Любовь не считается

6

Люба и Света назвали меня дурой года. Хорошо хоть в задницу орден не засунули…

Конечно, я им всё рассказала в итоге. Потому что это уже не про воспоминания — это про космополитен и порыдать.

Долго и основательно.

Но в том, что делать дальше, их мнения расходились.

Светка заявила, что надо рвать в корень. Потому что если я ТАКАЯ после двух встреч — и речь, как понимаете, не про походку кавалериста — то потом будет еще хуже. И не пройдет и полугода как им придется засунуть меня в дурку, потому что я смогу выговаривать только одно слово — его имя. И носить только одну вещь, которая к тому моменту уже истлеет на мне.

Для человека, который никогда серьезно не влюблялся, она была удивительно осведомлена о последствиях.

Любаша считала, что за счастье надо бороться. Открыть дверь в Британскую Империю с ноги, просочиться дымом под его порог и обвить цепями мужественную грудь. И клевать с завидной регулярностью печень — чтобы не забывал обо мне.

Вот только подобная тактика в её жизни не сказать что принесла огромное счастье.

Я же…

Я же продолжаю переписываться с Антоном.

Перебрасываться через сетку шутками — и отбивать проскальзывающую иронию.

Отправлять с магической совой теплые пожелания и смешные картинки — и ждать у моря погоды, когда он, порой целый день, не отвечал на мое доброе утро.

Засовывать карту, ведущую к сокровищу, то есть ко мне, в бутылочную почту — и с надеждой смотреть на бурные волны, которые должны были ее доставить.

Тонуть в отчаянии и улыбаться в каждой строчке.

Бесконечно…

Ну ладно, дней десять.

А потом я получила конверт, который принес курьер на работу.

«Почему через три недели?» — было первым, что я написала Антону, когда вскрыла конверт

Нет, не «С чего ты решил, что я могу поехать?» и не «В честь чего это? День рождения у меня не скоро», или «А где обратная дата?»

Потому что в конверте лежал билет. До Лондона. Первым классом.

В один конец.

Ответ в мессенджер пришел незамедлительно

«Потому что трех недель достаточно, чтобы уволиться с работы, съехать с квартиры и получить долгосрочную визу — документы для нее тебе передадут завтра».

А дальше, как ни в чем ни бывало:

«Сижу в итальянском ресторане, в который меня затащили партнеры, и пытаюсь понять, что скрывается за названием «лампредотто». Брать или не брать?»

Мы часто играли в эту игру.

И многое таким образом попробовали. На авось.

«Наверняка что-то воздушное, с муссом и зеленью. Бери» — напечатала я задрожавшими пальцами. С трудом справляясь с желанием расплакаться от счастья.

И рассмеялась, увидев фото «чего-то воздушного».

«Это оказалась булочка с коровьим желудком. Но вкусно»

А я уже гуглила как должно выглядеть заявление об увольнении.

Да, может это все было не правильно. Опасно. Вредно для здоровья.

Может не стоило обрубать концы и сжигать мосты, расставаться с тем, что способно удовлетворить базовые потребности человека — работой, которая позволяла мне покупать продукты, и крышей над головой. Может быть это слишком незрело упаковывать свою жизнь в чемодан и лететь туда, где еще не понятно, как обернется.

Все может быть. Здесь все было без гарантий. В жизни их вообще мало.

Но, несмотря на испуганные вскрики коллег, друзей, родителей, которые — уж не знаю, хорошо это или плохо — жили слишком далеко от Москвы, чтобы приехать меня уговаривать лично, я не сомневалась ни секунды.

Даже на мгновение у меня не возникло мысли, что можно поступить как-то по другому.

Да, без обещаний.

Да, я не понимала, какое будущее меня там ждет, и чем я там буду заниматься.

Но при чем тут всё вот это, придуманное редакторами женских журналов, которые каждый раз уговаривали меня со страниц своих изданий «узнать друг — друга получше» и «договариваться на берегу», если это моя жизнь?

Я оставила их советы там же, где и ключи от уже не моей квартиры, старые вещи и прошлое. А в чемодан положила только любимые книги, ноутбук, графин и несколько новых комплектов кружевного белья. Которое я выбирала по принципу «порвется или нет».

Ну да, тут кое-кто перечитал любовных романов и решил воплотить все, что там пишут, в действительность.

Я так широко улыбалась стюардессе и попутчикам, что они от меня шарахались. Перепробовала и перетрогала все, до чего дотянулась, в салоне. Съела и выпила все, что мне предложили.

И наплевала на все косые взгляды, когда, повизгивая от предвкушения, понеслась к выходу из зала прибытия.

Я замерла, будто врезавшись в стену, когда увидела его…

И спустя секунду я уже висела на шее у Антона, обхватив мужской торс руками и ногами, желая пробраться к нему под футболку — а лучше под кожу — и не собираясь сдавать своих позиций.

Хотя нет. сдать пришлось.

Нам же надо было как-то добраться до его машины.

И как-то доехать до дома — хотя пару раз приходилось останавливаться, чтобы обменяться дыханием. И если бы не огромные штрафы и публичные наказания, мы бы точно не дотерпели до его огромной квартиры. До его огромной страсти.

А дальше начались будни.

У меня не было языкового барьера. Но и не было представления, чем я буду заниматься.

Антон не давил. Не предлагал. Не настаивал. И не пытался устроить меня на работу к себе или своим многочисленным друзьям и партнерам. При этом полностью и молча взяв на себя все мои расходы.

Но спустя несколько дней после моего приезда усадил меня перед собой и, серьезно глядя в глаза, сказал, что я могу исполнить любую свою мечту. И сделать — или попробовать сделать — то, что всегда хотела. Или не хотела, но захочу с того момента, как придумаю. И что у него достаточно денег, чтобы покрыть почти любые мои расходы и доходы тоже.

