Город мастеров

Картина первая

Раннее утро. Площадь старинного города. Все окна и двери еще закрыты. Жителей не видно, но по цеховым гербам и вывескам можно угадать, кто здесь живет: над окном башмачника в огромный башмак, над дверью пирожника красуется крендель; моток золотой пряжи и огромная игла указывают на жилище злато швея. В глубине площади — ворота замка. Перед ними неподвижно стоит латник с алебардой. Против замка возвышается старинная статуя изображающая основателя города и первого старшину оружейного цеха — Большого Мартина. На поясе у Мартина — меч, в руках — кузнечный молот. На площади, кроме часового, только один человек. Это горбун Жильберт по прозвищу «Караколь», — метельщик. Он молод, движется легко и стремительно, несмотря на свой горб. Лицо у него веселое и красивое. С горбом он справляется так, как будто это привычная ноша, которая мало мешает ему. В шляпу его воткнуто несколько пестрых перьев. Куртка украшена веткой цветущей яблони. Караколь подметает площадь и поет.

КАРАКОЛЬ.

Моя метла в лесу росла,
Росла в лесу зеленом.
Еще вчера она была
Осиной или кленом.
Была вчера на ней роса,
На ней сидели птицы,
Она слыхала голоса
Кукушки и синицы.
Моя метла в лесу росла
Над речкой говорливой.
Еще вчера она была
Березой или ивой…

Словно подхватывая его песню, на дереве щебечет птица. Караколь поднимает голову и прислушивается.

Вот как? Ты говоришь, что знаешь эту иву? На ней было гнездо, в котором ты выросла? Там и теперь есть гнездо, а в гнезде — птенцы, должно быть, твои младшие братья и сестры… Ну да, я сам их видел — живы, здоровы!.. Что? Ладно! Завтра я опять буду в лесу и все им передам. Так и скажу. (Заливчато свистит).

Часовой сердито ударяет в землю алебардой.

Сердится… Видно, нам теперь не только с людьми — и с птицей поговорить по душам нельзя. Ничего не поделаешь, сестричка! Были мы с тобой вольными птицами, а теперь попали в сеть. (Опять берется за метлу. Подметая, доходит до подножия статуи.) Здоро́во, Большой Мартин! Как дела? Ох, сколько сору накопилось у твоих ног! Площадь и не узнаешь с тех пор, как пожаловали сюда эти чужеземцы!.. Ну да ничего! Все это мы выметем, выметем… И будет у нас опять чисто, хорошо… А пока вот тебе привет из лесу, с гор. (Укрепляет цветущую ветку над щитом Мартина.)

Часовой еще грознее ударяет в землю алебардой.

И этого нельзя? (Соскакивает с пьедестала на землю и снова принимается мести площадь. Шаг за шагом он добирается до часового и подметает у самых его ног.) А не угодно ли вам немного посторониться, почтенный чужеземец?

Часовой замахивается на него алебардой.

Не угодно? Ну, как хотите. Сор — к сору.

Где-то вдалеке бьют часы. Почти одновременно открывается лавка пирожника Ниноша и лавчонки уличных торговок — матушки Марли и тетушки Мимиль. Первая из них торгует овощами и фруктами, вторая — пряжками, лентами, всякими дешевыми украшениями.

В нише отдергивается темная занавеска. Там сидит бабушка Тафаро, старая гадалка. Она тасует карты и что-то варит на жаровне. Около нее стоит клетка с птицей.

ПИРОЖНИК НИНОШ. Доброе утро, соседки! А! И Караколь здесь! Вернулся? То-то и на площади у нас чисто, и Большой Мартин такой нарядный.

ТЕТУШКА МИМИЛЬ. Да и сам Караколь сегодня принарядился. Смотрите-ка: и куртка на нем праздничная, и на шляпе цветные перышки… Что это у тебя за праздник нынче, Караколь?

КАРАКОЛЬ. Праздник небольшой, да не будь его, не было бы для меня и других праздников.

МАТУШКА МАРЛИ. Это как же так?

КАРАКОЛЬ. А как вы думаете, матушка Марли, если бы я не родился сегодня на свет, разве пришлось бы мне справлять какие-нибудь праздники — масленицу, неделю хлебной Марии или день Большого Мартина — Майский день? Боюсь, что нет.

ПИРОЖНИК НИНОШ. Так, значит, сегодня день твоего рождения, Караколь?

