Отчуждение

***

Этой ночью любимый кот опять спал у меня практически на голове. За то время, что меня не было, он пристрастился проводить ночь на моей подушке, и теперь мы никак не можем поделить ее между собой. В первое время я сразу же просыпалась, почувствовав его теплый пушистый бок у своей щеки, но теперь обнаруживаю его только утром. Проснувшись, я резко поднимаюсь на постели — это будит Микки, он садится на подушке и изучающе долго смотрит на меня своими круглыми зелеными глазами. Но первое что вижу я, открыв глаза, это небольшой плакат на стене. “Все хорошо”, - написано на нем крупными разноцветными буквами. Надпись украшена веселыми рожицами и схематическими птичками. Веселый плакат, жизнерадостный. Я нарисовала его и прикрепила к стене так, чтобы сразу увидеть, когда проснусь. Проснусь в очередном приступе паники. Словно маленькая бомбочка взрывается внутри меня на уровне солнечного сплетения. Бомбочка с ядом, который тут же разносится по всему телу. Но, увидев плакат, понимаю — я больше не у Него, я у себя дома. Все же встаю, смотрю в тревожные глаза Микки и обхожу квартиру. Убеждаюсь, что дома никого нет. И ничего непривычного не появилось. Проверяю замки на двери, а потом некоторое время смотрю в окно, приподняв занавеску. Это меня окончательно успокаивает и можно жить дальше. Вот такой у меня теперь утренний ритуал.

Сегодня особый день — понедельник. На сегодня я запланировала начать снова нормально функционировать: снова начать общаться с людьми, ходить на учебу, разбираться с морем проблем, в котором я плаваю, кажется, всю свою сознательную жизнь. Последние две недели я провела в каком-то забытьи, и, кажется, так ни разу и не вышла из квартиры. Но мир все это время продолжал крутиться и без моего участия. Давно пора уже брать себя в руки и пытаться снова запрыгнуть на эту бешеную карусель. И не имеет значения, что мне вовсе не хочется это делать. Альтернатива гораздо хуже, она неприемлема.

Я варю себе кофе. Нет ни сахара, ни молока. Еды нет тем более. Только остатки кошачьего корма в большом пакете.

Еле слышно жужжа, из кладовки степенно выезжает кухонный робот и едет кормить кота. Втроем: робот, Микки и фикус на подоконнике, могут прожить несколько месяцев без малейшего участия с моей стороны. Так что три недели моего отсутствия они и не заметили.

Ан нет, почти четыре недели. Еще пять дней я провела в больнице.

Пропускаю робота, который собрался пылесосить, и иду к шкафу. Быстро надеваю джинсы — их нужно прикрепить к себе ремнем, а в ремне провертеть еще одну дырку. Вот так. Теперь ремень оборачивается вокруг меня два раза, а джинсы висят словно чужие, но это ничего. Наверх одеваю водолазку с высоким горлом и свободную рубашку. Теперь чувствую себя вполне одетой.

Раздается дверной звонок, и я подскакиваю на месте. Сердце бешено бьется, в глазах потемнело. Еле-еле добираюсь до двери и дрожащей рукой включаю дисплей домофона. На весь экран улыбающаяся физиономия моей сестры. Впускаю Джил в подъезд и стекаю по стене на пол. Как же мне так дальше жить?! Как?!

Пока Джилли поднимается на лифте, спешно перевожу себя обратно из желеобразного в твердое антропоморфное состояние. Не хочу ее пугать, пусть думает, что у меня все хорошо, как на плакате.

Открываю дверь, только когда вижу, как Джилли выходит из лифта на площадку. Первым в квартиру въезжает ее большой чемодан в легкомысленных сердечках. Мне почему-то хочется со всей силы ударить по нему ногой. Следом врывается сестренка и сразу же бросается меня обнимать. Обнимаю ее в ответ, мы давно не виделись, но отстраняюсь как можно быстрее. Джилли что-то ласково лепечет, оглядывается, пытается погладить кота, который подошел нас проконтролировать. Микки презрительно уворачивается, но и не огрызается, и на том спасибо. Джилли вскакивает с корточек: юная, веселая, красивая. Темно-зеленое твидовое пальто расстегнуто, яркий шарфик развязан и свисает чуть ли не до земли. Длинные светлые волосы заплетены в две художественно-небрежные косы. Лукавые карие глаза сияют из-под косой челки. Я рядом с ней старая страшная лохудра. Но я не хочу сейчас выглядеть привлекательно, не хочу и все.

