Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни

Глава 4. От победы к смерти

Я охотно рассказал бы обо всех ратных подвигах, совершенных в ту ночь при свете луны и звезд. О том, как мы ждали своего часа и, когда битва разгорелась так жарко, что не стало ни свободных людей, ни времени, чтобы продолжать чего-то ждать, мы пятью колоннами по две тысячи человек каждая обрушились на ослабевший фланг Ашшура и издали боевой клич Армена так громко, яростно и мощно над ревом и грохотом битвы, что ассирийцы на мгновение потеряли голову и поверили, что окружены.

Я мог бы еще рассказать вам, как в тот момент мы, словно живые клинья, врезались в них, полные свирепой и неистовой отваги, в то время как наша основная группа впереди, услышав наши крики и увидев блеск наших клинков в лунном свете, набросилась на врага с такой ликующей энергией, что фаланга Ашшура сломалась под их натиском и отшатнулась назад, но тут же обнаружила в своем тылу наши атакующие эскадроны. Враги оказались зажаты между двумя стенами из стали, и у них был только один выбор: рабство или смерть. Никогда еще глаза небес не видели более безжалостного зрелища, ведь мы пришли, чтобы побеждать и убивать, точно так же, как армия Нимрода год за годом выступала против нас.

Снова и снова я скакал во главе своего отряда сквозь визжащую, колышущуюся, отчаявшуюся толпу, объятую хваткой смерти, и выкрикивал имя Нимрода, чтобы он вышел навстречу и сразился со мной за трон и царство. Но я так и не нашел его, потому что Великий царь бежал. Тот, кто никогда прежде не поворачивался спиной к врагу, уже ускакал с отрядом телохранителей, чтобы подготовиться к тому, что могло стать смертельной схваткой его империи под стенами Ниневии. Но, говоря откровенно, я должен был быть доволен, ибо, как ни велики были деяния той ночи, это было ничто по сравнению с тем, что должно было осветить солнце следующего дня.

Я знал, что в армии нет коня, способного догнать Нимрода, поэтому я приказал отряду позаботиться о скакунах и отдохнуть три часа, а сам, слишком возбужденный нашей победой и слишком взволнованный мыслями об Илме, чтобы думать о сне, собрал военачальников, чтобы привести в порядок нашу армию после битвы. Восход солнца вновь застал меня во главе моего отряда, скачущего к реке, в то время как наша главная армия в маршевом порядке продвигалась к Ниневии, которая находилась примерно в 2 км к востоку. Войска Илмы не было видно. На всем западном берегу реки, насколько хватало глаз, не было признаков жизни, и поэтому мы пришли к выводу, что они с Араксом либо прошли дальше и уже находились под стенами Ниневии, либо ушли на запад, преследуя войско Тукула.

Но далеко на юге, высоко в небе плыло видение огромного города с ровными широкими стенами, охраняемыми высокими башнями, за которыми ярус за ярусом возвышались пирамидальные храмы и дворцы Ниневии, так как то, что мы видели и приветствовали криками торжества и восторга, было миражом великого города, плывущим в чистом голубом воздухе словно видение самого рая.

Мы отправили двух быстроногих конных курьеров на восток, чтобы приказать армии сделать остановку в 2 км от городских стен, если только наш марш не столкнется с другой армией Ниневии. В этом случае новости должны были быть немедленно отправлены мне. Я также выделил двести всадников, чтобы они переплыли Тигр и узнали, где находятся Илма и Аракс со своей армией, и приказал им соединиться с нами на берегу реки в 2 км вверх по течению от города.

Затем мы поскакали дальше, выслав разведчиков далеко вперед, чтобы не попасть врасплох в зоне досягаемости вражеской армии, которая, как мы знали, будет ждать нас под стенами Великого города, и все время, пока мы ехали на юг, изображение города на небе опускалось все ниже и ниже к земле, пока отражение не уступило место реальности, и тогда мы увидели Ниневию во всей ее ранней славе и свежей красоте, лежащую перед нами на обоих берегах Тигра.

