Стать Медузой

Эмма Хамм

Стать Медузой

(Мифы и монстры — 2)

Перевод: Kuromiya Ren

ГЛАВА 1

Олимпия думала, раз ее жизнь разваливалась, должен был хотя бы идти дождь.

Но его не было. Солнце сияло ярче, чем обычно. Небо было синим, соперничало с морем. Конечно, Зевсу не было дела, если ее жизнь рушилась, а душа была вырвана из груди. Солнце все равно сияло, и она барахталась в его лучах.

Она поправила капюшон, укуталась в плащ сильнее, чтобы никто не узнал ее. Она надеялась, что ее не узнают.

Воспоминания об отце горели в памяти. Как он сказал ей, что она должна выйти за старика, потому что их семья нуждалась в деньгах. Долгом дочери было помогать семье, и если нужно было для этого выйти за кошмарного старика, то она должна сделать это.

Но морщинистые ладони сжали ее талию без согласия. И когда старик увел ее в комнату, чтобы они поговорили наедине…

Она сжала кулаки. Она старалась не думать о синяках, которые он оставил. Она не хотела думать о поте, который она не могла смыть с тела. Или о выражении его лица, когда он понял, что ей было невыносимо больно. Словно он наслаждался каждой секундой, пока она извивалась.

Нет, она не могла выйти за того мужчину. Ее отец не мог заставить ее, и она убьет любого, кто попытается убедить ее в обратном.

Потому Олимпия убежала. Она будет жить в другом месте, не будет взаперти. Она все еще надеялась, что для женщины, как она, будет работа в городе.

Не в борделе. Так она не могла.

Плотнее кутаясь в плащ, Олимпия пошла по каменной дорожке, которая тянулась через центр города. Толпы людей поглотили ее, она словно шагнула в волну. Они несли ее к центру города, и там она застыла, одна и потрясенная.

Агора была куда больше, чем Олимпия помнила. Или, может, так выглядело, потому что ее семья не была с ней. Весь город был построен из бежевого камня, крыши с терракотовой плиткой сияли красным на солнце. Арки у зданий показывали, где люди могли торговать, если хотели.

Где она могла найти работу?

Слева от нее была лавка мясника, но это вряд ли. Всегда был храм, стоящий на холме над городом, белые колонны сияли. Но она не хотела быть жрицей, как и не ощущала связи с каким-нибудь божеством. Такая работа была бы ложью, и боги наказали бы ее за это.

Почти вся работа тут подходила для мужчин. Кузнец мог нанять подмастерье, но она не могла сойти за мальчика, даже если перевяжет грудь.

Олимпия не знала, как долго бродила по городу, заглядывая во все магазины, молясь, чтобы им была нужна работница. Швея поговорила с ней, но, как только она увидела кривые стежки Олимпии, женщина рассмеялась и прогнала ее.

Она могла работать в красильне, где простую ткань делали поразительной, но там хватало девушек. Так сказала однородная женщина, которая прошла к ней.

— Приходи через месяц, — сказала женщина. — Женщины на такой работе не задерживаются.

Олимпия оказалась в месте, откуда начала. В центре агоры, кусая губу, со страхом в сердце.

Она не могла вернуться.

Мужчина схватил ее за плечо, и ее сердце дрогнуло в груди. Тело задрожало. Она знала, что это был незнакомец, а не тот, кого боялось ее сердце. Если она посмотрит на ладонь, она не будет в морщинах и пятнах из-за проблем с печенью.

Но холодный пот все равно покатился между ее лопаток, ее горло сжалось.

— Я слышал, ты ищешь работу.

Она кивнула и не смотрела на мужчину.

— Там легко работать, и только там примут одинокую женщину, как ты, — он сжал ее плечо и повернул к улице.

— Спасибо, — прошептала она. Олимпия не посмотрела на вывеску над дорожкой. Она побежала по улице, не оглядываясь.

