Десятая невеста

Камичиро отодвинулся, взял меня за плечи и посмотрел сверху вниз:

- Ты забыла? Ведь ты кое-что мне должна.

- Что еще?

- Ну как же. Поцелуй за спасение.

И, не успела я опомниться, он наклонился и поцеловал меня. Пискнув от неожиданности, я принялась было упираться, но Айю не отпускал меня – а я так истосковалась по нему, и поцелуй был такой сладкий… А, ну и ладно, хоть капельку счастья, чтоб уж запомнить на всю жизнь. Я закрыла глаза.

Сколько времени мы целовались, не знаю: вечность, которая пролетела в один миг. Должна признать, получалось у него знатно – небось, на наложницах настропалился, уколола меня ревнивая мысль.

- Больше этого не будет, – когда мы наконец оторвались друг от друга, после долгого молчания сказала я. - Я счастлива видеть вас, ваше величество. И я бы все отдала, чтобы быть с вами, но…

- Я не женат, – перебил он.

- …но у вас есть супруга, и… Что?

- Я отменил свадьбу, - повторил Айю. - Ферфетта уехала почти сразу вслед за тобой.

Я чуточку постояла, некой своей частью отстраненно наблюдая, как во мне медленно, но верно растет и клокочет гнев. Он поднимался, поднимался и наконец…

- Вот ведь рожа твоя бесстыжая!

Размахнувшись, я вознамерилась залепить императору оплеуху, но он со смехом увернулся.

- Прости. Пожалуйста, прости.

- Вот ведь гад! Как можно было так меня обмануть! – бушевала я, не оставляя попыток ему врезать.

Айю ловко перехватил мои руки и крепко обнял. Я продолжала возмущаться и бухтеть, однако вырывалась уже с меньшим пылом. Одно слово, изверг. Но до чего ж в его объятиях тепло.

- Легко ты ее отпустил-то, - буркнула я. - Надо было сожрать, как тех девятерых.

Император закрыл мне рот поцелуем.

***

На другой день с раннего утра у Айю было назначено совещание с Белогуром и другими старшими в Осколково. В Белолесье он приехал не только ради меня, но и по делу. Еще вчера он при всех открыл историю с «Витязем», и Явор с соколятами огребли леща. Камичиро сказал Белогуру:

- Вы сделали хорошую вещь, но не можете ее производить, поскольку у вас нет нужных самоцветов. Я – могу, и я нашел способ сделать так, чтобы использование «Витязя» было безопасным. Но для этого нужны кое-какие растения, которые могут выращивать только у вас. Поэтому я предлагаю делать улучшенные шлемы вместе.

Поэтому они засели обсуждать, что да как, а повела Веточку смотреть княжеский город. Показала ему площади, торжища да терема, а когда мы озябли, завернули на обед в харчевню. Заказали тушеной капусты, каши, блинов, пирогов, и пока ели, Веточка рассказывал мне про дела чиньяньские.

Брунгильда с мужем наконец обустроились: поставили большой дом и открыли свою кузню в городе. Дети ее приехали, и теперь жили они всей большой семьей. С Веточкой они не раз виделись, и он сказал, что Брунгильда довольна и счастлива.

Наконец я узнала, что связывало Замочка с О Цзынь. Оказалось, несколько лет назад Кумо приезжал туда в составе посольства, и они с принцессой друг друга полюбили. И хотя она была готова отказаться даже от права наследовать трон ради него, он сказал, что не примет такой жертвы, и бросил О Цзыньку, хотя очень ее любил.

О Цзынь жутко разгневалась, и, когда Камичиро объявил отбор невест, явилась на состязания – отчасти потому, что истосковалась по Замочку и хотела увидеть его, отчасти из мести. Замуж за императора она, конечно, не собиралась, но бросившего ее возлюбленного хотела позлить. Вот о чем они вечно ночами препирались: любили друг друга и никак не могли договориться, быть им вместе или нет. Замочек считал, что не может отнимать у любимой то, что принадлежит ей по праву. А О Цзынь то говорила, что бросит все, чтобы быть рядом с ним, то снова начинала сомневаться: когда ты принцессой родилась, не можешь вот в один миг перестать ею быть. Ну и разлука сделала свое дело: сколько ночей О Цзынь не спала, терзаясь мыслью, не забыл ли ее Кумо, не готов ли полюбить кого-нибудь еще, можно только догадываться. Потому, заставая нас в укромных уголках или ловя наши с Замочком переглядки, она, конечно же, горела точно в огне.

Некоторое время назад Кумо понял наконец: ему без нее не жить, и отправился в Страну Священного Лотоса, чтобы сказать ей об этом. Отец О Цзынь, не в силах видеть страдания дочери, пожаловал Замочку какое-то высокое звание. Ей не будет нужды отказываться от трона, и он станет мужем правительницы, не правя сам. Веточка сказал: Кумо никогда не стремился к власти, так что лучше выхода для них просто не может быть. Он сможет продолжать заниматься науками, как всегда и хотел, и станет для О Цзынь и супругом, и мудрым советником.

