Горячий шоколад на троих

Лаура Эскивель
Горячий шоколад на троих

Глава I
Январь

ИНГРЕДИЕНТЫ:

1 банка сардин;

1/2 колбаски чорисо;

1 луковица;

душица;

1 банка чили;

10 булочек.

Способ приготовления

Мелко покрошить лук. Мой вам совет — положите кусочек лука на темя, чтобы не рыдать в три ручья, пока его режешь. Ведь что самое ужасное, когда режешь лук? Не то, что ты плачешь, хотя это и само по себе утомительно, а то, что порой, начав плакать, уже не можешь остановиться — так щиплет глаза. Не знаю, как с вами, но со мной такое случалось. Причем неоднократно. Мама считала, что я каким-то образом унаследовала чувствительность к луку от Титы, бабушкиной сестры.

Говорят, что Тита была настолько чувствительна, что еще в животе у прабабки ревела без остановки, пока та резала лук. И плакала она так громко, что даже кухарка Нача, глухая на одно ухо, могла услышать ее, не напрягая слух. В один прекрасный день плач спровоцировал родовые схватки. Прабабка и пикнуть не успела, как Тита выскочила на свет раньше срока, прямо на кухонный стол. И с первым глотком воздуха она вдохнула запахи кипящего вермишелевого супа, тимьяна, лаврового листа, кориандра, кипяченого молока, чеснока и, само собой, лука.

Как вы понимаете, обошлось без обычного в таких случаях шлепка по попе. Ведь Тита начала плакать еще в утробе, как будто уже подозревала, что ей на роду написано остаться старой девой.

Нача говорила, что Титу вынесло в наш мир на гребне гигантской волны слез, которая перехлестнула через край стола и растеклась озером по полу.

Вечером того же дня, когда тревоги остались позади, а озеро испарилось на солнце, Нача смела с красного кафеля кристаллики соли и заполнила ими до краев пятикилограммовую банку. Потом она еще долго обходилась при готовке без покупной соли.

Необычные обстоятельства, сопутствовавшие появлению Титы на свет, объясняют ее горячую любовь к кухне, на которой она провела большую часть жизни, начиная практически с самого рождения. Ведь ей было всего два дня, когда от инфаркта скончался ее отец, мой прадед. У матушки Елены от переживаний пропало молоко. И поскольку в те времена еще не продавали сухих молочных смесей, а кормилицу найти не удалось, вокруг голодного младенца случился настоящий переполох. И тогда Нача, которая знала все о приготовлении пищи, — а сверх того и о многом другом, о чем мы здесь распространяться не будем, — предложила взять кормление Титы в свои руки. Она полагала, что никто лучше нее не справится с этой задачей — «поправить желудок невинной малышке», так она сказала. Пусть у нее никогда не было собственных детей и она не умела ни читать, ни писать, на кухне, как уже говорилось, ей не было равных. Матушка Елена приняла предложение с благодарностью. Скорбь и груз ответственности о ранчо, доходы с которого едва позволяли сводить концы с концами и платить за образование дочерей, совершенно не оставляли времени на заботы о питании грудничка.

С этого дня Тита поселилась на кухне и на атоле[1] и чаях подрастала на редкость здоровой и цветущей. Нетрудно понять, как у нее развилось шестое чувство ко всему, что касалось еды. Например, голод посещал ее согласно установленному на кухне распорядку. Утром, едва ноздри улавливали запах сварившейся фасоли, или в полдень, когда закипевшая вода бульканьем звала ощипывать кур, или вечером, когда из печи тянуло свежеиспеченным хлебом, Тита понимала, что и ей пора подкрепиться.

Иногда она рыдала без всякого на то повода, — это когда Нача крошила лук. Но поскольку обе знали причину этих слез, их не воспринимали всерьез и даже рассматривали как некую забаву. Потому-то в детстве Тита не различала, когда плачут от радости, а когда — от горя. Смех был для нее разновидностью плача.

Схожим образом она верила, что наслаждаться едой и наслаждаться жизнью — это одно и то же. Ей, познавшей жизнь через кухню, вообще было непросто свыкнуться с внешним миром, который для нее начинался за порогом кухни и простирался вглубь дома. Напротив, во дворе, садике и огороде, куда из кухни вел черный ход, она чувствовала себя полноправной хозяйкой. Этим она отличалась от сестер, которых мир за пределами дома пугал неведомыми опасностями. Игры на кухне казались им глупой и рискованной затеей. Но как-то раз Тита убедила их, что нет более захватывающего зрелища, чем танец капель на раскаленной глиняной сковороде — комале. Пока она пела, ритмично встряхивая мокрыми руками, и капли, срываясь с пальцев, пускались в пляс, Росаура сидела в углу и как завороженная смотрела на происходящее. А Гертрудис, поддавшись ритму, музыке и движению, с большой охотой включилась в игру. Наконец не выдержала и Росаура. Но так как руки она намочила лишь самую малость, капли испарялись на лету, не успев коснуться горячей поверхности. Тита, чтобы помочь сестре, схватила ее за ладони и притянула ближе к комалю. Росаура подалась назад. Так они и тянули каждая в свою сторону, пока Тита, разозлившись, не разжала пальцы и ладони Росауры, повинуясь закону инерции, не упали на раскаленный комаль.

Тите тогда крепко влетело. Кроме того, ей строго-настрого запретили играть с сестрами на своей территории. С тех пор ее подругой по играм стала Нача. Они вместе придумывали все новые и новые забавы, всегда связанные с кухней. Как в тот день, когда они увидели на площади сеньора, составлявшего из воздушных шаров фигуры животных, и решили сделать такие же, но из свиных колбасок чорисо. Дав волю фантазии, они не останавливались на обычных животных и мастерили невиданных существ с лебедиными шеями, конскими хвостами и на собачьих лапах.