— Зачем ты приехала? — резко спрашиваю ее. Эх, надо было сформулировать как-то иначе. Получилось так, будто бы я не рада ее видеть. Это неправда. Я ужасно скучаю и по ней, и по отцу. Они живут в небольшом областном городке, добираться туда часа три. Но с учебой и работой мне сложно себе это позволить. Джилли же сидит с отцом, он почти полностью парализован, ему нужен постоянный уход. В этом году сестренка будет поступать в тот же университет, где учусь я. Мы договорились, что обе будем работать и вскладчину оплачивать отцу сиделку. Однако она должна была приехать…, пытаюсь вспомнить сегодняшнее число, но не могу. Должно быть, еще месяца через два, почему же она приехала сейчас?

— Я приехала поддержать тебя! — объясняет Джилли таким тоном, будто это очевидно. Очень мило, вот только поддержка мне нужна была две недели назад, когда я вышла из больницы. А сейчас я в норме.

— А кто остался с отцом? — недоумеваю я.

— Роза согласилась поухаживать за ним, пока мы не найдем постоянную сиделку, — успокаивает меня сестра. Розой зовут нашу тамошнюю соседку по площадке. — Я перевела ей все, что осталось с тех денег, что ты нам посылала. Мы с ней посчитали — по крайней мере, месяц можно ни о чем не беспокоиться. Ну а к тому времени мы с тобой все решим, правда? Папа просил передать, что любит тебя! — заканчивает Джил на радостной ноте.

— Ну что ж, устраивайся, — киваю я, так и не поняв, почему она приехала так рано. Квартирка у меня небольшая — маленькая спальня и общая комната, где у меня и кухня, и гостиная, и все на свете. Джилли придется спать на диване, а место в стенном шкафу для ее одежды я ей, конечно же, еще не освободила. Но с этим она и сама справится. Она бы и так выкинула все, что посчитала ненужным. В детстве мы сильно ругались, потому что все мои вещи она считала общими, и разубедить ее было невозможно.

Немного поколебавшись, все же отваживаюсь оставить сестренку и поехать в университет, как и собиралась с утра. Надеюсь, они с Микки не подерутся. Как в прошлый ее приезд, когда, вернувшись с учебы, я обнаружила жуткие кровавые следы на полу и закатившегося под стол кухонного робота. По-видимому, он несколько часов тщетно пытался подняться, все время стукался о столешницу и так и разрядился, не сумев добраться до розетки. Все-таки он у меня дешевенькой старой модели и на сопротивление урагану “Джиллиан” не рассчитан.

Подхватив рюкзак, выхожу на улицу, и здесь мной завладевает странное чувство. Смотрю на проходящих мимо людей и не могу двинуться с места. Мне кажется, что все вокруг враги, они опасны для меня, хотя одновременно и понимаю, что никому нет до меня никакого дела. Хочу оказаться в какой-нибудь пустыне, где никого нет.

До университета добираюсь кое-как, словно по минному полю. Перед главным зданием небольшой парк. Ребята стоят небольшими группами: курят, болтают, смеются. Сжимаю волю в кулак, прохожу мимо и поднимаюсь по ступеням. Сама не понимаю, почему все так сложно для меня. Мне физически плохо. Вхожу в здание, оно гудит как гигантский рой. Трудно дышать, стены надвигаются на меня, толпа надвигается, пол чуть не уходит из-под ног. Хорошо, что мне не надо вспоминать, куда идти. Я уже несколько раз прокрутила маршрут в голове еще до выхода на улицу. Иду затверженным путем, вцепившись обеими руками в лямки рюкзака так, что пальцам больно. В конце коридора вижу своих знакомых. Останавливаюсь, чтобы перевести дух, и подхожу к ним. Одна из девушек оборачивается.