БАБУШКА ТАФАРО. А то как же? В один день родились они оба, Караколь и этот… как его… Клик-Кляк. Один как родился, так и закричал — звонко, весело, словно молодой петушок. А другой только на третий день голос подал. Уж как мы его ни шлепали, как ни щипали, молчит — да и всё тут. Зато потом до того раскричался, что и до сих пор унять нельзя.

МАТУШКА МАРЛИ. Это который же три дня молчал, а потом всю жизнь кричал?

БАБУШКА ТАФАРО. Да, уж конечно, не Караколь, а тот, другой, ровесник его. Сынок нового бургомистра, Мушерона Старшего.

ПИРОЖНИК НИНОШ. Ну, дружок Караколь, живи долго да распевай свои песни, как молодой петушок. Дай-ка я тебя угощу первым своим сегодняшним пирогом. Он нынче на славу удался, видно, в твою честь. (Подает Караколю пирог.)

КАРАКОЛЬ. Спасибо, дядюшка Нинош! Ну и пирог! Недаром его испек сам старшина пирожного цеха, лучший мастер слойки и сдобы!

МАТУШКА МАРЛИ. А от меня вот тебе ко дню рождения два самых лучших персика. Только что с дерева!

ТЕТУШКА МИМИЛЬ. А от меня две самые красивые пряжки — на шляпу и на пояс.

КАРАКОЛЬ. Спасибо, матушка Марли! Спасибо, тетушка Мимиль!

БАБУШКА ТАФАРО. А мне, внучек, нечего тебе подарить. Разве погадать тебе ради твоего рождения?

КАРАКОЛЬ. А что мне гадать, бабушка Тафаро? Люди гадают на счастье, а мое счастье всегда при мне, как и горб на спине.

БАБУШКА ТАФАРО. Что верно, то верно. Ты хоть и горбат, а в сорочке родился. Да ведь я, кроме гадания, ничем тебя угостить не могу. Уж позволь мне, старухе, судьбу твою сказать. (Разбрасывает перед Караколем колоду старинных карт.) Выбирай! Каждый сам себе судьбу выбирает.

Караколь берет три карты.

Ну, покажи, какие карты тебе выпали? Что ж! Счастлив будешь, красив будешь, женишься на первой красавице в городе. А ты не смейся! Нельзя смеяться, когда тебе гадают.

КАРАКОЛЬ. Да уж лучше мне смеяться, чем плакать, бабушка Тафаро. Так она и пойдет за меня, за горбатого метельщика, первая красавица в городе! (Оглядывается на тот дом, где живет старшина златошвейного цеха.)

В это время на балконе появляется дочь старшины, Вероника.

БАБУШКА ТАФАРО. Метла-то у тебя к руке не приросла.

КАРАКОЛЬ. Зато горб к спине навсегда прирос.

БАБУШКА ТАФАРО. А что горб? Горбы всякие бывают. Вот хоть на птицу мою погляди. Если ей крылья поднять да сложить, сбоку покажется, будто у нее тоже горб за спиной. Как у тебя. А расправь птица крылья — и никакого горба нет.

КАРАКОЛЬ. Эх, бабушка Тафаро, я бы и рад расправить свои крылышки, да не умею.

БАБУШКА ТАФАРО. Ты-то не умеешь! Ну ладно, погоди. Сам увидишь. Не будет у тебя горба. Хочешь — смейся надо мной, хочешь — верь!

КАРАКОЛЬ. А когда же это будет, бабушка?

БАБУШКА ТАФАРО. Когда твой день придет и час настанет.

КАРАКОЛЬ. А когда же он настанет, мой час?

БАБУШКА ТАФАРО. Так тебе всё и скажи! Да уж ладно — слушай! Когда маленький у большого меч из рук выбьет, когда эта площадь лесом покроется, когда горбатого возьмет могила, тогда и ты и город от горба избавитесь.

КАРАКОЛЬ. Вот разве что так! Погоди, горбатый, пока тебя могила не исправит, а до той поры и с горбом походи. Велика ли беда! Улитка целый дом на спине носит, да и то не жалуется. Ну, спасибо тебе, бабушка, на добром слове.

ВЕРОНИКА (с балкона). А ты разве не знаешь, Караколь, — за гаданье нельзя благодарить, а то не сбудется. Подойди-ка сюда! Отчего тебя так давно не было видно? Весь город по тебе скучал: утром никто не поет, вечером никто не смеется. Ты где пропадал?