Ворон, Огонек и Снежок воевали на границах. А Золотка женили; чиньяньские девки (посмеиваясь, поведал Веточка), погрузились по этому поводу в глубочайшую скорбь.

А император некоторое время спустя после моего отъезда сделал две вещи: начал продавать приблуды, изготовленные на Сам Сунь, и объявился подданным в своем истинном виде.

- Я все сама у него хотела спросить, как решился? – воскликнула я. – Ведь он же «проклятый»! Считается, что его нужно убить!

- О… - Веточка усмехнулся. – Людей можно убедить в чем угодно.

Не поверь Айю в то, что имеет право быть и жить таким, как он есть, скрываться б ему в запретной роще до конца жизни. Но наши беседы заронили в его душу зерно сомнения; из него появился росток решимости, который рос, рос и дал плоды. В конце концов, император и Айю были одним и тем же человеком, и если до сих пор небо не рухнуло на Чиньянь, не приключилось ни голода, ни войн, никаких иных горестей – то, может, и впрямь нет никакого проклятья?.. А после того, как Айю пришел к этому выводу сам, оставалось сделать так, чтобы то же самое сделали и другие.

- А это, - сказал Веточка, – если знать как, легче легкого.

Пустить слух, завести разговор в харчевне, подкинуть торговцам несколько книг на тему... Исподволь, потихоньку внушать: «укушенные демоном» никакие не проклятые, а такие же люди, как все, просто оклеветанные и оболганные.

- Сочинить несколько трогательных историй… Поставить по ним представления – такие, чтобы люди рыдали от сочувствия. Несколько месяцев – и вот уже все верят совершенно не в то, во что верили раньше.

- Ну вы даете! – сказала я. - Хитрецы.

Веточка тонко улыбнулся.

- Ты и представить себе не можешь, на что способны связи с общественностью.

***

Вернувшись домой перед закатом, я застала изумительнейшую картину. На завалинке, поджидая меня, сидел Айю, а его плотным кольцом обступили девки, и, не стесняясь, обсуждали в полный голос, до чего он миленький да пригожий. Каждая старалась обратить на себя его внимание, ещё миг – пух и перья полетят.

Нет, ты глянь на этих негодниц! Айю, ни слова не понимавший из их болтовни, поднял на меня умоляющий взор, и меня точно молнией ударило. А ведь он и впрямь хорошенький! И как же я раньше-то этого не видела?! Да вот так, сама себе и ответила, видишь только, что белый весь, прочего же не замечаешь. А он-то – только держись. Скулы высокие, ресницы длинные, носик точеный, щечки – как лепесточки, ротик поцелуйкин и глаза как у лисы. Красота, да и только.

- А ну брысь, кошки драные! – подступая, крикнула я. – Чего это вы тут устроили?

Всякая девка в Белолесье знала, что кулачок у меня крепкий и меткий, и шутки со мною плохи, так что вся гурьба тут же бросилась врассыпную. Осталась одна Милава-шалава – наглая девка из тех, что считают себя лучше других и за словом в карман не лезут. Она не двинулась с места и с вызовом уставилась на меня:

- А если не уйду, так что?

Я, уперев руки в бока, раздула ноздри и прищурилась. Некоторое время мы сверлили друг друга злобными взглядами. На миг я будто оказалась в другом месте. Передо мной пронеслись видения. Звенят удила, гремят щиты, трубят рога. Кони храпят, взрывая копытами землю, мчатся навстречу друг другу закованные в латы рыцари… Только вместо ристалища – наш двор, а мы с Милавой, каждая оседлав порося, мутузим друг дружку скалками, воюя за право назвать Айю самым красивым на всем белом свете.

Я невольно усмехнулась. Ну а что, почему бы и нет. Теперь я в чем-то понимала рыцарей. Когда в сердце горит любовь, ты за нее сражаешься.

***

Камичиро спросил меня, хочу ли я вернуться с ним в Чиньянь. Они договорились с осколковскими о том, что будут делать шлем вместе, и несколько наших ребят собирались в Шихао, чтобы поработать в Жемчужной горе. Император сказал, что я, Малинка, тоже могу в этом участвовать – быть переводчицей и посредницей. Мы не будем спешить: на обратном пути попутешествуем, и я смогу увидеть много диковинных земель в Чужедолье и за его пределами.

Еще он спросил, хочу ли я стать его невестой. Не самой красивой, или самой правильной, или самой ловкой в испытаниях, а одной-единственной, самой собой. Нам не обязательно жениться прямо сейчас Но для него очень важно знать, что я люблю его так же, как он меня, и что мы будем вместе.

На оба вопроса я ответила: «Да».

Конечно, хочу, мое полночное солнышко.