— Бетания! — восклицает она радостно, и все поворачиваются ко мне.

— Как давно тебя не было! Что случилось? — спрашивает кто-то. Меня тут же окружают.

— Ты совсем на себя не похожа! — Кто-то дружелюбно дотрагивается до моего плеча.

Внутри меня взрывается очередная бомбочка. Они стоят слишком близко, мне снова нечем дышать, кружится голова, ноги подкашивается — я понимаю, что вот-вот упаду в обморок.

Я извиняюсь и бегу в туалет. Немного холодной воды в лицо возвращает меня в реальность. Я снова почти в норме, но дрожу как осиновый лист. Так и стою, опершись о раковину и глядя на свое замученное отражение в зеркале, наверное, с полчаса. Лекция уже давно началась.

Теперь в коридорах пусто. В парке тоже никого. Обычно здесь кто-нибудь обязательно сидит, доделывая какое-нибудь срочное задание, но сейчас накрапывает дождик, да и довольно прохладно. Для меня самое то. Лучше думать о насущных проблемах, чем продолжать мучиться теми, что давно в прошлом.

Прячусь под деревом. Здесь и дождусь следующего занятия. Криминалистическая психология раньше была моим любимым предметом. Лекции у нас читает не кто-нибудь, а руководитель одной из групп отдела, занимающихся поиском серийных убийц — Кай Леон. Он похож на тигра в деловом костюме. Безукоризнен во всем. Строг, компетентен и безжалостен. Иногда кажется, что все девушки, записавшиеся на его курс, сделали это лишь для того, чтобы иметь возможность дважды в неделю по два часа млеть от любви, глядя на него за лекторским столом. А парни, чтобы перенять его манеру держаться.

Но это, конечно, кроме того, что сам предмет очень интересен. Раньше он был моим любимым. Странно было бы идти на него теперь, после того, что случилось? Или наоборот полезно? Посмотреть на это отвлеченно, как исследователь? Перестать, наконец, быть жертвой, а начать рассматривать себя как участника событий?

Хорошая мысль. Ободряющая.

Манжетный компьютер подает сигнал. Я поворачиваю запястье и смотрю на дисплей — звонит Мел.

У Мел превосходная интуиция. Всякий раз, когда я начинаю каким-либо образом выползать из своего личного эмоционального ада, она звонит мне и ввергает меня обратно в пучину огненную. Конечно, нехорошо так говорить, и я каждый раз тщательнейшим образом давлю раздражение, прежде чем ответить ей.

Надеваю гарнитуру.

— Доброе утро, Мелодия.

Полтора месяца назад мы были с ней не знакомы, хотя и учимся в одном университете. Мы посещаем разные занятия, у нас разные интересы и взгляды на жизнь. У нас общее только одно.

— Ты пошла в универ, как собиралась? — спрашивает Мел.

— Да, — отвечаю, не уточняя, что сижу не на лекции, а под деревом. Впрочем, она сама могла бы догадаться. Занятия разные, но начинаются-то они в одно и то же время.

— Ты такая сильная, — говорит она, и это можно воспринять как упрек.

Я молчу. Не знаю, что еще сказать. За прошедшие две недели я утешала и увещевала ее по-всякому. Но я не психолог. И у меня нет сил.

— Я тоже попыталась это сделать, — шепчет Мел. — Но когда я выходила, в подъезд кто-то вошел, и мне показалось, что это Он. Я бежала по лестнице, не останавливаясь, до десятого этажа.

— Он умер, — говорю я.

— Я знаю.

Я понимаю, что она чувствует. Я тоже вижу Его в каждом мужчине, который попадается мне на глаза. Он следует за мной повсюду. Живет в моих снах и просыпается вместе со мной. Я знаю, что Его больше нет, но этого не достаточно. Он умер, но Его не убить. Возможно, мне удастся Его пережить, и Он не будет мучить меня всю жизнь. Но я не уверена — об этом я не буду говорить Мел.