Корсар

VII

— Мисс Вэн, вы звонили, чтобы подавали завтрак?..

— Нет…

— О, какая ленивица!

И м-сс Гоклей протянула руку к электрическому звонку. Столовая на яхте была огромная и отделанная с такой грубой и вызывающей роскошью, что сразу кидалось в глаза намерение этой роскошью ослепить, подавить и поразить. Совершенно нельзя было представить себе, что это столовая на борту корабля. Излишек кариатид и карнизов, нагромождение картин, скульптур и позолоты заставляли вспоминать разные оперные фойе в королевских или императорских театрах или даже игорные залы какого-нибудь Монте-Карло. М-сс Гоклей, владелица яхты, была миллиардершей и желала, чтобы никто в мире не мог в этом усомниться.

Метрдотель, в адмиральском мундире, принес на вызолоченном подносе «ранний завтрак» по-американски: имбирное варенье, бисквиты, тосты и черный чай.

— Отчего только две чашки?

— Мсье Фельз еще не возвращался на борт…

— Это вас не касается. Немедленно третью чашку.

М-сс Гоклей отдавала свои приказания совершенно спокойным, небрежным тоном. Но ее деньги, очевидно, ставили ее на недосягаемую высоту по отношению к служащему ей человечеству.

Она, однако, удостоила передать сахар и сливки молодой девушке, которую она назвала мисс Вэн и которая официально была только ее лектрисой.

Они завтракали, сидя друг против друга. Они пили много чая, съедали большое количество тостов и намазывали имбирным вареньем дюжины соленых печений. Этот англосаксонский аппетит забавно шел вразрез с деликатной грацией м-сс Гоклей и особенно с почти эфирным очарованием мисс Вэн. Мисс Вэн была настоящая лилия, белая и необыкновенно стройная, гибкая лилия на длинном, хрупком и грациозно клонящемся стебле. Точеные ноги, узкие бедра, тонкая талия были этим стеблем; над ним открытая шея и грудь казались венчиком едва распустившегося цветка. На мисс Вэн было странное одеяние: то ли бальное платье, то ли рубашка, очень открытая и развевающаяся; шелк цвета зеленоватой морской воды выгодно оттенял глаза цвета водорослей и черные, как агат, волосы.

М-сс Гоклей была менее цветком, но больше женщиной. Ее ни с чем нельзя было сравнить, кроме того, чем она была на самом деле: тридцатилетней американкой, изумительно и безупречно красивой. Эта безупречная красота являлась первым и самым важным отличительным свойством м-сс Гоклей из трех, окружавших ее своеобразным ореолом, вторым было огромное состояние, а третьим — ее шумные приключения, из которых известнее других были ее развод и самоубийство ее бывшего мужа. Многие из принцесс Нью-Йорка или Филадельфии прославились бы благодаря одному только обладанию самой роскошной яхтой в мире и путешествию на этой яхте со знаменитым Жан-Франсуа Фельзом в качестве раба. Но стоило увидать м-сс Гоклей? чтобы забыть и ее богатство, и то, что она, после десяти других известных или знаменитых поклонников, обратила в рабство самого, может быть, благородного из артистов нашего века. Забыть все — для того, чтобы любоваться телом, лицом, каждая линия которых была совершенством. М-сс Гоклей была высока ростом, белокура, очень стройна, хотя и с хорошими мускулами. Глаза у нее были черные, кожа золотистая и светлая. Но ни одна из ее черт не определяла общего впечатления: его нельзя было разобрать подробно, оно удивляло гармонией и ровностью. М-сс Гоклей была просто красавица, к этому слову нельзя было бы прибавить никакого прилагательного. Фельз, для того чтобы написать ее и передать на холсте эту властную соблазнительность, исходившую одновременно от рта, от лба, от талии, от бедер, от щиколоток, — должен был делать портрет со всего без исключения, даже с платья.

Мисс Вэн, покончив с тринадцатой тартинкой, откинулась в своем вертящемся кресле.

