Звезда Дораи

Вим Водрис
Звезда Дораи

Случайного путника столица королевства Винеду поразила бы не только разнообразием, но и яркостью красок местной растительности. Практически у каждого дома разбит цветник, на котором причудливо соседствуют распахнутые, благоухающие бутоны тропических растений и совсем малые, с едва уловимым запахом, полевые соцветия. Фейерверк красок набирает мощь по направлению к огромному королевскому дворцу. Здесь в отсвете лепестков, кажется, сияет всё: и хозяйственные постройки, и брусчатка, устилающая дорогу, и стены резиденции короля. Цветы повсюду: их образ даже запечатлен на дверях, беседках, скамейках, резных колоннах, а на тяжелых дубовых воротах узоры вымощены драгоценными камнями. При этом надо сказать, что вся эта картина, источающая блеск и яркость, отличается удивительной сочетаемостью штрихов и позволяет испытывать исключительную радость при её созерцании. Впрочем, как однажды насмешливо продекларировал ныне забытый в королевстве Винеду менестрель: «Ох, какая же услада в изучении антуража? Это простейшая из затей, куда сложней — достойных разглядеть людей!».

Было время, во дворце прислуживала девочка-сирота по имени Дорая, никто не мог точно сказать, откуда она взялась. Все помнили её уже ребёнком 12 лет, словно она и не жила раньше, а внезапно возникла из воздуха в виде девчушки-подростка с зелеными глазами. Улыбчивая, открытая, с тонкими чертами лица, но особенно в ней выделялось то, что она была несказанно добра к окружающим. Приключится с кем-нибудь какая печаль, так она тут уж рядом, смотрит своими ясными глазами, в которых искреннее сочувствие, и говорит, поглаживая по руке, что всё будет хорошо. И веришь ей, ведь в этих словах заключено не только простое сопереживание, но и убежденность, необходимая как ни что иное в час печали, тогда, когда нахлынувшая слабость так и норовит погрузить в омут отчаяния. Однажды случилось такое, что королевский повар, скверный человек: для него обругать кого-то, раздать тумаки слугам-поварятам — плёвое дело, так вот, он как-то обварил себе руку, неосторожно беря пробу из большой кастрюли. Те, кто это увидел, лишь позлорадствовали, памятуя о нанесенных им ранее обидах, но не Дорая, она мгновенно кинулась к скорчившемуся от боли повару, стараясь оказать тому любую возможную помощь. Первое время подобное проявление отзывчивости к чужому страданию вызывало у окружающих неподдельное удивление, но когда все привыкли, то это стало восприниматься как должное. Пуще того, люди не брезговали использовать добрые порывы девочки в своих интересах. Лень выполнять какую-то работу, так сделаются больными, расстроенными и давай просить о помощи Дораю, а она никому не отказывала. И не было у неё ни плохих людей, ни плохих животных — всех любила.

Как-то в один из ненастных вечеров, таких, в которые особенно не хочется выходить из дома, Дорая услышала за окном жалобное мяуканье. Ей даже сперва показалось, что это человеческий плач, а не звуки, издаваемые животным. Девочка поспешила выйти на улицу. И практически сразу, в закоулке у небольшого сарайчика, обнаружила того, кто так громко и отчаянно взывал о помощи. Это был маленький чёрный котёнок, тощие, впалые бока которого недвусмысленно говорили о характере проблемы, постигшей это несчастное животное. К тому же котёнок прихрамывал на одну лапку, являя собой в целом следствие жесткости окружающего мира. Сжалось от сочувствующей боли сердечко Дораи.

Маленький, иди сюда, я помогу тебе, позвала девочка, я тебя не обижу, малыш! Она присела, осторожно протянув руки к испуганному животному. Котёнок ощетинился, сжался при виде человека, но немного погодя всё же распознал в обращённом к нему голосе всю полноту нежности. Он подался вперёд, навстречу протянутым рукам. А когда девочка бережно его подняла, прижав к груди, то радостно замурчал, громко так, словно всю боль разом выдохнул. С этого момента в жизни Дораи настал период нескончаемой заботы о живом существе, ставшем для неё родным. Котёнок требовал к себе много внимания, был он чахлым, пугливым, при малейшем шуме бросался наутек, людей сторонился, охотничьих инстинктов не проявлял. И вызывал у местного люда скептическую усмешку, мол, эта животина нежизнеспособна, и толку от неё никакого. Дораи так и говорили: «Брось ты это бессмысленное занятие: ухаживать за доходягой, ни сегодня, ни завтра он помрет». Людям свойственно во всем искать практическую сторону жизни и обоснование своих добрых порывов. Дорая же была свободна от подобных оков, поэтому изо дня в день с лёгким сердцем ухаживала за котёнком, даря ему заботу, ласку и любовь, а тот ей отвечал несвойственной кошачьим преданностью. Куда она, туда и он, если вокруг много людей, то котёнок искал укромное место, из которого мог наблюдать за девочкой, не сводя с неё своих жёлтых глаз. А еще временами казалось, что он способен понимать человеческую речь, такой у него был взгляд, будто всё осознаёт, просто говорить не хочет.

