Двери в никуда

— И с чего бы это у тебя?

— Да сам не знаю. Или умнею с годами, или совсем наоборот, — старческий маразм начинается. Помню, когда служил в армии, только-только видеомагнитофоны появились. Нам в часть привозили видак с телевизором, сдирали, конечно, по два рубля с носа за сеанс — так все балдели и от «Коммандо», и от «Чужих». И мне нравилось. А теперь посмотришь эту фигню, — думаешь: «Господи, какая муть!». Наверное, это у меня всё-таки маразм, потому что вокруг народ визжит от восторга и от ток-шоу, и от сериалов. А отклонение от общей нормы — это болезнь. Короче, давай не будем включать телевизор, я посижу спокойно в тишине, идёт?

— Идёт. А насчёт тишины… Может, музыку включить?

— Музыку можно. Только не радио, — там сейчас тоже через каждые три минуты реклама на полчаса, а из оставшегося эфирного времени большую часть занимает диалог тупых диджеев с ещё более тупыми радиослушателями.

— Хорошо. Поставлю компакт. Классику хочешь?

— Да не то, что бы очень… Но какой-нибудь не очень громкий фортепьянный концерт…

— Поищем… — с этими словами Таня начала рыться в коробках с компакт-дисками. — Это не то… Это тоже не годиться… Ага! Вот! — и, вставив диск в проигрыватель, удалилась в направлении кухни.

Я же отправился в указанный мне хозяйкой угол. Кресло оказалось неожиданно мягким. Я к таким не привык, и потому фактически упал в него, не рассчитав посадку. В это время из колонок полилась тихая фортепьянная музыка. В совокупности с окружающим меня уютом она создавала усыпляющий эффект. Я позволил себе немного расслабиться, зная, что это ненадолго. С Таней расслабиться обычно получалось, только предварительно вымотавшись до упора… Но меня такой порядок вполне устраивал.

Не прошло и пяти минут, как хозяйка снова появилась в гостиной. В руках она держала поднос, на котором стояла бутылка дорогого вина, два хрустальных бокала, и тарелочка с бисквитами.

Поднос был торжественно водружен на столик. Причем в процессе водружения подноса Тане, естественно, пришлось довольно низко наклониться. При этом, естественно, её сочные груди чуть не вывалились из и так с трудом удерживающего их топика.

Зная женщин вообще, и мою милую Танечку в частности, можно было предположить, что «форма одежды» верхней части тела сегодня изначально выбиралась с расчетом на этот момент. Это я сейчас, глядя на ЭТО, ещё способен что-то предполагать, а лет шесть назад мозговая активность от такого зрелища у меня вырубилась бы напрочь.

Доставив спиртное и закуску, гостеприимная хозяюшка устроилась в кресле напротив, не забыв при этом закинуть одну ножку на другую. Строго говоря, кресло, в которое она опустилась, стояло не напротив моего, а чуть левее. Надо полагать, чтобы столик не закрывал вид на её очаровательные нижние конечности.

Я поинтересовался у хитрой чертовки:

— Это ты принесла мне бокал, чтобы я из него пил, или чтобы у меня при виде тебя слюнки на пол не капали?

— Можешь использовать по своему усмотрению, — улыбнулась Таня. — Но вино все же рекомендую попробовать.

— Так и сделаю, — я взялся за штопор.

— А на потом — сладкое. Я там чайник поставила на медленный огонь.

Я напустил на себя разочарованный вид, и грустно протянул:

— У-у-у… А я думал — «на сладкое» будет что-то другое. Кстати, у нас, наверное, единственная страна в мире, где после вина пьют чай.

— «Другое» тоже будет, — многообещающе улыбнулась мне Татьяна. — Но чуть позже. А страна… Нет, не единственная. Ещё такие есть.

Разлив вино по бокалам, я подал один из них даме, а другой взял себе.

— Ну что: За встречу?

— За встречу.

