Музыка тел, живопись хаки

— Да, — тихо вымолвила подавленная француженка.

— Не будь идиоткой! Курица! — рявкнул он.

Теперь из-за выпиравших скул и холодного острого взгляда он опять напоминал того человека, каким она его впервые увидела. Солдата Великой Германии, чья нахальная вседозволенность и вооружённое «Люгером» могущество не знают границ. Как они любят жестоко шутить над простыми жителями захваченных ими территорий, разбивать им лица прикладами, расстреливать дворовых собак, посмевших гневно залаять на них, приподнимать дулами автоматов широкие юбки крестьянок…

Через несколько километров по шоссе его лицо смягчилась, и он как ни в чем не бывало улыбнулся, рассказал ей какой-то немецкий анекдот, не сумевший, однако, заставить девушку рассмеяться.

— Ладно тебе хмуриться, — выпалил он как можно добродушнее. — Расслабься. Жизнь прекрасна. Скоро я довезу тебя до места, откуда ты сможешь перебраться через границу. Доберемся до Рейна, за ним Агно. А оттуда тебе хоть в Париж, хоть в Лион — решай сама, не знаю уж, куда тебе там надо дальше.

— Как я переправлюсь через реку? — недоверчиво спросила она.

— О, с этим особых проблем не будет. Всегда найдётся какой-нибудь местный Харон, который за хорошую плату доставит тебя на тот берег. Я посажу тебя на лодку и помашу рукой. Лучше расскажи мне, чего ты там изучала в университете. Историю? Давай, расскажи-ка мне какую-нибудь историю.

— То, что я изучала, не имеет отношение к басням. История — это наука, а не цикл сказок о легендарных королях, храбрых рыцарях и прочих замшелых персонажах, — заявила она с важным и серьёзным видом. — То, что я делала — это исследование; полное погружение в прошлое, попытка реконструкции событий и обстоятельств дней давно ушедших. Это скрупулезное восстановление их по обрывкам, запискам, полустёртым упоминаниям. Больше похоже на детективное расследование, чем на занимательное чтение на ночь.

— Вот как, — офицер тихо рассмеялся. — Что ж, признаю, я не столь образован, как ты, поэтому извини. Так что ты там исследовала?

— Я писала работу не тему «Миграции еврейской диаспоры в средние века», — произнесла она не без гордости в голосе.

— Тааак, — протянул он удивлённо, — уже за одно это тебя следовало расстрелять тогда, возле рва. Ну, ну, и что же ты там раскопала?

— В К-й библиотеке сохранились документы о приходе в этот город Казимира великого и его деятельности, связанной с его покровительством евреев, главным образом, я за этим туда приехала. Я слышала, всех преподавателей К-го университета отправили в лагерь теперь… Я не собиралась задерживаться в Польше надолго… А вообще я много где побывала. Собиралась даже в Каир, посидеть в местной «генизе», полистать материалы, с переводчиком, конечно, о египетской общине.

— Полагаю, достаточно было полистать учебники истории. И что ты можешь о них рассказать? — поинтересовался из вежливости солдат.

— Много чего, — она повернула голову к боковому окну, пальцы сильнее сжали бумажный пакет. — Во времена древних римлян было много подавленных восстаний, тогда и начались первые гонения, еврейские поселения растянулись чуть ли не по всей римской империи. Особенно много общин появилось в Малой Азии, в Греции, Южной Италии. От римлян они почти не пострадали, даже напротив, укрепили свою религию, запечатлели её положения в Мишне и Талмуде; у них возникали крепкие деловые связи со знатными гражданами, они оказывали влияние на экономику и политику целых государств, и тогда их опять стали бить. В 1290-м году их изгнали из Англии, веком позже из Франции, в год открытия Америки их заставили покинуть Испанию, через пять лет прогнали из Португалии, а всю первую половину XVI века их громили и учиняли над ними расправы и в Германии, прямо как в наше время… Они перемещались в Прагу и Вену, потом, с XVIII века, в Польшу и Литву, султанскую Турцию, из Германии, Дании и Швеции. Но самые богатые, учёные и образованные группы евреев продолжали жить и процветать в крупнейших городах Европы. Теперь…

— Постой, постой, ты сама случайно не еврейка?