— Уже очень поздно… — прошелестела она лениво. М-сс Гоклей взглянула на свой браслет с часами.

— Да!.. Четверть десятого…

— Маэстро не торопится.

М-сс Гоклей не ответила ничего, но позвонила немного нервным движением. Лакей появился из-за портьеры пунцового бархата.

— Принесите Ромео.

— О, — сказала мисс Вэн, — как вы можете дотрагиваться до этого ужасного животного?..

Портьера пропустила животное с кривыми ногами, острой мордой и пушистым хвостом: рысь. М-сс Гоклей не решилась бы иметь просто собаку или кошку, таких обыкновенных животных.

— Come here!.. — приказала м-сс Гоклей.

В эту минуту портьера опять приподнялась, на этот раз, чтобы пропустить человека — Жан-Франсуа Фельза.

— Доброе утро! — сказал он.

Он подошел и склонился перед м-сс Гоклей, чтобы поцеловать ей руку.

Но эта рука ласкала грубую шкуру рыси, и Жан-Франсуа Фельз, согнув спину и низко наклонив голову, должен был дожидаться, пока она освободится.

Фельз сел и одним глотком опорожнил чашку простывшего чая.

— Вы забыли о времени, милый… — заметила м-сс Гоклей.

— Да, — сказал он. — И очень прошу извинить меня. Но если бы вы знали, где я был, — я думаю, вы бы не беспокоились и не сердились…

Она очень внимательно разглядывала его.

— Вы действительно курили опиум?..

— Да. Всю ночь.

— Это совсем незаметно. Не правда ли, мисс Вэн?

Мисс Вэн молча ответила утвердительным кивком головы. М-сс Гоклей продолжала изучать лицо Фельза, как натуралист изучает какой-нибудь зоологический феномен.

— Нет, впрочем, немножко заметно. По глазам… они больше блестят, и взгляд пристальнее, чем обыкновенно… И потом цвет лица… бледность почти трупная… сказала бы я…

— Очень благодарен.

— Почему?.. Неужели это вас обидело?.. Я просто констатирую факт… любопытный факт. Я хотела бы понять, почему у вас такой мертвенный цвет лица. Разве опиум действует на кровообращение?.. Он ведь, кажется, исключительно влияет на нервную систему и парализует рефлексы… Поэтому я не совсем понимаю… Вы не можете мне объяснить этого?

— Нет, — сказал Фельз.

— И даже не предполагаете причины?..

— Даже не предполагаю.

— Но вы сами хотели бы это знать?

— Нисколько.

— Как это необыкновенно… Вы удивительно типичный француз. Французы совсем не любят ни в чем отдавать себе отчет. Скажите мне, какого рода наслаждение получается от курения опиума?

Фельз с раздражением встал с места:

— Я совершенно не в состоянии объяснить вам этого, — сказал он.

— Почему?

— Потому, что это наслаждение — если употреблять ваше выражение — совершенно недоступно американке. А вы удивительно типичная американка.

— Да, это правда. Но как это вы так внезапно вдруг сделали это открытие?..

— Благодаря вашим вопросам. Вы полная противоположность француженке: вы именно любите отдавать себе во всем отчет… нет, пытаться отдавать себе отчет.

— Но разве это не естественный инстинкт всякого существа, которое обладает способностью мыслить?..

— Нет, скорее мания существа, которое не обладает способностью чувствовать!

М-сс Гоклей не рассердилась. Ее чуть сдвинутые брови указывали на то, что она серьезно размышляет. Мисс Вэн, все еще полулежавшая в своем кресле, вдруг рассмеялась.

— Что с вами? — спросила м-сс Гоклей, обращаясь к своей лектрисе.

Мисс Вэн ответила, продолжая смеяться:

— Это так комично, что именно вас, которая так легко возбуждается, упрекают в недостатке способности чувствовать.

— Прошу вас, — сказала м-сс Гоклей, — не прерывайте шутками нашего серьезного разговора.