Стены ее вырастали из равнины, как скалы вздымаются из моря, столь темными, высокими и сильными они казались. Через каждые сто шагов возвышалась башня, и между каждой парой башен были ворота, такие высокие, что даже издалека мы могли видеть золотую и алую роспись, которой они были украшены. Высоко над стенами возвышались великие пирамиды храмов Бэла и Иштар, и дворца Нимрода, а под ними над высокой, как небо, линией стен резко выступали сотни башен и пирамид поменьше.

Но как ни чудесен был вид первого великого города Междуречья, все его чудеса были ничтожны по сравнению с тем, что находилось в 400 метрах от восточных ворот. Те, кто никогда не видел ни ее самой, ни фрагментов ее развалин, считали ее башней высотой около двухсот локтей. Ваши историки и исследователи земель, бывших когда-то Ашшуром и Халдеей, указывали на руины строений, которые были древними, когда она уже исчезла, и говорили, что это все, что осталось от великой Вавилонской башни, которую Нимрод и народ Ниневии построили, чтобы подняться над облаками и посмеяться над терпением Того, кто обещал больше не затапливать мир и в знак обещания поставил в облаках свой лук, подарив людям радугу.

Но я, видевший собственными глазами эту могучую громаду, взмывшую к облакам во всем блеске гордости, силы и славы, говорю вам, что никогда за все века, прошедшие с тех пор, со всем своим искусством и техникой человек не построил ничего, что не казалось бы карликом рядом с этой башней. Всё еще была весна, несколько легких белоснежных облачков плыли по небосводу, но, как бы высоко они ни плыли, гордый гребень Бэла и слабая мерцающая звезда вечного огня на его вершине парили еще выше над облаками.

Все, как один, натянули поводья и остановились, онемев от благоговения и изумления при виде этого зрелища, и даже мы, за десять коротких дней разгромившие две армии Ашшура и обратившие в бегство самого Великого царя, смотрели друг на друга, словно спрашивая, не спустятся ли с небес сами боги, чтобы сразиться с нами, вместо того чтобы позволить покорить народ, воздвигший такие чудеса из кирпича и камня.

Но это наваждение продлилось всего несколько мгновений, потому что под стенами Ниневии и вокруг мощного основания башни Бэла мы увидели блеск доспехов и оружия, сверкавших на солнце, как пена волн у подножия истертых морем утесов, и когда мы снова двинулись вперед, подъехали наши разведчики с востока и запада и сообщили, что две большие армии выстроились перед городом по обе стороны реки, и что, убив Тукула и рассеяв его войско, Илма с Араксом вернулись вверх по реке к броду, о котором им рассказал один ассириец в обмен на жизнь, свободу и пятьдесят фунтов золота, и что они переправятся там и вместе с нами вступят в битву против Великого царя и его армии.

К полудню после тяжелого марша они прибыли, и тогда наше объединенное войско, насчитывавшее около восьмидесяти тысяч всадников и пехотинцев, выстроилось длинным широким сверкающим строем примерно в километре от восточной стены Ниневии и примерно в восьмистах метров от сомкнутых легионов Ашшура, в страхе стоявших под стенами своего надменного города.

На свете никогда еще солнце не освещало столь величественного зрелища. Одна против другой стояли две огромные армии: одна, сияющая от побед и пылающая триумфом, а другая мрачная, молчаливая и наполненная ужасом от сознания того, что это последний бой, который способен дать Ашшур, и что им остается либо победить нас, либо запереться в городе и наблюдать, как мы опустошаем поля, сады и виноградники и готовимся уморить голодом Ниневию и все тысячи ее обитателей, если они не покорятся.

