Волки не дремлют

I

Тучи прорвались — с моря тянул ровный напористый ветер. Сквозь просвет в белом морозном небе показалось озябшее солнце, после зимней спячки рыжее, с обносившимися краями. Как раз в эту минуту, точно по заказу, над пустынным, заснеженным заливом грянула музыка.

За грядой торосов, загромоздивших залив, — прорубь, окутанная кудрявыми завитками пара. На ее кромке — самый обыкновенный, обшарпанный патефон, а по другую сторону сгорбленная человеческая фигура в белом, сливающемся со снегом, халате. Зажавшая пешню рука, кажется, застыла намертво.

Пар от проруби осел белым пушком на лохматых собачьих унтах, на прокуренных до желтизны усах человека в халате. Глаза его выжидательно прикованы к проруби.

Неподалеку за едомой[1], приглушенные музыкой, хлопнули один за другим два выстрела.

«Куропатками забавляется», — подумал человек у проруби об охотнике, который час назад прошел мимо, а потом круто свернул за возвышенность.

Матовый кружок на небе постепенно растаял — солнце улеглось досматривать свои зимние сны.

Со стороны едомы прогремело еще несколько дуплетов.

— Вот дает! Никак, на стайку набрел, — не без зависти пробормотал вслух человек у проруби.

Вдруг в центре проруби всплыли пузыри воздуха. Человек насторожился. Он знал: вслед за ним должна появиться из воды острая мордочка с любопытными глазками и длинными усиками. И впрямь она появилась. Высунув голову, нерпа осмотрелась и, не почуяв опасности, стала всплывать. Пора! Короткий стремительный удар пешни — и через секунду золотистый с черными пятнами зверь, хлопая ластами, забился на кромке льда.

— А ловко вы ее! — внезапно раздалось за спиной человека в белом халате так, что он, чертыхнувшись, подскочил.

— Какого хрена... — начал он было, обернувшись, но тут же осекся: взгляд уперся в бородатое лицо пришельца, который, низко наклонившись, отцеплял лыжи.

— Хрен — овощ, — подхватил незнакомец, не поднимая головы. — Эх, с подливочкой бы его сейчас!

Рослый, поджарый, немного сутуловатый, с двустволкой и торбой за спиной незнакомец подошел к проруби, смешливо щурясь из-под надвинутой на самые брови ушанки.

— Ну, здорово, земляк! — он фамильярно хлопнул человека в халате по плечу. — Подфартило, да?

— Здоров, коль не шутишь.

Охотник с ружьем присел на корточки у туши нерпы.

— Вы что же, эту живность того... музыкой вываживаете?

— Эт-то, скажу вам, — Белый Халат, как бы разом смахнув с себя отчужденность, помягчел лицом, — любопытнейшая тварь. Страсть как любит музыку...

— Забавно. И давно так промышляете?

— Да кой черт промышляю! — дернул головой человек в халате. — Так, изредка балуюсь. Мясо-то у них несъедобное, окромя печенки. Шкурки ради и бьешь. Выманить ее из проруби немудрено. А вот изловчиться, чтоб ударить...

— Красивая шкурка. Вот бы на манто моей королеве... Вы, кстати, здешний, из Северогорска? — охотник поднял голову. — Я, признаться, впервой вижу вас. Да, впервой, — подчеркнул он.

— Из Адычана я. В отпуск. Порыбачить. А вы што, каждого в лицо знаете? Северогорск, хоть и невелик, а все ж город.

Он поудобнее устроился на глыбе льда, отвернул полу халата, потянулся к карману.

— Прошу — «Беломор»! — опередил его незнакомец.

— Не, благодарствую. Я уж лучше махру... привык, а то знаете ли, кашель.

— Не каждого, конечно, в лицо, но... — возобновил прерванный разговор охотник, закурив папиросу и присев напротив. — Но вас-то просто грех не приметить.

Полное, мягкое, как у скопца, лицо человека в белом халате чуть дрогнуло.

— Я как все. Самый неприметный, серый...

— Ну да, серенький козлик! — откровенно съязвил охотник. — Верить песенке — ох и невеселый был конец у бедного серенького козлика! Волки сожрали. Только рожки да ножки оставили. А у вас, вон, пока только мочку уха отхватили. Так что вы не только серенький, но и корноухий козлик. Меченый, так сказать.

— Ах, вот вы о чем! Смотри-ка, востроглазый какой! — покрутил головой Белый Халат. — Старуха моя — земля ей пухом! — и то после свадьбы через год только и приметила...

— Бывает, — подтвердил охотник, но в голосе его снова прозвучала явная издевка. — Так, говорите, в отпуске? Ну, а отчего бы вам не погреть косточки на юге или, скажем, где-нибудь на за-па-де?

Последнее слово, произнесенное с нажимом, неприятно задело собеседника, что не ускользнуло от цепкого взгляда охотника.

— А што я там забыл? Да вы, мил человек, поглядите только, што за красотища кругом! Где вы найдете еще этакое приволье?! А охота? Рыбалка? Лучшего курорта, ей-ей, не придумать!

— Добавьте: и лучшего убежища для старых грешников, — подмигнул охотник.

— Чего это ты на меня буркалы-то свои разул? На што намекаешь? Это я-то старый грешник? Да я тебя... — вскинулся любитель Севера, сжав кулаки.

— Но-но! Спокойно! Я это, может, про свою персону, про алиментщиков... С руки нам здесь, верно?

— Алиментщик? А-а...

— Вот те и а-а! Лучше вот что: как вы там, деньжат много зашибаете?