А я и не думала.

Спустя несколько дней уже стояла в магазине фотооптики. Может и банально в наш век фотографов-в-каждом-подьезде, но я так долго не могла себе позволить быть банальной…

Щелк.

Двое под красным зонтом возле красной будки. И дождь объединяет их не меньше, чем любовь.

Щелк.

Увлеченный книгой парень в независимом книжном магазине Daunt Books, будто вытащенном из книг о Гарри Поттере.

Щелк.

Два персонажа стимпанк-уикенда в кожаных корсетах и золотых шестеренках сидят на траве, уставившись в смартфоны.

Щелк.

Мост-трансформер свернулся как гусеница.

А еще на моих фото был Антон. Много Антона.

Которого никогда не бывало для меня много.

Я наслаждалась каждой секундой с ним наедине. И предвкушением эти секунд, минут и дней, когда мы были порознь. Он пропадал на работе — я на улицах уже своего, гулкого, шумного, разного города.

Он писал мне:

«Разве должно быть совещание креативного отдела таким скучным?» а я писала

«А ты знаешь, что здание секретной разведывательной службы выглядит так, будто его собрали из кубиков Лего?».

Или:

«Я научилась готовить картофельную запеканку. А еще у меня остались одни не порванные трусики».

Мы ездили на выходные через тоннель во Францию, пить шампанское и есть устрицы, а пятничными вечерами веселились с его друзьями в самых отвязных клубах.

Я провожала его в аэропорт и смотрела, как взлетает его самолет.

А он всегда привозил мне из деловых поездок Самую Странную Вещь, которую можно найти в том городе.

Я покупала краску и экспериментировала со стенами в квартире.

А он ругал дорожные пробки, которые помешали ему на пятнадцать минут раньше поцеловать своего обожаемого котенка.

Он так и представил меня спустя два месяца на большом сборище своей семье. — Моя Китти.

И я, совершенно оправдывая это прозвище, почти сжалась в клубок и прильнула к его плечу. Хотя хотелось шипеть и царапаться от страха.

Что не понравлюсь.

Что не примут.

Что попробуют убедить избавиться от меня.

Там были все его братья. А еще ярко-рыжая сестра, про которую он так много рассказывал — и с которой я очень хотела познакомиться. И её монументально-непроницаемый муж, который нервировал даже когда не двигался и не разговаривал. И сестра этого мужа, английская и очень светская, со своим улыбчивым англичанином. И их родители…

— Ну да, от Антона я другого и не ожидала, — презрительно бросила взрослая и ухоженная блондинка, осмотрев меня с головы до ног.

— Не обращай внимания, — тихонько хмыкнула возле меня рыжая Ярослава. — Эта стер… дама и меня пыталась развести с лапочкой. — При взгляде на «лапочку» я опять дернулась. — Но она оказалась охренительной бабушкой — и единственной на нас всех — и за это мы готовы ей простить многое.

Даму и правда облепила куча детей

А родственники Антона, как ни пытались выглядеть взрослыми и сдержанными, оказались еще более сумасшедшими и восхитительно ироничными, чем его друзья.

Сумасшедшими, как наши самые обычные дни.

Мы были похожи на сообщающиеся сосуды.

На причину и следствие.

На скрипку и её смычок.

Но все также не говорили о будущем. И все также не говорили о любви. Точнее, я говорила…Ночью, шепотом, когда Антон засыпал.

Но наступал новый день и горло перехватывало спазмом… Не то что бы я не была в нем уверена — я не была уверена в самой этой жизни. Которая наверняка только и ждет Настоящих Признаний, чтобы устроить нам Настоящую Пакость.

А еще меня немного пугало то, что Антон сделался задумчивым. И посматривал на меня как-то странно…

И у меня возникло ощущение — что-то его не устраивает. Может даже во мне.

И приглашение в Тот Самый Бар я приняла со смирением, свойственным аристократкам прошлого, идущим на казнь.

Мы сели за барную стойку.

И я дрогнула, когда всегда улыбчивый и насмешливый парень глубоко вздохнул, поджал губы и сказал:

— Нам надо серьезно поговорить.

В ушах зазвенело.

Ненавижу эту фразу!

Именно это говорят перед расставанием.

Именно с такой фразы, наверняка, суд начинал зачитывать обвинения Марии-Антуанетты.

Но…

Губы Антона продолжали шевелиться…

И ладно, пусть.

Я ни о чем не жалела.

Пусть мне отрубят голову — но одним махом. Я уже устала держать голову на плечах…

На мой палец в этот момент надели кольцо. Мысли запнулись…

И я уставилась на ярко-желтый квадратный булыжник — Это что? — спросила хрипло. — Ж-желтый алмаз… — неуверенно сказал мужчина. — Да нет…это кольцо…это что?

— Ты вообще слушала, что я говорил? Я испуганно вскинула голову.

Прикусила губу и отрицательно замотала головой. Кажется, я сама все-все испортила. Антон закатил глаза:

— Блять, только у меня женщина может пропустить признание в любви и предложение о замужестве.

Сглотнула.

Кивнула.

Шмыгнула.

— П-прости, я ожидала…Испугалась и…Блин, я согласна и тоже тебя люблю! Мой блондинчик смотрел на меня внимательно.

И молчал.

Божечки, но он же не передумает только потому что я неадекватная?!

— Я знаю, — вдруг сказал Антон.

— Что знаешь?

— Что любишь.

— Откуда?

— У меня хороший слух даже когда я сплю, — он притянул меня за плечи к себе и сказал услужливо застывшему бармену:

— Cosmopolitan, please, — потом покосился на меня, оценил мое состояние и вздохнул. — Oh, no, two please.