Жизнь и приключения Максима Горького по его рассказам

Новые знакомства

Товарищей у Алеши не заводилось. Его возмущали жестокие забавы соседских ребятишек. Он не мог терпеть, когда стравливали собак или петухов, истязали кошек, гоняли коз или издевались над пьяными нищими, и всегда вмешивался в дело, разгоняя ребят. Те отвечали ему враждой и не упускали случая напасть на него кучей.

Кроме того, ему не нравилось, когда его называли Кашириным, по фамилии деда. Ребята это подметили, и, как только Алеша появлялся на улице, они кричали:

— Кащея Каширина внучонок вышел, глядите!

— Валяй его!

И начиналась драка.

Алеша был силен и ловок, ему весело было отбиваться одному против многих, но в конце концов улица всегда била его, и домой он приходил обыкновенно с расквашенным носом, рассеченными губами и синяками на лице, оборванный, в пыли.

Бабушка встречала его испуганно, и соболезнуя и сердясь:

— Что, редькин сын, опять дрался? Да что ж это такое, а? Как я тебя начну с руки на руку…

Дед, видя синяки, только крякал и мычал:

— Опять с медалями? Ты у меня, Аника-воин, не смей на улицу бегать, слышишь!

Но и в саду было много интересного. Через щели забора виден был Алеше соседский двор. По двору иногда прохаживался высокий старик, бритый, с белыми усами, волосы усов торчали как иголки. Иногда из конюшни выводили к нему серую длинноголовую лошадь: узкогрудая, на тонких ногах, она, выйдя на двор, кланялась всему вокруг, точно смиренная монахиня. Старик звонко шлепал ее ладонью, — свистел, шумно вздыхал, потом лошадь снова прятали в темную конюшню. Алеше казалось, что старик хочет уехать из дома, но не может — заколдован.

Почти каждый день на дворе играли трое мальчиков — одинаково одетые в серые куртки и штаны, в одинаковых шапочках, круглолицые, сероглазые, похожие друг на друга до того, что Алеша различал их только по росту.

Ему нравилось, что они так хорошо, весело и дружно играли в незнакомые игры, нравились их костюмы, хорошая заботливость друг о друге, особенно заметная в отношении старших к маленькому брату, смешному и бойкому коротышке. Если он падал они смеялись, как всегда смеются над упавшим, но смеялись не обидно, тотчас же помогали ему встать, а если он выпачкал руки или колени, они вытирали пальцы его и штаны листьями лопуха, платками, а средний мальчик добродушно говорил:

— Вот ус неуклюзый!..

Они никогда не ругались друг с другом, не обманывали один другого, и все трое были очень ловки, сильны, неутомимы.

Однажды Алеша влез на дерево и свистнул им, — они остановились там, где застал их свист, затем сошлись не торопясь и, поглядывая на незнакомого мальчика, стали о чем-то тихонько совещаться. Алеша подумал, что они станут швырять в него камнями, спустился на землю, набрал камней в карманы, за пазуху и снова влез на дерево. Но мальчики уже играли далеко в углу двора и, видимо, забыли о нем. Ему стало грустно, начинать драться первому не хотелось.

Много раз он сидел на дереве, ожидая, что они позовут его играть с ними, — а они не звали. Иногда им кричали в форточку.

— Дети, марш домой!

И они шли не торопясь и покорно, точно гуси.

Однажды они начали игру в прятки, очередь искать выпала среднему, он стал в угол за амбаром и стоял, честно закрыв глаза руками, не подглядывая, а братья его побежали прятаться.

Старший быстро и ловко залез в широкие сани под навесом амбара, а маленький, растерявшись, смешно бегал вокруг колодца не зная, куда девать себя.

— Раз! — кричал старший. — Два!..

Маленький вспрыгнул на сруб колодца, схватился за веревку, забросил ноги в пустую бадью, и бадья, глухо постукивая по стенкам сруба, исчезла.

Алеша обомлел, глядя, как быстро и бесшумно вертится хорошо смазанное колесо, но тотчас же понял, что может произойти, и соскочил с дерева прямо во двор к ним, крича:

— Упал в колодезь!..

Средний мальчик подбежал к срубу в одно время с Алешей, вцепился в веревку, его дернуло вверх, обожгло ему руки, но Алеша уже успел перенять веревку, а тут подбежал старший; помогая ему вытягивать бадью, он сказал:

— Тихонько, пожалуйста!..

Маленького быстро вытянули, он тоже был испуган; с пальцев правой руки его капала кровь, щека тоже была сильно ссажена, по пояс был он мокрый, бледен до синевы, но улыбался, вздрагивая, широко раскрыв глаза, улыбался и тянул:

— Ка-ак я па-да-ал…

— Ты с ума сосол, вот сто, — сказал средний, обняв его и стирая платком кровь с лица, а старший, нахмурясь, говорил:

— Идем, все равно не скроешь…

— Вас будут бить? — спросил Алеша.

Мальчик кивнул головой, потом сказал, протянув ему руку:

— Ты очень быстро прибежал!

Обрадованный похвалой, Алеша не успел взять его руку, как тот уже снова говорил среднему брату:

— Идем — он простудится! Мы скажем, что он упал, а про колодезь — не надо!

— Да, не надо, — согласился младший, вздрагивая. — Это я упал в лужу, да?

Они ушли.

Все это разыгралось так быстро, что когда Алеша взглянул на сучок, с которого соскочил во двор, он еще качался, сбрасывая желтый лист…

С неделю братья не выходили во двор, а потом явились более шумные, чем прежде; когда старший увидел Алешу на дереве, он крикнул ласково:

— Иди к нам!

Забрались все вместе под навес амбара в старые сани и, присматриваясь друг к другу, долго беседовали.

Вдруг явился старик с белыми усами, в коричневой, длинной, как у попа, одежде и в меховой, мохнатой шапке.

— Это кто такой? — спросил он, указывая на Алешу пальцем.

Старший мальчик встал и кивнул головой на дедов дом.

— Он — оттуда…

— Кто его звал?

Мальчики все сразу, молча вылезли из саней и пошли домой, снова напомнив Алеше покорных гусей.

Старик крепко взял Алешу за плечо и повел по двору к воротам. Алеше хотелось плакать от страха перед ним, но он шагал так широко и быстро, что Алеша не успел заплакать, как уже очутился на улице, а старик, остановясь в калитке, погрозил ему пальцем и сказал:

— Не смей ходить ко мне!

Алеша рассердился.

— Вовсе я не к тебе хожу, старый чёрт!

Длинной рукою своей старик снова схватил Алешу и повел по тротуару, спрашивая, точно молотком колотя по его голове:

— Твой дед дома?

На беду дед оказался дома. Он стоял перед грозным стариком, закинув голову, высунув бородку вперед, и торопливо говорил, глядя в глаза старика, тусклые и круглые, как копейки:

— Мать у него — в отъезде, я человек занятый, глядеть за ним некому, — уж вы простите, полковник!

Полковник крякнул на весь дом, повернулся, как деревянный столб, и ушел.

В этот день дед ссобенно яростно сек Алешу.