Парусник в тумане

Восход солнца

Лили

Море тихо плещется у ног, ластится к ним, словно доверчивый котенок. Оно не синее и не голубое — серовато-розовое, с золотыми и оранжевыми бликами выглядывающего из туч солнца. Лили опирается ладонями о сухой холодный песок и запрокидывает голову назад, смотря в рассветное небо. Пахнет влагой и водорослями, которые море яростно швырнуло на берег. А над ними, стройные и незыблемые, тянутся к небу белые скалы Дувра.

— Красиво, правда? — шепчет она. — Совсем как на картине.

Лили никогда не помнит имен художников, только названия картин, чьи репродукции тайком стащила у Петунии из большого альбома. И сейчас ей кажется, что перед ней «Впечатление. Восход солнца» — та же туманная дымка, те же неясные очертания далеких кораблей, та же дорожка на воде, тот же красноватый круг солнца. Каждый раз, когда Лили видит красоту, она придумывает, в какой картине находится — и ей не скучно.

— Ужасно скучно, — отзывается Джастин и беззастенчиво зевает. — Могли бы поспать.

Лили насмешливо фыркает, поворачиваясь к нему.

— Всю жизнь проспишь, — замечает она и вытягивается на песке, подложив руки под голову. От Джастина пахнет пряностями, и от этого запаха у нее слегка кружится голова.

— Неужели тебе нравится эта работа? — спрашивает Лили осторожно, разглядывая золотисто-серое небо, светлеющее с каждой минутой. — Целый день, в темноте, с этим запахом, посетители — только женщины за тридцать.

Она не видит, но чувствует, как он пожимает плечами. Джастину наплевать, где он работает, главное, чтобы были деньги, пусть небольшие, а остальное появится само собой. Как сын Ли Джордана, он живет как живется, не задумываясь ни о чем. Правда, пауков он в школу не таскал — только черепах.

Лили садится и обхватывает колени руками. Она худая, с длинными рыжими волосами, закрывающими острые лопатки и полем веснушек на щеках. Не похожая ни на мать, ни на отца — на бабушку, которую никогда не видела.

— Смотри! — Джастин кивает на далекий белый парус, перышком реющий над серо-золотистой водой. — Кому-то тоже не спится в такую рань.

Лили невольно улыбается: этот парус — ее лучший друг, тайный друг, ее скрытая влюбленность. Ей кажется, что там, за плотной парусиной, прячется тот, кто ей нужен. Он появляется каждое утро, стоит ей только сесть на прохладный песок.

Лили бросает взгляд на Джастина: он симпатичный, с каштановыми волосами и темными, карими глазами — равнодушными и спокойными. Лили не знает, зачем встречается с ним. Привычка? Или страх остаться одной? Или рядом с ним удобно? Вроде бы есть мужское плечо — и хорошо.

Джастин снова широко зевает, не прикрывая рот и показывая морю все свои зубы.

— Мне на работу через час, — говорит он жалобно, взглянув на часы. — Тут очень красиво, Лили, но еще восемь часов на ногах стоять.

— Ты ведь сам предложил встретить рассвет, — Лили хмурится и проводит рукой по волосам.

— Прости, прости, — он наклоняется к ней и целует — осторожно. Он боится ее. Боится вспыльчивости, негодования, ярости, и Лили это чувствует — в сухости поцелуя. И сразу передергивает плечами. Поцелуй должен быть розой, а не бессмертником.

Поднявшись на ноги, она отряхивает лимонную юбку и трясет босоножками, возвращая зачерпнутый песок на место. Море из серовато-золотистого становится лазоревым, и парус исчезает — вместе с туманом.

Лили легко закидывает на плечо небольшую сумку, в которой почти ничего нет — только колдоаппарат, пачка овсяного печенья и блокнот.

— Что нового? — глаза Джастина спят. И лицо спит.

Лили на мгновение становится совестно, что она притащила его сюда. Ему и правда весь день работать в этой запашистой лавке рядом с Лютным переулком.