Как только она стала дышать нормально, Олимпия подняла взгляд, и ее рот раскрылся. Дома не были соединены. Они были хижинами с символами над дверями. Символы и вырезанные картинки были с людьми, делающими то, от чего ей было не по себе.

Мужчина послал ее в район, где зарабатывали проститутки. Как он посмел?

Она повернулась уходить. Это место было не для нее. Она не могла… не могла делать такое после произошедшего. Она предпочитала умереть.

Олимпия врезалась лицом в мягкую грудь, скрытую тонким пеплосом. Она охнула и отпрянула, упала бы, если бы крупная женщина не сжала ее плечи.

— Тише, кроха. Что ты делаешь в таком месте? — женщина, которая сжимала ее плечи, была огромной. Хоть она выглядела как воин из Спарты с хмурым лицом, в ее взгляде была доброта. И, может, немного понимания ситуации Олимпии.

Это было слишком. Страх. Побег. Надежда, что кто-нибудь поможет ей, боязнь, что всем будет все равно.

Олимпия расплакалась.

— О, бедняжка, — крупная женщина обняла ее и повела к зданию, где была голова женщины со змеями вместо волос. — Мы поможем тебе. Перестань плакать. Никто не должен видеть эти слезы.

Комната была пустой, кроме кровати и камина. Воздух был холодным, хотя снаружи было жарко, а тут горел огонь. Стул стоял у камина, явно не для компании. Женщина усадила ее у огня, и Олимпия быстро согрелась.

— Вот, — сказала крупная женщина, вручив ей чашку. — Это согреет кости. Меня зовут Ксения, а тебя?

— Олимпия, — она сделала большой глоток обжигающей жидкости. Кашляя от боли из-за алкоголя, она подняла чашку с одобрением. — Вкусно.

— Всегда согревает тело и душу, — Ксения села на край одинокой кровати. — Ты не должна быть тут, милая. Это место не для девочек, как ты.

— Мне нужна работа.

— Почему? — Ксения посмотрела на ее тело и прищурилась, заметив синяки на запястье Олимпии.

Она поправила ткань плаща, чтобы скрыть жуткие следы.

— Мне просто нужна работа.

— Я вижу выход из этого, — эти глаза слишком много видели. Или просто она тоже побывала на том же пути, что и Олимпия. — Милая… ты видела символ над дверью?

— Это была Медуза? — она поежилась от страха. — Я не знаю, что тут за услуги предоставляют, но точно что-то сложное. Медуза — чудовище. Какие мужчины ходят к ней?

— Не мужчины, — Ксения широко улыбнулась. — Тут ищут наслаждения только женщины, потому что только Медуза знает, чего мы хотим.

Щеки Олимпии пылали. Она пристально смотрела на кровать, словно могла увидеть воспоминания тех простыней.

— Женщины приходят сюда… за наслаждением?

— Порой. Но чаще они ищут уединения. Места, чтобы укрыться от мужчин и того, что они делают с нами, — Ксения посмотрела на запястья Олимпии. — Я узнаю следы. Ты больше всех нуждаешься в Медузе.

— Медузе? — она покачала головой. — Мне не нужна помощь чудовища. Мне нужна помощь богини.

— Это не одно и то же? — Ксения приподняла бровь. — Сколько ты знаешь о Медузе? Ты зовешь ее чудовищем, но только она спасает женщин, как мы. Только она понимает, через что мы прошли.

— Она — чудовище с волосами-змеями. Рожденная пугать людей и превращать их в камень, — Олимпия не понимала слова Ксении.

Конечно, она знала историю Медузы. Все знали. Жуткие красные глаза. Взгляд, который мог обращать людей в камень, если они смотрели на нее. Герой. Персей, спас мир, отрубив ее голову, и бедным блуждающим душам больше не нужно было иметь дела с ее гневом.

Ксения внимательно смотрела на нее, а потом цокнула.

— Ты совсем не знаешь историю, да? Девочка, ты должна знать только об этом божестве. Забудь всех богов и богинь, которым плевать на нас. Они не жалеют смертных. Она пожалела.

