10000 лет во льдах

– Ну что, Филипп, – сказал он, – все готово? Париж ожидает, что я буду валять дурака часок-другой, и я полагаю, что мне нужно привести себя в порядок, чтобы сделать это. У тебя есть Мефистофель, а? – и он зевнул, потягиваясь на диване и попыхивая сигаретой.

– Если месье маркиз позволит мне сказать… – начала я, а затем заколебалась, нервно расставляя вещи по комнате и не в силах продолжить.

Месье не обратил внимания на мои слова, но рассеянно затянулся сигаретой.

– Случилось кое-что, что, месье… то есть маркиза, – пробормотал я в манере, совершенно не свойственной мне, что привлекло рассеянное внимание маркиза.

– Что, Филипп? У тебя сообщение от мадам!

– Прошу прощения, месье. Я собирался рассказать о деле огромной важности. В то время, когда я был в музыкальном салоне. Аббат…

– Что?! – прогремел маркиз, вскакивая с дивана. – Что ты сказал? Аббат Р. в моем доме – в оранжерее? Злодей, – он приблизился и яростно схватил меня за воротник, – быстро! объяснись или с помощью…

– Выслушайте меня, месье, – взмолилась я, вырываясь из его хватки, – это была не моя вина. Если месье только выслушает меня, я объясню…

– Ты лжешь! – закричал он. – Консьерж и слуги получили строгий приказ не впускать этого человека. Если я обнаружу, что ты обманул меня или воспользовался моей доверчивостью, чтобы служить своим собственным целям – какими бы они ни были – клянусь Богом, я кое-что сделаю, – и он еще крепче сжал мой воротник.

Физически он был намного сильнее меня, и я содрогнулся при мысли о рукопашном поединке. Я подумал, что лучшее, что я мог сделать, это хранить молчание. Через несколько секунд он ослабил хватку на моем воротнике. Он, очевидно, собрался с силами. Любопытство и интерес взяли верх над страстью. Вскоре он отпустил меня и начал ходить взад и вперед по комнате. Я так плохо преуспел в своей попытке рассказать свою историю, что, что бы ни случилось, на этот раз я решил позволить ему вести разговор.

– Вы говорите, что аббат Р. был сегодня в моем доме, – сказал он наконец. – Будьте осторожны с ответом – как он вошел?

– В одежде костюмера, если это будет угодно месье.

– Где ты его видел?

– В будуаре мадам.

Он резко остановился на ходу, обернулся и посмотрел на меня со свирепым, как у дикого зверя, выражением, его тело сильно содрогалось. Он сделал движение ко мне, потом сдержался; я тем временем неподвижно стояла у туалетного столика. Он попытался заговорить, но потерпел неудачу. Он возобновил свою механическую ходьбу. Через минуту он снова остановился.

– Филипп, – прошипел он, – что бы ты ни слышал или чему бы ни был свидетелем, я прошу тебя рассказать мне все, без страха или скрытности, но остерегайся сокрытия или искажения фактов. Продолжай.

Он остался стоять, и я начал рассказывать ему о беседе маркизы и доктора, как я уже говорил вам, и по мере того, как я продолжал, я видел, как его лицо окаменело, зубы сжались, и мертвенная бледность распространилась по всем его чертам. Иногда он ходил взад и вперед во время моего повествования, иногда делал паузу – но его действия были механическими. Я продолжал рассказывать ему о беседе между мадам и аббатом, каждую минуту ожидая нового всплеска страсти, но ничего не произошло. Вместо этого было холодное и жесткое выражение лица, показывающее какую-то неизменную решимость. Немного подумав, он заговорил.

– Филипп, – спокойно сказал он, – ты оказал мне большую услугу, я не забуду этого. Есть еще одна услуга, которую ты должен мне оказать – последняя. Ты любишь Лизетт. Вы помолвлены, чтобы пожениться. Ты долгое время был у меня на службе. Сегодня вечером эта служба заканчивается. Вам обоим я должен вам около восьми тысяч франков. Я заплачу пятьдесят тысяч при условии, что ты сегодня же отправишься в Америку.