Она торопливо вынимает из кармана галлеон, через который Джеймс присылает ей информацию по делам Министерства. Часто на нем ничего нет, и тогда Лили весь день бродит по пустошам и полям, фотографируя все, что кажется ей волнующим, пытаясь передать свет и цвет, настроение и движение. Но сегодня на галлеоне светятся невозмутимые буквы: «Солсбери, сейчас». Лили прячет монетку в карман летней куртки и целует Джастина в щеку.

— Увидимся вечером или завтра.

Он не успевает ответить — а Лили торопится и, махнув рукой, трансгрессирует. Может, пора сказать ему правду? Что в сердце у нее пусто, как в ракушке, из которой сбежала устрица, что его поцелуи — как падение на губы иссохшего листа?

Джеймс поднимает руку, и Лили, разом забыв о Джастине, бежит ему навстречу.

— Не опоздала?

— Самое то. Пойдем.

За низким, покосившимся сараем лежит тело, раскинув руки и ноги морской звездой. Оно прикрыто голубоватой тканью и кажется совсем маленьким, хотя торчащие вверх, к небу, ботинки явно больше седьмого размера.

— Давно? — Лили вытаскивает колдоаппарат из сумки и вешает на шею.

— Тедди считает, что вчерашний. Я считаю, что ночной. Ты глянь, у него грязь на подошве не высохла.

— Здесь ночью был дождь.

Джеймс закатывает глаза и резким, злым движением срывает ткань с тела. Лили не зажмуривается, хотя увидеть можно что угодно. Она почти полгода работает колдографом в отделе магического правопорядка — не потому, что ей нравится. Колдография — ее жизнь, но природа не приносит денег, а просить у отца слишком стыдно. Остается только фотографировать тела. Странно, но ни трупы, ни раны, ни кровь не очерствляют ее душу. Она относится к телам как к части природы, погибшей, но неизбежно существующей.

Лили делает несколько снимков крупным планом, затем детальных: руки, ноги, туловище, голова. На этом трупе, как и на многих других, не видно никаких следов насилия.

Лили задумчиво опускает колдоаппарат, продолжая рассматривать тело. Мужчина, лет сорока, с черными прямыми волосами, пухлыми губами и двойным подбородком. За что? Кому он помешал?

И она мгновенно выпадает из своих картин в серую жизнь.

— Держи, — она медленно протягивает колдографии брату. — Который уже?

— Третий, — волосы Джеймса привычно торчат в разные стороны, совсем как у отца. — Гоблин меня раздери, если это не маньяк. Только вот трупы друг на друга не похожи — я имею в виду, внешне. А почерка у убийств нет, это только магглам везет. У нас Авада — и конец.

Лили садится на корточки рядом с телом и пристально разглядывает. Мертвый человек — все равно что рыжий лист, упавший с клена — оторван, и не вернуть.

— Смотри, Джеймс, — она замечает на шее погибшего маленькое красное пятно, совсем под ухом. — Погоди, я сниму и увеличу.

На колдографии проявляется не пятно, а рисунок — словно клеймо, которое выжгли на коже. Джеймс присвистывает и вертит снимок в руках, пытаясь понять, где у рисунка верх.

— Закорючка какая-то, — выдает он тихо и протягивает снимок Лили. — А может, я просто не ходил на древние руны. Как думаешь, Тедди с этим разберется?

Лили пожимает плечами. Расставшись с Виктуар, Тедди с утра до ночи проводит на работе, и она не уверена, что у него найдется время для символов. Уж лучше спросить у Розы.

— Поттер, — голос раздается за их спинами так неожиданно, что они оба вздрагивают. — Тебе не кажется, что пора сворачиваться? Или хотя бы приказать Перкинсу снять мантию?

Лили прячет снимок в сумочку и оборачивается.

Скорпиус стоит в двух шагах от них, засунув руки в карманы брюк, и на его бледном, вытянутом лице выступает усталость.