Гнев пронзил ее, словно Зевс ударил по ней молнией.

— Ты смеешь ругать богов? Что за история у чудовища, из-за которой ты думаешь, что хорошо ее знаешь?

Ксения отклонилась к стене, подняла колено и уперла ступню в матрац.

— У меня пока нет посетителей. Почему не рассказать историю, как ее знают проститутки? Историю, которую рассказывают все женщины, ощутившие синяки и видевшие наслаждение на лице мужчины, когда мы ощущали боль? Может, так ты поймешь Медузу.

Сердце сжалось в груди. Олимпия не хотела эту историю. Она хотела свободу, знать, что больше ее никто так не тронет.

Но она кивнула.

— Расскажи ее историю.

ГЛАВА 2

Золотая пшеница доставала до талии Медузы в это время года, и это было хорошо для грядущей зимы. Она подвинула корзину на другое бедро, убрала с лица длинные золотистые волосы. Подставив лицо солнцу, она дала лучам играть на ее коже.

Оставалось несколько недель лета. Она хотела ощутить каждый миг.

Но с закрытыми глазами она пошатнулась. Медуза попыталась шагнуть вперед и наступила на вырытую зверьком ямку. Она споткнулась, и все овощи высыпались из корзины.

Ее мать будет в ярости.

Медуза вздохнула и опустилась на четвереньки. Проклятый пеплос. Плевать, если ткань испачкается, даже если мама будет потом кричать на нее за это.

Она мягко улыбнулась, подумав о криках мамы. Женщина могла пугать, но ее мать ненавидела кричать на своих детей. Слова начинались громко, но медленно переходили в нечто, похожее на разочарование, а потом она всплескивала руками и крепко обнимала Медузу.

В ее доме за проблемы ругали, но это вело к любви.

Овощи раскатились в стороны. Она подняла большую гроздь винограда и хмуро посмотрела на лиловый цвет.

— Не помню, чтобы я это покупала.

— Потому что это сделал я, — низкий голос гудел как гром, слишком низкий голос для простого смертного.

Она развернулась, удивленно охнув, и улыбнулась так широко, что было почти больно.

— Алексиос!

Медуза бросилась с земли в руки юноши, стоящего за ней. Он был выше других парней его возраста. Алексиос был и плотным, пока другие просто становились выше. Некоторые парни были сильными, но тощими, но не ее лучший друг.

Его отец был местным кузнецом, и работа в кузне сделала руки Алексиоса толстыми, как стволы. Его плечи были широкими, а ладони — уже в шрамах от месяцев работы. Но его глаза были добрыми, когда он смотрел на нее. И Алексиос был поразительно нежным, когда обнимал ее.

Мускулистые руки обвили ее талию, прижимая ее ближе к его сердцу.

— Здравствуй, asteri mu, моя звезда. Я так давно тебя не видел.

Медуза вздохнула в его плечо, он прижал ладонь к ее макушке. Это было ее любимым в Алексиосе. Только он из всех, кого она знала, не торопил объятия. Он позволял ей обнимать его, сколько она хотела, а она всегда хотела ощущать биение его сердца рядом со своим.

Но все хорошее со временем заканчивалось. Она отпустила его, вздохнув с неохотой.

— Мама нашла мне много дел.

— Это я вижу, — он склонился и помог ей собрать все овощи, которые она купила на рынке. — Боюсь, и я был неуклюжим и уронил еду, за которой меня послал отец.

Она протянула ему гроздь винограда.

— Тогда это твое.

Алексиос покачал головой. Когда его шея стала такой толстой? Она помнила его крупным парнем, но теперь он казался мужчиной. Его сильные ладони двигались по земле, пальцы нежно ловили овощи, будто он заботливо выбирал то, чего касался. А плечи! Его одежда едва покрывала мышцы, которые проступали от его движений.

Солнце засияло ярче?