Мы оба пригубили из бокалов. Хорошее вино не принято пить залпом. Да и самому не хочется. Хочется растянуть наслаждение. Вино, кстати, действительно оказалось очень хорошим. Я за свою жизнь пил разные вина, в том числе и дорогие — но такого ещё не пробовал.

Некоторое время мы с Таней молчали, наслаждаясь вкусом этого напитка богов, но затем я прервал затянувшуюся паузу, предложив собеседнице рассказать что-нибудь о своей жизни за то время, что мы не виделись.

Она кивнула головой, еще немного помолчала, собираясь с мыслями, и начала свой рассказ:

— У меня история чем-то похожа на твою. Поработала в институте, — поняла, что жить на эту зарплату нельзя. Знаешь, были даже серьезные размышления на тему, а не пойти ли в содержанки? Не смотри меня так. Вообще говорят: «замужество — высшая форма проституции». Так что содержанка по любому меньше проститутка, чем жена.

— Хм… Это женская логика?

— Содержанка, по крайней мере, в отличие от жены не врёт, что она со своим мужчиной по любви…

— Ладно… Ладно… Успокойся.

— Да я спокойна. В общем, решила, что на роль содержанки ещё не созрела. Но из института ушла. Пробовала работать то там, то там. Даже в «Макдоналдсе» поработала немного. Кстати, ты знаешь, что в мире гораздо больше людей знакомы с символом «Макдональдса», (Ну, эта стилизованная под арку буква «М»), чем, например, с христианским крестом?

— Нет, первый раз слышу.

— Так вот «Макдоналдс» — извини за резкое выражение, — это абсолютная жопа. Не смотри на меня так, — я знаю, что ты любишь девушек культурных. Я в принципе как раз такая и есть. Ну почти такая. Но тут, понимаешь, — сдержаться не могу. Вспомню, как я там работала — всю аж передёргивает. Представляешь — слежка ежеминутная. Что бы ты ни делал, где бы не был, — только что не в туалете, — за тобой наблюдают все твои так называемые «сослуживцы»: менеджер, коллеги, которые хотят получить «плюс». Там есть такая фигня — контрольные листы наблюдения, — их менеджеры заполняют, вот туда и ставят «плюсы» и «минусы». Такая вот арифметика. В конце дня выставляют оценку. Отличников поощряют — выдают «мак-баксы», на которые в «мак-шопе» можно купить сувениры с «мак-символикой». Прикинь, какое счастье: за свои старания еще ходи да рекламируй их, носи всю эту дребедень! А какие там поздравления с днем рождения! Возле твоего имени на доске персонала, как в концлагере, ставят порядковый номер. Зарплата была, — как у всех начинающих — где-то полторы сотни баксов в месяц. Но это если не оштрафуют за что-нибудь. Так что из кожи вон лезла, да еще на глазах не только посетителей, но и «наблюдателей с тыла». Рабочая атмосфера там — ни в коем разе не коммунизм. Каждый сам за себя. Закон джунглей. И все зависят от начальства, от того, что о них скажут и подумают «наверху»…

Поначалу чувствовала себя винтиком этой системы, унижение какое-то глубокое. Но потом начала как-то привыкать, и обращение по номерам уже стало казаться чем-то таким интимным. В общем, б-р-р, извращение какое-то. Но самое странное, что людей там держит эта идеология. Хочется быть лучшим винтиком и «ввинтиться» прочнее других. Внешне все демократично. Все обращаются друг к другу на «ты», у начальства нет отчества и дверей в кабинетах. Любой начальник запросто может встать за прилавок. Менеджеры это называют «припасть к истокам». Припадают не реже, чем раз в год. Ну это фарисейство, конечно. На высшем уровне. Ничего личного там не остается: стандартная улыбка, стандартная жратва. Многие впадают в депрессию. Кто не курил — начинают курить. В обед жуют свои же гамбургеры, перерыв полчаса — и по новой.

В общем, почувствовала, что потихоньку схожу с ума. И решила бросить всё это и бежать куда глаза глядят.

Ты же помнишь, — у меня была подруга в Германии, — в Ганновере. Я ещё ездила к ней в гости по приглашению.