Джеймс чертыхается и быстрым шагом исчезает среди маленькой команды Министерства, возмущенно жестикулируя. Эта команда собрана под его началом, с разрешения отца, и в ней всего четыре человека. В отделе магического правопорядка, где он работает, слишком высокая конкуренция, и чем меньше сотрудников знают о твоих планах, тем лучше.

— Узнали, кто это? — Скорпиус равнодушно кивает на тело. Его светлые, почти платиновые волосы слегка подрагивают на ветру. Вместе с Альбусом он работает в секторе борьбы с неправомерным использованием магии, и его всегда отправляют проверить, как выполняют работу другие сотрудники. Сектор — узкое направление, но Лили знает, почему брат и Скорпиус его выбрали.

— Я тут всего десять минут, — Лили почему-то поеживается, глядя на него. — И знаешь, имена — это дело Люпина. Ты не выспался? Выглядишь уставшим.

Скорпиус хмурится и молча смотрит в ее лицо, не собираясь отвечать. Последнее время он все чаще молчит и уходит в себя, а лезть к нему Лили не собирается. Он друг ее брата, но для нее — чужой. Все равно, что вассальная зависимость в Средневековье.

— Джеймс постоянно забывает про Статут, — говорит он сквозь сжатые губы. — И вместо утреннего чая я трансгрессирую в какую-то глушь.

Лили возмущенно вспыхивает.

— Глушь? Это один из красивейших городов графства, — запальчиво замечает она и машет рукой в сторону собора, залитого утренним солнцем. — Ты только взгляни, какие там витражи…

— И как часто ты доходишь до витражей? — Скорпиус насмешливо прищуривается. — Я вот дохожу только до кучи бумаг, до трупов, или раненых. Хотя, пожалуй, тебе-то чем еще заниматься.

Ее щеки становятся краснее закатного солнца. Повернувшись к нему спиной, Лили пробирается к Джеймсу, все еще кричащему на Перкинса.

— Я нужна?

— Снимок с тобой? Зайдешь к Розе? — он вытирает пот со лба и мельком взглядывает в ее погрустневшее веснушчатое лицо.

Лили кивает и, забежав за сарай, трансгрессирует. Последнее, что она видит — искусственно выпрямленную спину Скорпиуса. Внутри нее что-то съеживается, а потом в лицо ударяет слепящий солнечный свет.

Скорпиус

Губы улыбаются сами собой, и рука дрожит, доставая из кармана палочку. Скорпиус запечатывает кабинет и, взяв тяжелую сумку, едва не бегом идет к лифтам. Роза Уизли сказала «да», когда он в сотый раз думал услышать «нет». Она сказала «да» так торжествующе и громко, словно это она добивалась его все эти годы. И плевать, что сегодня Поттер опять нашел труп, и плевать, что солнце за окном исчезло в серой дымке. Он идет домой к Розе Уизли.

Вспоминая в который раз ее веселое лицо и теплые губы, Скорпиус широко улыбается. Какая разница, почему она согласилась?

— Хороший день, Малфой? — Перси поправляет темно-синий галстук.

Скорпиус несколько секунд молчит, разглядывая свое отражение в зеркале лифта и машинально приглаживая волосы.

— Для меня — да.

— Что, нашли убийцу?

Скорпиус тихонько выдыхает, поправляя воротник.

— Этим мракоборцы занимаются, разве нет?

Лифт жалобно звякает, открывая двери, и Перси с открытым ртом остается за спиной. Часы над стойкой привет-ведьмы показывают половину седьмого, и Скорпиус морщится. Он обещал прийти пораньше, но из-за убийства пришлось не только стоять без дела рядом с Поттером, но и стирать память паре чересчур любопытных магглов. Когда ему начнут поручать по-настоящему важные задания?

Майское небо сереет, но иногда облака отступают, и вечернее солнце окрашивает все красноватым светом. Так тепло, что Скорпиус снимает темно-синий пиджак и вешает его на руку. Он идет по улицам, разглядывая прохожих, спрашивая себя: неужели можно быть таким счастливым? И существует ли на свете человек счастливее его?