— Зарабатываем... Не сказать, штоб шибко много, но в общем прилично. Не жалуемся на власть-то, потому как она, родная, все для народа и о народе печется... Ну ладно, покалякали и будя, — поднялся Белый Халат.

— Ну-ну, бывай, земляк. Впрочем, меня скоро переводят к вам в Адычан. Где ты там вкалываешь сейчас?

— Сейчас?! Разве вы знаете, где я раньше?..

— Пардон! — перебил его охотник. — Промашка вышла. Так где же?

— Ну, у геологов. А што?

— Значит, все лето в «поле»?

— А вы думали!

— А зимой кочегаром тоже у них?

Человека в халате точно ознобом прохватило: «Так и есть, чекист. Прощупывает».

— Откуда ж... откуда вы знаете? Я што, вор, спекулянт? Чего ко мне, как репей...

— Спокойно, спокойно... О том, что вы кочегар, я получил точную справку.

— Справку? Какую справку? У кого?

— Посмотрите на собственные лапы.

Все еще недоумевая и возмущаясь, Белый Халат сорвал рукавицы, глянул на свои черные от въевшейся угольной пыли руки и... усмехнулся.

— Ну, вот и встретились, полицай Дроздов! — сказал строго пришелец. — Или еще точнее — начальник вспомогательной полиции.

— О-о, все ясно! — облизнув обветренные губы и затравленно озираясь, протянул кочегар, чтобы выиграть время. — Вы меня с кем-то спутали. Зайцев я, а не... Слышите? Фамилия моя За-ай-цев!

В виски его настойчиво стучала короткая, как выстрел, мысль: убить — в прорубь — бежать!

— Фамилии — что перчатки. А вот отщербинка на ухе от партизанской пули, так это по гроб. Кстати, куда вы подевали свой железный крест?

Тут он вдруг заметил, что Дроздов-Зайцев (тот стоял вполоборота) как-то весь сжался, напружинился, руки сделали еле заметное движение.

— Не вздумайте...

Зайцев стремительно метнулся с пешней на незнакомца, но в тот же миг, сбитый с ног, грохнулся на лед.

— Сдурел, что ли? — охотник убрал приставленные к груди Зайцева стволы ружья. — Будьте благоразумны. Выдавать я вас не собираюсь, хотя все будет зависеть... Встаньте и не вздумайте еще какой-нибудь фортель выкинуть.

Охая и хватаясь за ушибленное колено, Зайцев приподнялся и, судорожно глотнув воздух, проговорил, будто ворочая во рту кусок льда:

— Чего вы от меня хотите?..

— Когда у вас кончается отпуск?

— Через пару месяцев.

— Ого! Неудачно, черт побери! Надо сделать так, чтоб вас немедленно, в эти дни, отозвали из отпуска. Следовательно, из двух оставшихся кочегаров один должен заболеть или запить. Случается с ними такое?

— Да, у одного даже частенько. Питух.

— Тем лучше. Возвращайтесь в Адычан. Встретимся там в пятницу, в 22.00, у кинотеатра «Айхал». Запомните: в 22.00.

— Вы... кто? Убей бог, не помню...

Загадочно улыбнувшись, охотник сдвинул ушанку на затылок — над бровью, наискось, показался шрам.

— Так и не вспомнил? Не признаешь? — снова перешел охотник на «ты». — Ну что ж... это даже к лучшему. А работать нам с тобой в одной упряжке. Оплата наличными. Можно много заработать, если усердно...

— Знаю, на посулы все вы... все они щедры были. Но я... но мне ничего... я ничего не прошу. Конечно, не худо бы... Только оставьте меня в покое! Дайте дожить до своей смертыньки, — взмолился Зайцев. — Для рейха все что было возможно, я сделал. И не виноват я, что они оказались слабее Советов...

— Заткнись. Многого мы от тебя не потребуем. Провернешь одно дельце — живи как хочешь.

— Как-кое дельце? — срывающимся голосом спросил Зайцев. — Шпионить? Пресвятая богородица! Я не приучен к тому. Я бандит, каратель, полицай, кто угодно, но... — волнение сдавило ему грудь.

— Приятно слышать. Характеристика — дальше ехать некуда. И тем не менее, тебе кое-что придется сделать. Кровь из носу, а сделаешь, — подчеркнул охотник уже тоном приказа.

Зайцев как-то странно вздохнул, со всхлипом:

— A-а... што, што сделать?..

— Об этом и поговорим в пятницу. — Взглянув на часы, охотник подошел к лыжам. — Да, вот еще что: не советую бежать в милицию или тем более к чекистам. Меня они вряд ли найдут. А тебя сразу за жабры — не отбрыкаешься... Итак, до пятницы! — Он налег на палки, с силой оттолкнулся и исчез за торосом.

...Короткий заполярный день дотлевал, а бывший полицай все еще продолжал сидеть над прорубью, давно покрывшейся коркой льда, сидел на окаменелой уже нерпе, сгорбившись, словно держал на спине незримую тяжелую ношу. Муторно и пусто было у него на душе, под стать раскинувшейся вокруг неуютной, мерзлой равнине.

Продрогнув до того, что челюсти стали выбивать дробь, он поднялся наконец и засуетился, заметался, спеша в обратный путь. Привязав к волокуше добычу, надел на плечо веревочную петлю и встал на лыжи.

До пятницы трое суток. За это время ему нужно все взвесить и решиться...

«Значит, в пятницу. Узнаю, чего они от меня хотят, а там посмотрим», — решил бывший полицай, направляясь в город.