Оттенки жизни. Книга первая

Посвящение

Тебя любить мне стоит годы жизни,

А не любить, возможно, жизни всей,

Мне родина лишь разум, но отчизны

Меня лишает боль любви моей.

Я зол, потерян и ошеломлён,

И глуп, и слеп, и нем, и глух,

Как тот философ, шедший с фонарём,

Я днём людей не вижу от ненужных мук.

Последней умирает не надежда,

Последней убивается любовь,

А я как немощный невежда,

Надеялся, что стал свободен от оков.

Зачем? К чему? Могло же быть иначе?

Что может рассказать бездарный слог?

Ведь всё потеряно уже, тем паче,

Что я один усвоил сей урок.

Часть I

Поэтическая любовь

(Поэма неопределённо-личная)

Период отчаяния

Возможно ли, что просто всё

В сём лабиринте ощущений?

А, может, надо, чтоб своё

Переживание мгновений,

Столь беспощадных и немых,

Облёк он в слово, в камень мысли,

И уж не думал о былых

Страданиях убитой жизни?

Иль слово то ронять с надрывом

Он должен вновь и вновь, и вновь

И дорожить лишь тем порывом,

Что для него даёт любовь?

Но поза, жест не станут правдой

И откровением в душе

Не воссиять им, жизни славной

Не дать им счастья в шалаше.

На них толкает человека

То, что бредёт он средь людей,

И не найти таких от века,

Чтоб разделяли мир страстей

И мир обыденнейших мыслей,

Границ, за коими всегда

Могла б раскрыться в тайном смысле

Существования душа.

Нет, в ней отчаяние бьётся,

Лишив его последней воли,

И пред преградами сдаётся,

Преисполняясь страшной боли,

Он, не утаивая смысла

Того, что происходит в нём,

Но никому извне не видно

Сей труп, охваченный огнём.

Смешно, наверно, это всё же.

Ведь сложно здесь до простоты,

Когда отчаяние гложет

От тривиальной суеты,

Когда чрез паутину мира,

Её сверканьем увлечён,

Любви её, его кумира,

Он оказался палачом.

И чувства вроде бы в нём есть

Но как бы их совсем и нет,

В долину счастья дух свой несть

Мешает размышленья свет.

Период размышления

Легко воспарять

На крыльях любви,

Но больно терять

При этом свои.

И если он любит её,

То нет для него ничего

Любви той, несчастной, ценней,

Однако она лишь его,

Не нужно, казалось бы, ей

Несмелого сердца пыланья,

Ни силы его и ни страсти,

И нежного плоти желанья,

Поскольку во всём этом власти

Не только над чувством иль телом,

Но над бесконечным пределом

Он смог бы теперь даровать,

Лишь быть ей способной принять.

Но вдруг о чём повёл он размышленье?

Об ограниченных возможностях людей

Тогда, когда в неистовом движенье

Он должен был, сметая всех мастей

Преграды, сам нестись к заветной цели,

Любви же крылья шире, чем его,

Когда страданья, вроде, присмирели,

Собравши воедино существо.

Задумавшись о мимолётности порывов,

Удаче, что неверна всем,

Он не услышал глас немых призывов,

Он не узнал, что чаще счастье тем

И улыбается, которые об этом

Не думают и не желают знать,

Но стоит только стать тебе поэтом,

От безысходности ты смерти начинаешь звать.

Безмолвствует мистерия внутри

Своею глянцевитой чернотой,

И падает вдруг жертвою войны,

Ведомою с самим собой,

Любовь как счастье,

А счастье как любовь.

И вот запястье

Ты хочешь, чтоб омыла кровь.

Нет, чувства наши в нашей власти,

Но не сознания, не воли,

Они во власти нашей страсти,

Они – причина всей той боли,

Что в забытье оцепененья

Он лишь отчаяньем познает

И в полном горести смиренье,

В котором разум погибает.

Взглянуть в основу наших мыслей

И вдруг увидеть, что от века

От всех жестоких страстных вихрей

Оберегает человека

Лишь он, когда их заглушает

И жизнь беречь повелевает,

Он с нами думает и любит

И сам любовь подчас и губит.

Всё укрощает размышленье,

Возводит в рамки становленья,

Но вот вопрос: тогда всю что ж

Любовь вдруг превращает в ложь?

Он знает, как всё происходит,

Когда лишь вечность верховодит

Желаньем жизни, ведь от ней,

Нет, не приятней, но полней

Она становится обычно,

И как тогда своепривычно

Он может обращаться с чувством

И сделать как его искусством.

А, может, это отговорки?

Ведь не понятно никому,

Как могут быть глаза столь зорки

Лишь обращённые во тьму

Внутри гнездящегося чувства

И столь слепы там и тогда,

Когда к особому искусству

Не нужно прилагать труда.

Сказать, как есть, она поймёт,

И если счастья не дано,

То снять с души хотя бы гнёт,

Пусть будет так, как суждено.

Ведь просто оказалось всё,

Как только чувство он своё

Раскрыл, и дал привольно хлынуть,

И горизонт пред ним раздвинул.

Период чувства

Она, она и лишь она

Тебе, счастливому, нужна.

Отбрось все эти размышленья

И удушающие мненья

И погрузись в него с главой,

Пусть верховодится судьбой

Весь чувства мир, вскормлён тобой.

Он всё такой же, но другой,

И не к чему ему покой,

Собой владенье в чтоб ни стало,

Его вдруг чувство всё объяло.

Но стали ли весёлыми глаза?