– Но, месье, – начал я, совершенно ошеломленный, – подумайте о времени, к тому же мы не женаты.

Маркиз достал часы и позвонил в колокольчик.

– Уже девять часов.

Затем обратился к слуге, который ответил на вызов:

– Возьмите экипаж и немедленно доставьте сюда месье Лавуазье, нотариуса. Поторопитесь.

Слуга поклонился и удалился.

– Идите, – продолжал маркиз, – и передайте мои наилучшие пожелания мадам маркизе, и скажите, что я хотел бы на несколько минут увидеть Лизетту, если она сможет ее отпустить. Я полагаю, вы принимаете мои условия? Сегодня вечером могут произойти события такого характера, что потребуется ваш арест и задержание в качестве свидетелей. В ваших и моих интересах вам следует покинуть Францию. Ты должен знать об этом.

Я был совершенно сбит с толку. Все мои жизненные планы разлетелись по ветру в одно мгновение! Теперь нет пути назад в Беарн! Превосходящая воля маркиза овладела мной. Если бы я задумался, я бы, возможно, заколебался. Какой она была – Америка? Я много слышал об этой стране. И пятьдесят тысяч франков! Это было состояние, о котором я никогда не мечтал.

Я отправился в апартаменты мадам маркизы и через одного из слуг в прихожей передал послание маркиза. Лизетт вышла.

– Лизетта, – прошептал я, – немедленно пойдем со мной в покои маркиза. Сегодня вечером мы поженимся и уедем в Америку с пятьюдесятью тысячами франков.

Лизетт посмотрела на меня так же, как тогда, когда я заставил ее поменять ленты на платьях, как будто она подозревала, в здравом ли я уме. Она сделала движение, чтобы убежать обратно в покои мадам, но я был слишком быстр. Я схватил ее за запястье и, ведя в апартаменты маркиза, попытался втолковать ей, что от нее требуется. Внезапность и странность последних событий были слишком сильны для нее, и она машинально повиновалась. Я сказал ей оставаться в прихожей, пока я не выйду. Маркиз сидел за столом и писал. Он стал спокоен – сверхъестественно спокоен; от его недавнего возбуждения не осталось и следа. Он не поднял глаз, когда я вошел, но продолжал писать. Я стоял и молча ждал.

Вскоре послышался стук в дверь, на который я поспешил ответить. Это был нотариус, которого я сразу же ввел в присутствие маркиза.

– Добрый вечер, месье Лавуазье, – сказал маркиз, – прошу садиться. Лизетт здесь? – обратился он ко мне.

– Она ждет, если это будет угодно месье, – ответил я.

– Позови ее.

Я ввел ее, и мы предстали перед маркизом и нотариусом, которые сидели по разные стороны центрального стола.

– Эти молодые люди хотят пожениться, месье Лавуазье. Пожалуйста, оформите необходимые документы немедленно, так как мы не можем терять времени.

Нотариус сделал, как ему было велено и после того, как вопросы и формальности были пройдены, мы с Лизетт стали мужем и женой, и нотариус, положив в карман свой гонорар, удалился.

– Я дал указание своим банкирам, – продолжал маркиз, постукивая рукой по написанному им письму, – разместить на ваш счет в Нью-Йорке указанную мной сумму. Завтра вы покинете Гавр бельгийским пароходом. Карета будет ждать сегодня вечером у северной двери, чтобы доставить вас на конечную станцию, – добавил он, многозначительно глядя на меня. – Лизетт теперь может вернуться к своим обязанностям до тех пор, но не должна никому рассказывать ни малейшего намека на то, что произошло. Заставь ее понять это, Филипп, а затем немедленно возвращайся.