Две армии сами по себе являли такое великолепное зрелище, увидеть которое могут только мечтать глаза, но если к этому зрелищу прибавить Ниневию, ее могучие стены и башни, ее расписные ворота и ступенчатые храмы и дворцы, ее висячие сады с яркими цветами и зеленью весны, и самое могучее и удивительное из всего — эту колоссальную башню Бэла, вздымающую к небу храмовый гребень, увенчанный алтарным огнем, который, как поклялась вся Ниневия, никогда не погаснет, пока мир будет существовать, — вот тогда у вас получится картина того чуда и величия, взглянув на которое можно ослепнуть, но которое никакое воображение не сможет представить и никакое перо не сможет верно описать.

Когда я, верхом на коне рядом с колесницей Илмы в центре нашего воинства, смотрел на всю эту красоту, я ощутил необычную, радостную гордость в груди. Тогда я повернулся к ней и спросил:

— Раньше кто-нибудь в мире сражался за такой приз? Вот величайший город, самая гордая империя и самая мощная армия на свете, которые балансируют на грани победы и поражения в войне. Повелит ли мне Владычица меча выйти и сразиться за них в одиночку?

— В одиночку?! — воскликнула она, широко раскрыв глаза и внезапно побледнев, что в эту минуту мне понравилось больше, чем ее румянец. — Ты, один, против всего этого могучего воинства?! Нет, мой господин, Сын звезд, как бы ни был ты могуч в битве, это все равно, что приказать тебе пасть от собственного меча. Ты никогда не услышишь от меня таких безумных слов!

— Нет, нет, — ответил я, смеясь. — Если ты подумала, что я имею в виду именно это, тогда ты, наверное, решила, что я крепко опьянен битвой и победой. Нет, я имел в виду вот что. Мы стоим перед стенами Ниневии, за нашей спиной — две разбитые армии Ашшура, а перед нами — ее последнее войско. До сих пор я не встречал ни одного воина Ашшура, достойного предстать перед священной сталью Армена. Нимрод — самый могучий охотник и величайший воин во всем его царстве. Я хочу послать к нему вестника и предложить ему выйти и сразиться со мной здесь между двумя армиями, лук против лука, копье против копья, меч против меча, и пусть Армен или Ниневия будут наградой за победу.

Она опустила глаза и молчала так долго, что я мог бы сосчитать до двадцати. Я видел, как ее грудь вздымалась и опускалась под гибкими звеньями стальных лат, а румянец то появлялся, то исчезал на ее щеках быстрыми розовыми и молочно-белыми волнами. Наконец, она подняла глаза и, протянув ко мне правую руку, бледная объявила дрожащими губами, но смелым и твердым голосом:

— Эти слова достойны моего господина! Пошли вызов, и если Нимрод откажется, то всех детей Армена научат вечно называть его ничтожным трусом. Если он падет, ты получишь награду, достойную твоей доблести, а если погибнешь ты, то умрет и надежда Армена, и нам нечего будет больше желать и не к чему стремиться. Что касается меня, то у Аракса острый меч и сильная рука, и мой господин может вознестись к звездам, зная, что я, по крайней мере, никогда не стану добычей Великого царя.

— Решено! — воскликнул я, спрыгивая с седла. — Аракс, ты брат нашей царицы и правитель Армена, и поэтому даже Великий царь не может отказаться выслушать послание, которое ты принесешь. Согласишься ли ты стать моим глашатаем и отнести ему мой вызов?

— Да, охотно! — ответил Аракс. — Потому что, если сами боги не остановят битву, у нее может быть только один конец. Лишь бы Нимрод вышел и сразился с тобой между двумя армиями, тогда сегодня ночью мы будем пировать в Ниневии, а его военачальники будут служить нам, ползая на коленях.

— Другого я от тебя и не ожидал, мой доблестный Аракс! — улыбнулся я. — Теперь сними кору с ивового прута, а я пока соберу доспехи и подготовлю послание. Потом пусть фронт опустит оружие, а трубы возвестят о перемирии.