О нет, в них всё стоит слеза,

Но стали взоры несравненно глубже,

За морем слёз не видно суши,

И тяжкое сомненье не ушло,

Отчаяние место здесь нашло.

В чём перемена? Он из них

Содеял призраков немых.

Несмелость рифм внутри течёт

И восхищенье в душу льёт,

Не ропщет уж давно она,

Но, лишь собой упоена,

Смотря на призраков немых,

Она не тронет пальцем их,

Лишь в стороне от этих теней

Презрев диковинных видений.

И стал он весь своей душой

И, очарован полнотой,

Объят томительнейшим чувством,

И, кажется, с полубезумством

Лишь восхищённый простотой,

Всех ощущений наготой

Вдруг сам узрел их красоту,

Закрыл словам малейший выход

(Уж такова была их прихоть)

И первый раз свою мечту

Он отпускает в высоту.

Веселье в изодранных болью глазах,

Блуждания, жалкие, духа впотьмах,

Веселье во вновь обретённой любви,

Лиющейся кровью, взбешённой, души

В экстазе пустейшем и радостном, где

Насмешка таится над позой такой,

Ведь сам он с собою же наедине

Решил обрести этой тайны земной.

И самодостаточность, как бытие

У чувства такого в душе одного,

Отнюдь не заметивши, что в западне

Сейчас оказался лишь из-за него,

Ему повелела смотреть так на мир,

Как будто сомнений совсем уже нет,

Что эта любовь – тот единый кумир,

Вдыхающий в существование свет.

Но тут, воспаривши в неведому даль,

Он вдруг ощутил, что один здесь. Один.

До дна иссушивши мучений грааль,

Внезапно остался себе же чужим.

От мира оторванный всем естеством,

И не осознав в замешательстве том,

Что вышел на путь сей совсем одинок,

Он выдержать так сам себя и не смог.

Столь много взяла на себя его спесь,

Сомнительно много, чтоб правдою здесь

Внезапно явилась заносчивость чувств,

Похожая только на ропот безумств.

Как чувство отрицанье породило,

Не даст ответа жизненная сила,

Оно в себя лишь погрузит

Отчаянья гранит.

Она, она и лишь она

Тебе, несчастному, нужна.

Но ты не можешь бросить размышленье,

Когда царит одно в душе

Всё поглотившее сомненье,

Когда ты борешься вотще

С самим собой и с миром этим,

Когда ты сделал бог весть что

Из чувств своих и, не заметив,

Всю превратил их суть в ничто.

Нет, ты не ищешь удовлетворенья,

Не ищешь близость ваших душ,

И, доведя до помраченья

Рассудок, убегаешь в глушь.

Но отрицая всю ту силу,

С которой борется душа,

Ты тем сведёшь её в могилу,

И лишь потом сам не спеша

Ты восстановишь то годами,

Что потерял в один лишь миг,

Когда убитыми мечтами

Украсишь этот мёртвый стих.

Период отрицания

Нет, понял он,

Что жизнь вся в нём,

И не нужно ему никого,

Вплоть себя самого.

И всё, что есть, всё, что способно случиться –

Из сердца лишь чувством сочится,

А если нет –

Оно есть смерть.

Всё просто до безумья,

Когда его раздумья

Нашли одно мерило

Того, что породило

В нём эти ощущенья

Пустого вожделенья

Найти свой идеал,

Который сам не знал.

Все чувства – ложь,

Ведь и в других

Ты не найдёшь

Подобий их.

Случайно чувство, одиноко

И нет в нём прока,

Оно должно быть для двоих,

Но каждый обладает лишь своим,

И безразлично всё для них,

Зачем чужая боль другим?

Он посмотрел, смеясь, назад

И не нашёл, чего искал,

И ни на чём не задержал

Свой опустевший с виду взгляд.

А что искал он? Идеал,

Который силился обресть,

Во имя коего страдал,

Готов был муки все те несть,

Не понимая, правда, это,

И не поняв ещё того,

Что тем поэзии он света

Лишился. Тут не до него.

Любовь отнюдь не умерла,

Но стала мёртво холодна,

В чужой душе не сыщешь правды,

Ловить он может только взгляды,

Которым не понять того,

Чего хотеть им от него.

И свет ложится на глаза,

И смотрит вдаль его душа,

И та игра теней внутри –

Лишь порождение зари

Той правды чувства, но она

Совсем уж не о нём самом,

Она безмолвно холодна.

И одиночество вдвоём,

И все блужданья в бытии,

И боль от адской их игры –

Вот что она, и потому

Здесь нет исхода одному,

Исхода одному ему.

И этой правды отрицанье

Смиряется стремленьем в знанье,

К его неописуемым просторам,

К его невысказуемым словам,

К его недосягаемым брегам,

Которые нельзя окинуть взором,

Но между коими вдруг чувство затесалось,

Без разрешения, конечно же, осталось,

Ведь чувства – ложь,

Ты в ней таких же не найдёшь.

Он отрицал свою любовь

И тут же создал чувство вновь,

Его ведь нету без неё,

Пуста тогда душа его,

Когда в ней видно только то,

Что нужно лишь для одного.

Опять любовь,

Извечный зов

Из всех основ

И бытия,

И лишь себя

Завлечь готов

В смиренье дня.

Период смирения

Куда его глаза сокрыться могут,

Куда им обратить свою тревогу,

Куда ему идти с своей любовью,

Когда она омыта свежей скорбью,

Куда он сможет обратить её?

Сейчас никто уж не поймёт его.

Он осознал – одно ведь чувство