Шло время, несмотря на прогнозы людей котёнок выжил, заматерел, превратившись в большого чёрного кота. Теперь он не был беззащитным, то тут, то там сновал между ног с быстротой молнии, разведывал все углы, узнавал все новости, урывал лакомые куски еды. Но всё также предан был исключительно Дораи, шёл в руки только к ней, заглядывал с нежностью в глаза, грел теплом своего тела в ненастные дни. Ей это особое отношение кота дарило счастье, ведь не знала она ни родительской привязанности, ни ласки, ни сочувствия, вся жизнь сводилась к прислуживанию, исполнению приказов людей, которые искали объект для вымещения злобы по причине собственной подневольности. Таких помыкателей в виде различных экономок, горничных и прочего персонала, кому дана маленькая власть над помощниками, у Дораи было много. Первое время она, в силу некоторой рассеянности, плохо справлялась со своими обязанностями, порой не поспевая за приказами, поэтому от неё пытались избавиться, передавая другим право управления, как представлялось, никчёмной служанкой. Это продолжалось до тех пор, пока Дораи в руки не попали швейные принадлежности, и оказалось, что она по природе своей искусная рукодельница, способная из ткани создавать нечто неземной красоты. Тогда девочка стала подмастерьем у дворцового портного, который, надо сказать, сразу распознал выпавшее ему счастье и уже вскоре стал пожинать его плоды, преподнося королевской семье шедевры рукодельного искусства.

Добрые порывы окружающих нередко отбрасывают тень на лица злобливых людей, изнывающих от желания быть на виду, а посему считающих, в силу своей ограниченности, что всякий стремится отнять у них заслуженное внимание. Вот и Дорая однажды попала в поле зрения именно таких личностей. Это были две фрейлины, весьма тучные особы, отличающиеся розовощёкостью и громкостью голосов. Они нередко так громогласно смеялись, обсуждая последние сплетни, что это вполне могло вызвать землетрясенье или, по крайней мере, бой посуды на чайном столе, за котором они весьма величественно восседали. Дораю фрейлины невзлюбили всей своей сущностью. Добрые порывы девочки они воспринимали как нечто показное, ненастоящее, мол, стремится всем угадить, преследуя личные цели. «Где это видано, чтобы люди не корысти ради так переживали о других?» вопрошали они. В какой-то момент раздражение переросло в стойкую ненависть и в них поселилась мысль сжить со свету девочку. Однако они жаждали не только расправы, но и зрелища, которое впоследствии возможно будет обсуждать с подругами во время сплетен-посиделок. Некоторое время фрейлины с прищуром хищника, приметившего свою жертву, следили за Дораей, и, наконец, выбрали, по их мнению, самый удачный момент для того, чтобы начать действовать.

Это было знаменательное для королевского двора событие: чествование победы над соседним государством, свершившейся несколько лет назад. Данное торжество отмечали с размахом. Но особенное внимание уделялось церемониалу, во время которого король, облачённый в золотые доспехи с роскошной перевязью, принимал военный парад, одаривая по окончании сего действия знаками почёта своих лучших полководцев. А после этого властитель раздавал толпе куски хлеба. Считалось, что король таким образом являет собой символ монарха, способного одной рукой одержать победу, а другой — накормить нуждающихся. Впрочем, углубляться в тонкости данного мероприятия не будем, но заострим внимание на упомянутой королевской перевязи, поскольку именно она стала причиной развития дальнейших событий. Итак, перевязь, как уже говорилось, была весьма роскошна, на белом шёлке тончайшего свойства золотом вышит герб — цветок сиорфа. Это мифическое растение, которое, по поверью, достигает своего пика только в тот час, когда в мире появляется истинный король. Сердцем вышитого цветка были изумруды в образе стебля и красные алмазы в форме раскрывшихся лепестков. Каменья излучали глубокий и таинственной свет, такой, словно само мироздание, в них заглянув, оставило след бездны. Как столь тончайшая ткань могла держать на себе органично подобные украшения — никто не мог сказать, все это списывали на волшебство. Однако каждый год совсем даже не магическим, а рукотворным умением королевский портной приводил перевязь в обновлённое состояние. Вот и в этот раз верховный распорядитель двора со священным трепетом поручил ему подготовить к торжеству столь великолепный элемент облачения короля. Но так случилось, что портной очень сильно заболел. Хворь настолько сковала его, что он смог лишь едва приподняться с постели и с трудом прошептать королевскому посланнику:

Я… Я не смогу выполнить поручение, силы совсем оставили меня…

Закашлялся на этих словах портной и чуть погодя продолжил:

Лишь эта девочка, дрожащей рукой он указал на Дораю, спешившую в этот момент поднести ему стакан воды, сможет вам помочь, пожалуй, нет в королевстве более искусного в портном деле человека, чем она.

Эти слова передали верховному распорядителю, от чего тот погрузился в задумчивое состояние. Торжество намечалось на ближайшие дни, времени на поиски другого портного не было, да и нельзя доверить столь важную вещь совсем чужому человеку. «Перевязь соткана самими богами», говаривал иногда король. От отца к старшему сыну в их роду передавался этот предмет с наказом: «Беречь более всего». Якобы обладание перевязью гарантировало сохранение власти. Однако доподлинно неизвестно, была ли заключена столь могучая сила в этом атрибуте королевского величия или нет, но одно явственно — кровью насытилась перевязь вдоволь, не всегда с правилами престолонаследия соглашались родственники. «Да… Кровь… И она прольётся вновь, но будет уже моей, если оплошаю», прошептал верховный распорядитель. Вздохнув, он снова придался размышлениям: «Закрыть бы эту маленькую портниху во дворце, пускай под непрестанным контролем работает… Но там королевские отпрыски, с ними сладу нет, как прознают, что перевязь в руки простолюдина попала, так непременно приложат все усилия, чтобы её забрать. Никто им перечить не осмелится, а затеять игру с такой вещью они обязательно захотят, тут и до беды недалеко, не ровен час, повредят. А с них какой спрос? Остаётся только одно — приставить стражников к дому портного, туда дети не сунутся, лень им будет и высокомерие не позволит снизойти до простого жилища. Значит, решено, так и поступим».