Но когда приходило время разобрать фигурки, чтобы пожарить колбасу, — начинались сложности. Чаще всего Тита отказывалась это делать, разве что речь шла о приготовлении ее любимых рождественских фаршированных булочек. Ради них она не только соглашалась пожертвовать одной из своих зверюшек, но и с удовольствием наблюдала, как ее поджаривают.

Кусочки чорисо обжарить на медленном огне, следя за тем, чтобы они равномерно прожарились, но не подгорели. По мере готовности выкладывать на тарелку. Удалить все кости из сардин, соскрести ножом черные точки на кожице, положить к колбаскам. Добавить лук, мелко порубленный перец чили, молотую душицу и перемешать. Дать начинке постоять какое-то время, прежде чем класть ее в булочки.

Этот последний шаг нравился Тите больше всего. Ведь пока остывала начинка, можно было наслаждаться ароматами, которые она источала. Запахи обладают свойством пробуждать воспоминания, напоминать о других запахах и звуках, которых никто уже не вернет. Тита любила вдохнуть полной грудью и отправиться в путешествие вслед за запахом, извлеченным будто бы из самых заповедных уголков ее памяти.

Тщетно пыталась она вспомнить, когда впервые учуяла одну из этих булочек. Скорей всего, это случилось еще в материнской утробе. Не исключено, что именно редкое сочетание ароматов жареной колбасы и сардин побудило ее покинуть чрево матушки Елены и присоединиться к семейству Де ла Гарса, которое славилось своей кухней и — не в последнюю очередь — приготовленной по особому рецепту колбасой чорисо.

Приготовление чорисо было возведено в доме матушки Елены в ранг ритуала. За день до этого все женщины семейства — матушка Елена, дочери Гертрудис, Росаура и Тита, кухарка Нача и служанка Ченча — принимались шелушить чеснок, чистить чили и молоть специи. Вечером они усаживались за обеденный стол и работали допоздна, болтая и перебрасываясь шутками и репликами. Наконец матушка Елена говорила:

— На сегодня хватит.

Говорят же: умному свистни, он и смекнет. Так и здесь — как только прозвучали эти слова, никому не нужно было объяснять, что делать. Сначала сообща прибирали со стола, потом каждая бралась за свою работу. Одна сгоняла кур, другая таскала из колодца воду на завтра, третья заготавливала дрова для печи. В этот день не гладили, не шили, не штопали. Завершив все дела, домашние расходились по комнатам — читали, молились и ложились спать.

В один из таких вечеров, прежде чем матушка Елена сказала, что на сегодня хватит, Тита — ей тогда было пятнадцать, — едва сдерживая дрожь в голосе, сообщила:

— Матушка, Педро Мускис хотел бы с тобой поговорить.

— И о чем же этот сеньор хочет со мной поговорить? — спросила матушка Елена, выдержав долгую паузу, от которой душа Титы ушла в пятки.

— Не знаю, — чуть слышно пролепетала она.

Матушка Елена смерила Титу взглядом, который, казалось, вобрал в себя все годы царившей в этом семействе муштры, и произнесла:

— Лучше передай ему, что, если он собрался просить твоей руки, пусть даже не старается. Только зря потратит время — свое и мое. Ты прекрасно знаешь: твой долг как младшей из дочерей — остаться здесь и заботиться обо мне до моей смерти.

Сказав это, матушка Елена медленно поднялась, убрала очки в карман передника и тоном, не терпящим возражений, повторила:

— На сегодня все!

Тита знала, что по правилам, принятым в доме, отвечать запрещено, но все же решилась впервые в жизни возразить матери:

— Но я подумала…

— Ничего ты не подумала, помолчи! Несколько поколений нашей семьи неукоснительно следовали этому правилу. Не хватало еще, чтобы первой его нарушила одна из моих дочерей!

Тита опустила голову, и слезы забарабанили по столу с ожесточением, равным по силе удару, который только что обрушился на нее. И в тот момент оба — стол и Тита — осознали, что не способны отвести от себя действие непостижимых сил. Тех сил, что принуждали стол делить с Титой ее рок, принимая на себя с того самого дня, как она родилась, едкую соль ее слез, а саму Титу — подчиниться бессмысленному решению матушки. Тем не менее с решением этим Тита так и не согласилась. Множество сомнений и вопросов крутились в ее голове. Например, она была бы не прочь узнать, кто положил начало этой семейной традиции. Было бы неплохо объяснить этой изобретательной особе, что в ее безупречном плане — обеспечить женщинам рода достойную старость — имеется маленький изъян. Ведь если Тита не может выйти замуж и родить детей, кто же — когда придет время — позаботится о ней самой? Что на этот счет гласила семейная традиция? Или же предполагалось, что младшие дочери будут умирать чуть ли не в один день с матерями, так и не успев состариться? Ладно, а что было делать женщинам, которые после замужества остались бездетными? Кто о них позаботится? И вообще, хотелось бы знать, почему вдруг решили, будто младшие дочери лучше ухаживают за матерями, чем старшие? Принимались ли во внимание доводы пострадавшей стороны? Позволено ли было бы девушкам, не вышедшим замуж, по крайней мере влюбиться? Или даже на это они не имели права?

Тита отлично знала, что ее сомнения пополнят копилку вопросов без ответов. В семействе Де ла Гарса распоряжения просто выполнялись — и точка. Матушка Елена, даже не взглянув на дочь, разъяренная вышла с кухни и за всю неделю не обмолвилась с ней ни единым словом.