Она опять обернулась к Фельзу:

— Скажите мне еще вот что, милый: ваш китаец… этот мандарин, с которым вы раньше были знакомы и которого теперь нашли здесь так романтически, он — совсем дикарь?.. Я хочу сказать, первобытный, отсталый человек?..

Фельз наклонил голову и посмотрел прямо в глаза м-сс Гоклей:

— Совсем, — подтвердил он. — Будьте уверены, что у вас не нашлось бы с этим китайцем ни одной общей идеи.

— Правда? Однако ведь он, кажется, много путешествовал?

— Как же…

— Он путешествовал, а теперь он в Японии, в стране, которая как раз сбрасывает вековое свое варварство… Мыслимо ли, чтобы этот китаец был таким отсталым, как вы говорите, таким чуждым цивилизации. Ну, например, неужели у него здесь, в Нагасаки, даже нет телефона?..

— У него нет телефона.

— Непонятно! Но как же вы можете находить удовольствие в обществе подобного человека?

— Как видите, я с ним не заметил, как пролетело время.

— Да…

Она опять задумалась, сдвинув брови.

— Французы, — вмешалась резко и рассудительно мисс Вэн, — сами люди необычайно невежественные во всем, что касается современного прогресса.

— Да, — согласилась м-сс Гоклей, удовлетворенная этим объяснением. — Да… они невежественны и пренебрежительны ко всему… Вы правы, Эльза.

Она поднялась с места и, подойдя к мисс Вэн, крепко потрясла ей обе руки, словно в порыве искреннего чувства.

Фельз, отвернувшись, стал глядеть в один из просветов, заменявших иллюминаторы, прижавшись лбом к стеклу.

Лакей внес два снопа орхидей. М-сс Гоклей взяла их и занялась размещением цветов в больших бронзовых вазах, украшавших монументальный камин.

— Японские?.. — спросила мисс Вэн, указывая на цветы.

— Нет, это все еще запас из Фриско… Они великолепно сохраняются на льду.

Фельз поднял с пола упавший цветок и растирал лепестки между пальцами.

— Без запаха!.. — сказал он.

Ему вдруг припомнился холм Аистов.

— В это время года все вишневые деревья Нагасаки в цвету. Неужели вы не предпочли бы цветущие, прелестные, живые розовые ветки этим орхидеям, которые похожи на искусственные цветы?

М-сс Гоклей не удостоила его возражением. Она только сказала:

— Это прямо удивительно и даже неприлично, что у такого изящного художника, как вы, могут быть такие простонародные вкусы!

Жан-Франсуа Фельз раскрыл рот, чтобы ответить, но м-сс Гоклей в это время подняла к бронзовым вазам обе руки с орхидеями.

Длинные, стройные ноги, широкие бедра, узкая талия, округленные плечи, над которыми горделиво поднимался сильный и тонкий затылок под тяжелой массой золотых волос — между двух вытянутых и напряженных рук, — все это женское тело было столь красиво и гармонично, что Жан-Франсуа Фельз так и не ответил ничего.

Тем временем м-сс Гоклей расставила свои орхидеи.

— Но, милый, — внезапно сказала она, — вы так и не рассказали нам об этой японской маркизе, портрет которой вы пишете… Как ее зовут, я позабыла?

— Иорисака…

— А, да… Что же, это настоящая маркиза?

— Самая настоящая.

— Древнего рода?

— Иорисака были когда-то даймио племени Шошу, с острова Гондо. И, кажется, их род никогда не вступал в браки ниже себя.

— Даймио, это значит феодальные владельцы?

— Да.

— Феодальные владельцы… ах, как это увлекательно!.. Но я думаю, что если вам нравится писать эту маркизу, то она, вероятно, тоже совсем дикарка, вроде вашего китайского мандарина?

Фельз улыбнулся:

— Не совсем.

— О! У нее есть и телефон, может быть?

— Я не знаю, но готов пари держать, что есть.

Мисс Вэн вступилась:

— В Японии у очень многих телефоны.

— Я знаю, — ответила м-сс Гоклей, — но меня удивляет, что маэстро согласился писать портрет такой японки, у которой есть телефон.