько цыганских семейств, работающих на сборе бурелома в государственном лесничестве.

— Среди них было уже несколько драк, доходило и до поножовщины, — сообщил секретарь. — А ведь знаете, как бывает...

Сообщение секретаря было для следователей новостью.

— У вас есть точный список этих людей? — спросил Марек.

— Конечно. Список в МНК у лесничего, — ответил секретарь. — Только к ним вечно кто-то приходит, остается на несколько дней — разве тут уследишь?

— Что-нибудь пропадало? — спросил Марек.

— Нет, упаси боже, — ответил секретарь. — Это настоящие работяги, каждый вам скажет. Только я к тому, что и у нас разные люди живут, всякое могут подумать...

Марек понял, что имел в виду секретарь, но прежде чем он успел вставить слово, отозвался Абсолон:

— Соберите людей, поговорите с ними — пусть не теряют разума и не боятся каких-то там маньяков-убийц...

— Именно этого они и боятся...

— Ну и бог с ними, — продолжал Абсолон, — только пусть не строят из себя судей. Так и объясните им, а понадобится — сам им объясню. Завтра приедем чуть свет и останемся здесь на некоторое время. У вас найдутся какие-нибудь комнатушки?

— Конечно — все устроим как нельзя лучше. Мы рады помочь вам, — повторил секретарь.

— Значит, договорились, — сказал Абсолон.

И уже минуту спустя из Красной Горки выехал автомобиль, весь в сверкающих дождевых каплях.

— Так с чего начнем? — спросил Марек. — С кинотеатра?

— Возможно. С кинотеатра, с дачевладельцев, с бригадников...

— Это я возьму на себя, — предложил Марек.

Обещание свое он выполнил, но расследование ничего нового не дало. У бригадников было алиби, более того, допрос вызвал среди них такой взрыв негодования, что они все до единого решили сменить место работы и бросили лесничество и бурелом на произвол судьбы.

Гибель Анны Краловой по-прежнему была окутана тайной.