Я проводил Лизетт обратно в апартаменты мадам, убедив ее в необходимости сохранения абсолютной тайны в отношении того, что произошло, и сказал ей быть готовой уйти в любой момент. Затем я поцеловал ее и вернулся к маркизу.

Шум экипажей во дворе и приглушенный гул голосов в салонах внизу были достаточным доказательством того, что гости прибывали в полном составе, поскольку было уже больше десяти часов. Не потребовалось много времени, чтобы нарядить маркиза в красную шелковую тунику и лосины, которые мадам предназначила для аббата; и, добавив короткий плащ, шпагу и шляпу с перьями, а также маску (копии всего того, что было предоставлено аббату), он стал, должен признаться, иметь весьма поразительное сходство с обычным Мефистофелем со сцены. Одеваясь, он давал мне указания относительно того, что я должен сделать в отношении мадам и аббата, смысл и последствия которых покажет продолжение. Затем он спустился в салоны, оставив меня одного.

Пережитое мной волнение, столь необычное для моего образа жизни, подействовало как мощный стимул на мой мозг и нервы; и теперь я чувствовал себя как человек под воздействием сильных опьяняющих веществ, собравший всю свою энергию, чтобы совершить или отважиться на любые действия, к которым могут привести обстоятельства, но без притупление умственных способностей, которое обычно придает алкоголь. Мое восприятие было странно острым, но я не позволял себе размышлять. Я ясно видел, в какие опасные осложнения сам себя втянул, но я утешал себя мыслью, что верно служу своему хозяину и что несколько коротких часов сделают Лизетт и меня вне досягаемости для опасности.

Моим первым приказом было находиться как можно ближе к мадам, чтобы она могла использовать меня в качестве носителя любого сообщения, которое она пожелает отправить. С этой целью я спустился в салоны и смешался с гуляками. Все было настолько блестящим и привлекательным, насколько это могли сделать неограниченные расходы и безупречный вкус. Бомонд Франции был там, наслаждаясь, как может только бомонд Франции. Самая голубая кровь старого режима развлекалась с самозабвением, которого можно достичь только в маскараде. Ходили слухи, что сам император почтит праздник своим присутствием; и, действительно, из того, что я знаю о слабостях королевских особ – ибо я сопровождал маркиза при всех дворах Европы – он, возможно, в тот самый момент был на полу, веселый, как самый безумный из них всех.

Я протолкался сквозь ослепительную и постоянно меняющуюся толпу рыцарей, флиртующих с пастушками, и греческих богинь, томящихся с черномазыми, и заметил маркизу, одетую как одалиска, в салоне-оранжерее, рядом с будуаром, где я и ожидал ее найти. Она казалась озабоченной, пока ее глаза не остановились на мне, и тогда она мгновенно поманила меня к себе.

– Филипп, – сказала она, – немедленно иди и найди маркиза и скажи ему, что я должна сказать ему нечто важное, если он согласится встретиться со мной в будуаре. После того, как вы проводите его туда, идите в голубую комнату на третьем и скажите, что мадам маркиза желает видеть месье Круа-Блана, костюмера, на несколько минут в северном коридоре.

Я поклонился и поспешил найти маркиза по предварительной договоренности в самом дальнем конце пяти салонов и ознакомил его с посланием мадам. Он проводил меня в северный коридор, где по его просьбе я перочинным ножом оторвал от его платья маленькие белые ленточки с крестиками и, оставив его, проследовал в комнату аббата.

Я постучал в дверь, и мне ответили изнутри измененным голосом, спрашивая, чего я хочу, но дверь не открыли, из чего я заключил, что аббат еще не закончил свой туалет.

– Госпожа маркиза, – сказал я, – желает немедленно видеть господина Круа-Блана в своем будуаре.

– В ее будуаре, вы сказали? – спросил голос.

– Да, месье, – ответил я. – Мадам просила передать, что непредвиденное обстоятельство требует немедленного присутствия месье Круа-Блана в ее будуаре.