— Нет, а что?

— Просто… Ты что, из сочувствующих?

— Только изучаю их историю.

— Что ж, скоро у них не будет никакой истории, — рявкнул солдат, дёргая рычаг переключения скоростей.

— Ах, вы о грандиозных планах по уничтожению евреев и всех прочих, кто вам мешает, да? Кое-что я слышала от знакомых людей.

— Речь идёт об очищении нации, и только, — сейчас он выглядел совсем не таким, каким она видела его ночью. — Это называется евгеника. Вот что тебе бы стоило изучить как следует. Слышала о Гвидо фон Листе? А о Йорге Лансе? Слыхала о Гиммеле?

— Вы призваны воплощать их фантазии, — она с вызовом посмотрела в его лицо.

— Нас отбирали, — прорычал разъярённо Михаэль. — Нас обучали значениям древних рун, священным законам возвышения расы. Нашу родословную изучали до середины восемнадцатого века, мы присягали на верность самому…

— Так чего же ради вы решили спасти бедную девушку, которой едва не прострелили череп там, у братской могилы? Почему вы убили другую, ту бедную крестьянку? Вы многих убивали, солдат? Этот человек в хаки со смешными усиками — он ведь бог для вас. Что он прикажет, то и делаете. А нет, так пуля. Ради чего спасли меня? Чем я была лучше другой девушки? Скольких вы ещё казнили с тем же хладнокровием? Как можно вообще жить после такого?

— Заткнись, идиотка!!! — проорал он в негодовании, резко затормозил, свернув на обочину, и поднял палец к её носу. — Ещё одно слово, — прокричал солдат, — и я тебя убью, клянусь, ты, дура несчастная!

Он схватил её за подбородок, заставив глядеть прямо в свои стальные глаза.

— Стреляй, герр обер-член-фюрер, — злобно выдохнула девушка, чувствуя себя победителем.

Он вдруг рывком отпустила её и откинулся на спинку водительского кресла, расхохотавшись.

— А ты любишь играть с судьбой, — он шутливо погрозил ей пальцем, обнажая фарфоровые зубы в ухмылке. — Только не забывай, что сегодня твоя судьба — я.

Солдат резко выбрался из машины и закурил, быстро выпуская из лёгких струйки полупрозрачного дыма. Кажется, эмоциональная беседа взбудоражила его нервы, но, конечно, значил не так уж и много. Будь то действительная ярость, он как минимум разбил бы это милое личико. Свинцовые тучи набежали на небо, и солнце выглядывало сквозь мелкие прорехи лишь изредка. Солдат спешно курил; Амандина сидела не дыша, прижав к себе пакет с продуктами, не веря собственной легкомысленной дерзости. Неужели это действительно она дерзила? Неужели это её жизнь за секунду пронеслась в памяти?

Солдат снова уселся за руль, сдержанно хлопнув дверью. Спокойно взглянул на наручные часы.

— Время обеда, — проговорил он привычным тоном. — Давай подкрепимся. Дай мне хлеб, я нарежу.

После трапезы машина покатилась дальше по дороге, в полную неизвестность. Заканчивались поля, начинался хмурый тёмный лес. Заканчивался лес, и начинались присыпанные тонким слоем рыхлого снега безжизненные пространства. Двое молчали. На некоторых перекрёстках Амандина наблюдала столбы с остроносыми табличками, на которых кто-то написал название городов и расстояние в километрах до них: Страсбург, Берлин, Гамбург. Она попросила у солдата папиросу. На ней крохотными буковками было напечатано название Дрезденской табачной фабрики. Закурив, она тут же с непривычки раскашлялась и выбросила сигарету в окно.