— Как же, помню. Ты ещё после поездки всё тамошними туалетами восхищалась. Помню, как щас: «Ходили мы в музей Гёте, — там такой туалет!»

— Злой ты! — насупилась Таня. — Музеев я и тут насмотрелась, а туалетов таких у нас тогда не было. Да и сейчас мало. А культура, между прочим, по-моему, не в музеях проявляется, куда что у нас, что у них единицы ходят, да и то большая часть не потому, что хотят приобщиться к прекрасному, а просто потому что так принято, да и престижно, а как раз именно в общественных туалетах, куда все мы, грешные, хоть раз в день да заскочим. Вот там и видно сразу, где культурный народ, а где…

— Спокойно… Спокойно… Понял… Мне в армии старшина тоже постоянно твердил: «Сапоги — лицо солдата». Так что в таком ключе я вполне готов вместе с тобой рассматривать туалет как зеркало культуры нации, — в очередной раз улыбнулся я. — А насчёт порядкового номера в «Макдональдсе»… Не переживай особо. Сама знаешь — это сейчас везде. Мы все, как в концлагере: взять хоть код, присвоенный налоговиками, например… По сути ведь — тот же лагерный номер. Причём, иметь код или не иметь — абсолютно свободный выбор. Хочешь, как человек, отзываться на имя и фамилию, а не на номер, — на здоровье. Только не обессудь — официально на работу тебя не оформят. Можешь складывать ручки и помирать или переходить на подножный корм. Вот тебе и вся хвалёная Западная Демократия. Слава богу, что хоть на руке этот сраный код вытатуировывать пока не заставляют. Хотя… Штука в принципе удобная. Для тотального контроля…

Ладно, что-то я отвлёкся… Остапа понесло…

Ну и что дальше? Рассказывай…

— Дальше… Дала объявление в Интернет. Ну, — как обычно: мол, самая обаятельная, привлекательная и вся такая из себя ищет спутника жизни из Свободной Западной страны. Выбрала среди претендентов на руку и сердце не самого страшного и не самого бедного… Сделал он мне приглашение, собрала я вещички, и вперёд — на Запад.

— Ну в общем, я так понял — это развитие твоей первоначальной идеи про содержанку.

Таня вздохнула.

— Да нет, тут я пала ниже. Чистой воды брак по расчету. Хотя в общем и целом ты прав — принципиальной разницы между женой «по расчету» и содержанкой нет, а если и есть — то невооруженным глазом ее не разглядеть…

В это время на кухне засвистел чайник.

— Пойду выключу, — Таня вскочила с кресла, и с убежала на кухню. Когда свист прекратился, послышался её голос:

— Чай пить сейчас будем, или потом?

— Потом. Пусть постоит немного. Вино уж больно хорошее. Такого я ещё не пил. Да и по второй надо обязательно, чтобы на одной ноге не прыгать!.. — крикнул я куда-то в направлении, куда убежала хозяйка.

— Такого чая ты тожё не пил, — заявила Таня, выходя из кухни. — Ну, ладно — ещё успеешь. Вино так вино.

С этими словами моя визави вновь опустилась в кресло, а я принялся наполнять бокалы по новой…

— Ну, что, теперь за хозяйку? — спросил я, взяв в руки полный бокал.

— За неё, любимую, — улыбнулась Танечка.

Мы чокнулись, и процесс винопития, прерванный вскипевшим чайником, продолжился вновь.

— Чему улыбаемся? — поинтересовалась Таня, взглянув на меня.

— Да так. Вот, подумал, есть чайная церемония, а у нас какая-то винная церемония получается.

Татьяна снова улыбнулась:

— Это ты чайной церемонии не видел. Там всё так сложно, что даже я сразу не всё запомнила. Кстати, а почему ты не спрашиваешь, что со мной стало дальше? Тебе не интересно?

«Ох уж мне эта женская логика. И какая связь между чайной церемонией, и Таниной дальнейшей жизнью?» — подумал я, а вслух сказал: