Джим-лифтёр

БЕЖАЛ ИЗ ТЮРЬМЫ

Холодным осенним утром по улице небольшого города в Западной Германии шёл человек. Несмотря на холод, он был без пальто. Человек сильно горбился, волочил ноги, и по походке всякий принял бы его за старика. На самом деле это был совсем ещё молодой человек, но он пробыл три года в тюрьме, и там его сильно били.

Звали этого человека Петер Краус, он был коммунист, и на рассвете этого дня ему удалось бежать из тюрьмы.

Краус и сам не понимал, как это ему так повезло. В тюрьме ждали начальство из Берлина, арестантов заставили мыть и скрести все камеры и железные коридоры. Стража сбилась с ног, грозя, понукая, наказывая тех, кто работал недостаточно быстро и старательно. И среди общей суеты Краусу удалось ускользнуть.

Он должен был как можно скорей уехать из своего города, где его могли узнать и выдать властям. Конечно, приметы Крауса были известны всем здешним шпикам. Как за ним охотились три года назад, как старались заманить его в западню! Дом Крауса, его жена Марта, его сынишка Курт были под беспрерывным наблюдением. И однажды ночью его выследили.

С тех пор прошло три года. И вот Краус на свободе. Он снова может бороться за справедливость, за мир, за единую, свободную от фашистов Германию.

Теперь он торопился выбраться как можно скорей на шоссе и попроситься там на попутную машину. В тюрьме у Крауса отросли усы, это немного меняло его внешность, но шпикам он был известен и с усами.

«Скорей, скорей надо уходить!» — подгонял он самого себя.

Дорога к шоссе лежала мимо его дома. Разумеется, войти туда, повидать Марту и мальчика он не сможет: это верная гибель, провал всего дела. Но хоть издали, хоть мимоходом взглянуть на знакомую дверь, на калитку палисадника.

«Только взглянуть…» — повторял он про себя.

Он шёл и не узнавал родного города. Тихие когда-то улицы теперь выглядели беспокойными, шумными. Оглушительно сигналя, проносились военные автомобили и мотоциклы, маршировали солдаты, и несколько раз навстречу Краусу попались американские офицеры. Беглец точно попал в чужую страну. Он с ненавистью смотрел на иностранцев.

«Захватили Германию и ведут себя, как хозяева!» — с негодованием думал он.

Одна улица, другая, третья… Громоздкие рекламы американских папирос, подвязок, яичного порошка. Но вот замелькали домишки рабочей окраины. Краус повернул за угол, и сердце у него заколотилось так, что стало трудно дышать: он увидел свой дом.

Беглец пошёл так медленно, как только позволяла осторожность. Напротив, у крыльца здания, где раньше была школа, он заметил полицейского — следует быть начеку!

Затаив дыхание, Краус разглядывал свой домишко. Серый, под черепичной кровлей, он словно тоже сгорбился за эти годы. Рядом с дверью — окошко. Там бывало на подоконнике Курт расставлял своё деревянное войско и строил из кубиков высокую красную башню. Рядом — окно Марты; там у неё всегда стояли цветы.

Однако сейчас ни цветов, ни красной башни не было — домик казался вымершим. Даже палисадник — гордость Курта, — и тот выглядел заброшенным.

«Где же Марта и мальчик? Наверное, их тоже забрали?» — тревожно подумал Краус.

Он подошёл к самой калитке. Полицейский с удивлением уставился на прохожего, который стоял, несмотря на холод, в одном костюме.

«Надо уходить!» — приказал самому себе Краус.

Не отрывая глаз от дома, он медленно двинулся вниз по улице, к шоссе. В это мгновение щёлкнул замок, дверь дома открылась, и в палисадник вышел мальчик.

Он был высокий и тоненький, без шапки. Белокурые вихры топорщились над его крутым лбом. Одет мальчик был в старое, короткое донельзя пальто, из которого давно вырос. Краус сейчас же узнал это пальто: он сам покупал его когда-то сыну. Беглец жадно разглядывал мальчика: так вот каким стал его маленький Курт! Совсем взрослый!

Курт оглянулся и свистнул. Сейчас же послышался лай, и из дома выбежал крупный, в серых подпалинах пёс, похожий на волка. Пёс гордо вёз маленькую тележку.