КАРАКОЛЬ. В лесу был, где метелки мои растут. Столько веников нарезал, что весь сор из города можно вымести. А какое дерево я приглядел к Майскому дню! Вот вам с него веточка (понижая голос), а заодно и весточка.

ВЕРОНИКА. Ах, милый Караколь!

КАРАКОЛЬ (взбирается на выступ стены, подает Веронике цветущую ветку вместе с какой-то запиской и говорит почти шепотом). В лесу пока что тихо. Цветы уже цветут, а ягодки еще впереди.

В это время под балконом появляется сын нового бургомистра, часовщика Нанасса Мушерона, Нанасс Мушерон Младший, по прозвищу «Клик-Кляк». Он одет чрезвычайно нарядно. На пальцах — перстни чуть ли не до самых ногтей, на шляпе, на поясе — блестящие пряжки. Из всех карманов тянутся и свешиваются цепочки от часов.

КЛИК-КЛЯК. Доброе утро, прекрасная Вероника! Зачем этот горбун вскарабкался под самый ваш балкон? Кажется, он вам что-то принес?

ВЕРОНИКА. Да… Принес… Вот эту веточку.

КЛИК-КЛЯК. Гм!.. И ради этой веточки он залез так высоко? Смотри, Караколь, ты сейчас свалишься и у тебя вырастет второй горб.

КАРАКОЛЬ. Не бойся за меня, дорогой Клик-Кляк. У меня в горбу спрятаны крылья. Я умею не только взлетать вверх, но и спускаться вниз. (Легко соскакивает с уступа прямо на плечи Клик-Кляка, а потом на землю.)

КЛИК-КЛЯК. Ах!.. (Приседает.)

КАРАКОЛЬ (заглядывает ему в лицо). Видишь, как это просто. А вот удается ли так же ловко спрыгнуть на землю твоему папаше, нашему новому бургомистру? Уж больно он высоко забрался.

КЛИК-КЛЯК. Молчи, мерзкая улитка! Знаешь, что тебе будет за такие слова?

ВЕРОНИКА. А что будет?

КЛИК-КЛЯК. А то же самое, что случилось с вашим братом, Фиреном-младшим. Уж не от него ли весточку принес вам этот бездельник?

ВЕРОНИКА. Я запрещаю тебе, Нанасс Мушерон, даже упоминать имя Фирена! И ты бы хорошо сделал, если бы убрался подальше от нашего дома. А то видишь — у меня тут много горшков с цветами. Они очень тяжелые и могут случайно упасть тебе на голову. Прощай! (Хочет уйти.)

КЛИК-КЛЯК (жалобно). Прекрасная Вероника! Куда же вы? Простите меня! У меня сегодня такой большой праздник — день моего рождения.

БАБУШКА ТАФАРО (выглядывает из-за своей занавески). Что правда, то правда. Я как сейчас помню: вот в такой же денек, в такой же часок родился этот бедняга.

КЛИК-КЛЯК. Как ты смеешь называть меня беднягой, старуха? Кажется, в городе нет никого богаче Мушеронов. Одни эти часы (вынимает из кармана большие золотые часы) стоят больше, чем вся твоя лавка с тобой в придачу! А у меня их вон сколько! (Показывает самые различные часы — большие и маленькие, на длинных и коротких цепочках, с боем и без боя.)

КАРАКОЛЬ. И что же, все они у тебя показывают разное время?

КЛИК-КЛЯК. Нет, на всех часах у меня без четверти десять.

КАРАКОЛЬ. Зачем же ты носишь столько часов, если все они показывают одно и то же время?

КЛИК-КЛЯК. Но ведь это мои часы! Кому же их носить, если не мне?

БАБУШКА ТАФАРО. Вот я и говорю — бедняга!

КЛИК-КЛЯК. Какая глупая старуха!

ВЕРОНИКА. Это старуха-то глупая? Нет, она знает, что говорит. Только не все ее понимают.

КЛИК-КЛЯК. А я и не хочу ее понимать. Много чести! (Смотрит на часы.) Ого! Время идет. Мне пора собираться домой — переодеваться к обеду. У нас сегодня обедают гости — все старшины цехов с женами, сыновьями и дочерьми. Но вы, как всегда, будете прекраснее всех девушек, Вероника. Вы, конечно, придете со своим отцом?

Слышен топот тяжелых ног и звон цепей. Из-за угла показываются несколько чужеземных латников. Они ведут двух горожан — старика и молодого. Горожане в цепях. Головы их опущены. Все молча смотрят им вслед.

КЛИК-КЛЯК. Так вы придете, Вероника?