Если исчезает след...

* * *

В кабинет ввели Зурина. Руднев поднял голову. Ему предстояло продолжить трудный бой, начатый Макеевым. И не просто продолжить, а перейти в наступление, вырвать инициативу. Для этого он уже имел кое-что, чем не располагал и не мог располагать Макеев в силу объективных обстоятельств.

Руднев видел слабые места противника. По одному из них он ударит сейчас, не откладывая. Это — алиби. Щит, который внешне выглядит непробиваемым. Другое слабое место — спутник Зурина. И его нужно обязательно найти. Даже если он такой же негодяй, как и Зурин, бороться с ним будет легче: ему ничего не грозит. И разыскать его надо скорее, по горячим следам. На этот счет у Руднева появились кое-какие соображения, когда он изучал нарисованную Макеевым схему побега Зурина и его напарника. Соображения эти требовали проверки непосредственно на месте происшествия, которую он хотел сделать сегодня же, после допроса Зурина.

— Садитесь, — Руднев кивнул на свободный стул.

Зурин сел, закинул ногу на ногу. Подняв бровь, он оценивающе и бесцеремонно посмотрел на простое крутолобое и скуластое лицо следователя, перевел взгляд на лежащую на столе пачку сигарет. Глаза у него были неприятные: водянистые, холодные.

— Разрешите?

— Курите.

— Вы меня вызвали, чтобы отпустить? Вам-то, надеюсь, все ясно?

Руднев в упор посмотрел на Зурина.

— Нет, не все.

— А что именно?

— Алиби.

— В деле есть билеты.

— Но мне показалось, что они свидетельствуют об обратном.

— То есть? — Зурин выпустил струйку дыма. В глазах мелькнуло выражение то ли недоумения, то ли досады.

— Контроль оторван слишком тщательно. Края в месте отрыва бахромятся. Так бывает, когда это делает человек, располагающий временем. Отрывает медленно, скрупулезно. А контролер обычно рвет быстро, торопливо, оставляя края ровными, как срезанные.

— Вы правы, — согласился Зурин. — Дело в том, что контролер действительно разрывал мой билет медленно, не торопясь. Я пришел рано. Народу было слишком мало, чтобы спешить.

— Понятно. Возможно, я ошибся. — Руднев усмехнулся. — Кстати, вы не допускаете, что я тоже мог находиться на этих же сеансах или мог быть подробно проинформирован о них?

— Ну и что? — неуверенно протянул Зурин.

— Ничего. Просто меня интересует, как вам понравился журнал, который дали перед сеансом. И как он, к примеру, называется?

Руднев выжидающе смотрел в бледное, вдруг окаменевшее в невольном напряжении лицо Зурина.

— Журнала я не видел. Опоздал.

— Допустим. Ну а что было потом, после журнала, помните?

— Ну?

— Тогда скажите: лента рвалась?

— Рвалась...

Руднев покачал головой:

— Не угадали. Пожалуй, хватит?

В глазах Зурина мелькнуло на миг выражение растерянности. Он нервно затянулся, посмотрел в окно. Но тут же взял себя в руки.

— Ну и что? — сказал он. — В кино я не был. Но это не значит, что я находился в машине.

— А где же?

— В другом месте. Но не скажу где. Не могу подводить другого человека. Женщину. Это в протокол можете не вносить.

— Почему же? Внесем. Это ведь говорит о вас как о человеке благородном. И объясняет придуманную вами сказку про кино. Больше ничего сказать не хотите?

— Просто нечего.

— Уведите его.

Уходя, Зурин обжег следователя злобным взглядом. «Нервничает, — отметил Руднев, — потому и перебарщивает. Но это еще не нокаут. Это нокдаун, после которого противник снова поднимается и продолжает бой».