«Вольф! — ахнул про себя Краус. — Наш старый, верный Вольф!»

В самом деле, как это он до сих пор не вспомнил о Вольфе! Ещё когда Курт был крошкой, Вольф оберегал его колясочку и свирепо рычал на всех чужих. А когда Курт пошёл в школу, Вольф каждое утро провожал его и носил в зубах сумку с учебниками. Это Вольф однажды спас Марту, когда она тонула в реке. Да, Вольф был верным другом семьи.

На тележке у Вольфа были навалены разные домашние вещи и большой голубой кофейник, хорошо знакомый Краусу.

«Наверное, Курт повёз вещи чинить к жестянщику. Кофейник ещё при мне нуждался в починке», — соображал Краус, с нежностью разглядывая вещи на тележке. Он так углубился в это разглядывание, что не сразу обратил внимание на поведение собаки. А с собакой делалось что-то странное.

Едва выбежав и понюхав воздух, Вольф вдруг завизжал, кубарем скатился с крыльца и понёсся к забору. За ним, подпрыгивая и кренясь, полетела тележка. Кофейник тут же вывалился.

— Вольф, что с тобой? Назад, Вольф! — закричал мальчик.

Но Вольф точно оглох. Он был уже возле калитки и прыгал как бешеный, стараясь открыть её или перепрыгнуть через забор. Ему мешала тележка. Он повалил её набок, чтобы высвободиться из упряжки. Это ему не удавалось, и он всё больше неистовствовал.

— Вольф, на место! Вольф, назад! — повторял Курт, вертясь вокруг собаки и норовя схватить её за ошейник.

Но Вольфу уже удалось открыть калитку. Не обращая внимания на тележку, которая била его по ногам, он бросился вдогонку идущему по улице прохожему.

— Вольф, не сметь! Вольф, ко мне! — вне себя от испуга кричал Курт.

Сейчас Вольф накинется на этого прохожего, напугает его до полусмерти, как напугал на днях американца, и тогда не оберёшься неприятностей? А у мамы и так достаточно горя…

Курт выхватил палку из ветхого забора и кинулся вслед за собакой. На помощь ему уже бежали полицейский и два солдата из американского патруля. Крик мальчика и лай собаки взбудоражили улицу. Из окон выглядывали любопытные.

Задыхающийся от волнения Курт настиг собаку, когда она уже набросилась на прохожего. Вольф бесновался и прыгал, норовя достать до самого его лица.

— Палкой! Ударь собаку палкой! Сильнее! — кричали на бегу полицейский и солдаты.

Курт замахнулся, хотел ударить Вольфа, отогнать его — и вдруг палка выпала у него из рук, и он остолбенело уставился на прохожего.

Он увидел, что Вольф беснуется не от злобы, не от желания напасть на врага, а от восторга. Не укусить он хочет, а лизнуть прохожего в самое лицо. И воет он не от свирепости, а от радости, от счастья и бросается на прохожего в неистовой собачьей преданности.

Курт задрожал. Только одного человека на свете встречал так Вольф. Только одному выказывал так бурно свою любовь и преданность.

Мальчик во все глаза смотрел на незнакомца. Нет, конечно, он ошибся… И Вольф тоже обознался… Бледное, чужое лицо с усами… Сутулая спина… У папы была совсем прямая, молодая спина и никогда не было усов…

Но в то мгновение, когда Курт оттаскивал собаку от незнакомца и собирался вежливо извиниться, он вдруг увидел карие глаза и улыбку, которую так хорошо помнил.

— Папа! — чуть не вскрикнув, прошептал мальчик.

— Курт, дорогой… — донёсся еле слышный ответ.

Краус сделал короткий, едва уловимый жест, и Курт мгновенно понял: показывать, что он узнал отца, — нельзя. Рядом — враги.

Мальчик торопливо схватил Вольфа за ошейник и оттащил его. И во-время: отовсюду уже сбегались любопытные. И, конечно, одним из первых прибежал вечный неприятель Курта — Мориц, сын их новой соседки — фрау Зейде. Мориц пролез вперёд и стал перед Куртом, выпятив щуплую грудь.