Они не успели проехать железнодорожный переезд до того, как опустился шлагбаум, и пришлось ждать, пока минует поезд. Это оказался военный поезд: на плоских длинных вагонах застыли неподвижно танки, самоходные орудия, грузовики, снова танки, зенитки, артиллерийские орудия…

— Куда их везут? — спросила студентка.

Солдат вместо ответа повернул к ней лицом и его глаза были выразительнее любых слов.

После они продолжили путь, и девушка немного вздремнула.

Ей привиделось война, которую она на самом деле ещё не видела, которая ещё даже не началась. Что-то кошмарное творилось там, мелькало перед её глазами, как в кадрах всяких разных кинохроник, склеенных сумасшедшим монтажёром в один бешеный, бесконечный фильм: земля дышала, она вздымалась вдруг мягким пористым бугром и неожиданно взметалась вверх брызжущими комьями почвы; какие-то вытянутые аппараты с обтекаемыми плавными формами, вооруженные глубоководными бомбами, атакуемые смертоносными железными бочками с судов на поверхности моря; ревущие орды бойцов в болотно-зелёных гимнастёрках, с винтовками наперевес несшиеся на железные танки, что-то кричащие по-русски — при чём тут русские? — они гибли под гусеницами и взрывали связки гранат; машины горели, массы густого прогорклого дыма не успевали растворяться в воздухе, заполняя улицы городов; другие рядовые подрывались на минном поле, в панике бежали, и, отбрасываемые разрывами, грохались оземь: кто-то без движения, иные — извиваясь; кому-то оторвало ногу по колено, и он истошно вопил, другой безумец зачем-то снимал с обугленной конечности невредимый ботинок; ястребы истребителей засыпáли землю ровными полосками фонтанчиков очередей; узкоглазые с белыми иероглифическими повязками на головах бросались на самолётах на корабли врагов, усыпавшие далёкое море; два взвода противников обстреливали друг друга из двух стен одного леса, за просеку, за грязную дорогу, пролегавшую между ними; дымящаяся, разрушенная до основания Варшава, укрывшая беженцев и наказанная за это; визг падающих бомб на хрустящие крыши домов, ужас её пленников…

«Что за бред опять?» — резко подумала девушка, выпрямляясь и шевеля затёкшими конечностями. Ровно и гладко тарахтел мотор, машина карабкалась в гору; смеркалось. «Что ещё за чёртов бред?» — снова подумала она. Немец спокойно смотрел на дорогу. Заметив, что его спутница проснулась, он даже улыбнулся ей. Она захотела спросить Михаэля (теперь у него хотя бы было имя), участвовал ли он в боях за Варшаву, но тут же представила себе его разгневанное лицо и передумала. Остановились передохнуть. Солдат закурил. Подъем закончился, и они поехали мимо каких-то завода: из их прямых труб за высокими оградами, увенчанными мотками колючей проволоки, валил тёмный дым. Потом снова через лес. Стало совсем темно, и офицер включил фары. Бегущие перед автомобилем фары ощупывали дорогу. Ни с того ни сего он свободной рукой взял и сжал её маленькую ладонь. Тихим голосом спросил что-то. Она ещё тише ответила… Куда они едут? Этого она не знала.

Время тянулось медленно и в тоже время незаметно бежало вместе с местностями, раскорячившимися силуэтами умерших на зиму деревьев, ноябрьской луной всходило на небо и то и дело укрывалось периной облаков, смешиваясь с вселенским хаосом мироздания, стремившимся к самоуничтожению, с мыслями и странными образами, царившими в уме растерянной Амандины…

Они остановились на автозаправке, и девушка наблюдала, как эсэсовец велел работнику заведения в коричневом комбинезоне залить полный бак, как он о чем-то разговаривал с рабочим и потирал зябнущие руки, чтобы согреть ладони. Потом они снова продолжили путь, молчаливо, как и до этого.