— Ага, я всегда говорил, что твой Вольф — вредная, злющая собака! — с торжеством заявил он, так, чтобы все слышали. — Он всегда рвёт мне штаны…

— Ты сам их рвёшь, а сваливаешь на Вольфа, чтоб тебе не доставалось от матери! — с возмущением пробормотал Курт. Даже в эту минуту он не позволил оболгать Вольфа.

Запыхавшиеся полицейский и два американца-патрульных протиснулись сквозь толпу.

— Собака укусила вас? Желаете написать жалобу на владельцев? — обратился полицейский к Краусу.

Краус быстро обдумывал положение. Отказаться от жалобы — это покажется подозрительным: все видели, как собака на него набросилась. А писать жалобу — значит, надо назвать себя, сообщить свой адрес, показать документы, которых у него не было.

Пока он раздумывал об этом, делая вид, что осматривает искусанную руку, толпа расступилась, пропуская вперёд худенькую ясноглазую женщину.

— Курт, мальчик, что случилось? — тревожно спрашивала она, ещё не видя ни сына, ни мужа.

Соседи успели уже сообщить Марте, что Вольф искусал прохожего. Но вот она подняла глаза — и в тот же миг узнала Крауса.

— Ах! — вырвалось у неё.

— Мама, наш Вольф набросился на этого господина, — торопясь и глотая слова, перебил её Курт. — Этот господин, мама…

— Да, вот пожалуйста, полюбуйтесь-ка. — Краус протянул руку и показал темнокрасный след полицейской дубинки.

Таких следов было много на его теле — они легко могли сойти за укусы. Толпа подалась вперёд — все хотели рассмотреть эти следы.

— Боже мой, — воскликнула Марта, — как это ужасно! Надо немедленно смазать иодом, перевязать, а то это может загноиться… Я сама, я сама перевяжу вам…

— Гм… перевяжете? Что ж, перевяжите. Только поскорей, а то я тороплюсь, — выразительно сказал Краус.

Он смотрел на жену. Как она побледнела! А седая прядка — её не было раньше!

Видеть жену и Курта хотя бы вот так, на глазах у полицейских, посреди толпы, — и это было счастьем. И Марта тоже смотрела и с болью отмечала сутулость Крауса, его лёгкий костюм, его посиневшие от холода губы…

Она сказала умоляюще:

— Я вас прошу, милостивый государь, не пишите жалобу!.. У меня и так довольно горя. Я сию минуту перевяжу вам руку. А если собака порвала ваш костюм, я вам его заштопаю. Только… только для этого вам придётся зайти к нам в дом…

Она быстро переглянулась с сыном. Глаза мальчика засияли: папа придёт домой!

— Да-да, мы вас очень, очень просим! — подхватил он. — Я… я даю вам слово, что запру собаку, никуда не буду её выпускать…

— Даёшь слово? Посмотрю я, как ты его сдержишь, — проворчал Краус, мгновенно поняв манёвр Марты и сына.

И вот Краус дома. Он с восторгом оглядывает кухню. Синие язычки газа пляшут над плитой, и тепло охватывает беглеца.

Из чулана доносится вой Вольфа: его заперли, но он скребёт лапами дверь и всеми силами хочет вырваться к хозяину.

— Вот злая тварь! — говорит, прислушиваясь, полицейский.

— Следовало бы его пристрелить, чтоб не бросался на людей. Он порвал брюки Дэрку, — говорит кривоногий американский солдат.

Да, они тоже здесь. Они целой толпой ввалились в дом вслед за Краусом и Мартой. Здесь и вездесущий Мориц и его мамаша, фрау Зейде, похожая на тощую кошку. Курт готов прибить Морица: этот мальчишка всюду суёт нос!

— Да у вас и ниток нет подходящих, фрау Марта! И не сможете вы заштопать костюм так, чтоб было незаметно, — приставал он, вертясь возле Крауса и заглядывая ему в лицо.

Соседка Зейде тоже подавала советы. Маленькая кухня была полна посторонних людей. И под чужими, враждебными взглядами Марта и Курт суетились возле отца. Марта нарочно возилась со штопкой: может, полицейский и патрульные соскучатся и уйдут?