Красный Барон

Глава 2

Утром по линии ККС пришел приказ, что нашей группе нужно задержаться в Улан-Баторе еще на несколько дней. «До окончательного решения вопроса со сверхами-мятежниками» — значилось в бумаге, которую нам зачитала Зима. Примечательно, что приказ действительно пришел на таком старомодном носителе, как бумага. Впрочем, на «польки» директива тоже поступила.

— Три дня. — добавила девушка от себя. — Может быть, пять. Вряд ли больше. Тут просто столько сверхов нет.

Мы для порядка поворчали, мол, конечно, мы же затычка в каждой бочке. Шутка ли — резерв Комитета Контроля! Однако, без злости и раздражения. Понимали, что дела закрутились серьезные, и нам бы лучше поближе быть, чем потом догонять.

Но это на второй день было. На третий и четвертый тоже ничего не изменилось — мы все так же торчали в Монголии, а нам продолжали говорить, что нужно еще чуть-чуть подождать.

Что примечательно, ни спецназа, ни следователей, ни административных работников Комитета в Улан-Батор до сих пор не отправили. Республиканская столица по-прежнему оставалась под полным контролем военным, которые, в свою очередь, управлялись прибившими из Москвы чиновниками. Нам это совсем не нравилось.

То, что происходило в городе — тоже. Больше всего это напоминало военную оккупацию, такую — из фильмов про Великую Отечественную. Где немцы всячески третируют местное население, устанавливают свои порядки, и вообще ведут себя, как хозяева. Только в роли фрицев выступали почему-то советские солдаты.

Причем, к рядовому составу вопросов не было. Вели они себя корректно, без нужды не хамили, и в целом старались палку не перегибать. Когда бузил кто-то — тогда, да, ребята действовали решительно и жестко. Но вот сами приказы, которые им спускались сверху, вызывали только недоумение.

Для начала, военная администрация — понятие само по себе дикое для дружеской территории, где есть свое лояльное правительство — ввела комендантский час. Нормальная тема в городе, где еще вчера бушевали погромы, но, черт возьми! — не с разрешением же стрелять на поражение по гражданским! Если они оказывают сопротивление — ладно! Но палить из автоматов по любому бегущему, это, как по мне, некоторый перебор.

Хорошо еще, бойцы, в массе своей, этим сомнительным правом не пользовались. Старались как-то по людски себя вести. Но ведь в любом стаде обязательно найдется паршивая овца с синдромом вахтера. Одного такого урода, открывшего ночью огонь на поражение, было достаточно, чтобы монголы начали считали уродами и оккупантами всех остальных.

Вторым моментом, который лично меня зацепил крепко, было распоряжение всем людям со сверхспособностями из местного населения, носить поверх одежды специальный опознавательный знак — белую повязку с черными перекрещивающимися линиями. Не важно, какими силами владеешь. Пробовал сыворотку — будь любезен. И тоже вроде посыл нормальный, в Союзе тоже есть обязательная регистрация, но исполнение!.. Ничего никому не напомнило? Мне вот очень — евреев со звездой Давида.

Ну и третьим, что бесило, были наши рейды. Вояки, пользуясь тем, что других представителей ККС в городе нет, без всякого стеснения скидывали на нашу четверку любую проблему, связанную даже с намеком на проявление суперспособностей. В том числе и банальные разборы доносов от местных, которые, как это часто бывает, пользовались смутным временем, чтобы свести счеты с соседями.

Пятый раз выехав на такое сообщение — соседка, видите ли, по лестничной площадке, шаманка, поскольку пользуется своими способностями менталиста, чтобы увести мужа — Зима взорвалась и наговорила генералу Цыганову много грубых слов.

— Что вы от меня хотите, Любовь Федоровна? — не смутился военный. — Есть сообщение о том, что в доме таком-то проживает скрывающийся от обязательной регистрации сверх. Мне что туда солдат посылать? А если это правда? Кто будет отвечать за их гибель, если это окажется правдой? Нет уж, действуем по уставу! Положено на сообщение о сверхах высылать представителей Комитета Контроля, значит будем высылать именно их. То, что кроме вас, ваше начальство никого не удосужилось в город прислать, это не ко мне вопросы.

По букве он был полностью прав, и это злило еще больше. Настолько, что я начал задавать разным людям в погонах, равно, как и своим товарищам, вопросы. А что вообще происходит? Зачем эта оккупационная ерундень? Почему ККС до сих пор не прислали сюда других людей? С чего вдруг военные, подавив беспорядки, устроили тут этот цирк с комендантским часом? Город же уже затих — на кой тогда черт все эти драконовские меры?

Ну, облажалась местная элита. Заигралась на два фронта, желая сохранить хорошие отношения с обоими своими большими соседями. Может, либераничали дохрена — бывает! Ну, смените вы тогда проштрафившихся чиновников — я что, не знаю, как это делается, что ли? Назначьте новых, поставьте на руководство армией и милицией верных и лояльных Союзу людей. Вот это вот все — нахрена?

— Политика. — пожимал плечами Данила, когда я озвучивал свои возмущения вслух. — Не лезь туда — сожрут и костей не выплюнут. Знаешь кто этот Ломов, которого сюда из Москвы прислали? Говорят, Лазаря человек. Вот и думай теперь.

Под Лазарем он имел в виду Кагановича — одного из ближайших и старейших соратников Сталина. Который в этом мире, в отличие от моего, жил и здравствовал. Правда, как и большинство партийных лидеров прошлого, никакие должности сейчас он не занимал, и вообще скромно именовался. Что, видимо, не мешало деятельному большевику продвигать своих людей.

— Переходный период всегда сопровождается определенным бардаком. — вторил ему Саша. — Через неделю все устаканится.

— Делай свое дело, Витя. — завершала споры Люба. — Наша задача в том, чтобы от бесконтрольных сверхов не страдали гражданские лица. Вот этим и занимайся.

У меня бы нашлось, что ответить каждому из них. Шторму — что, если ты не занимаешься политикой, то она займется тобой. Интернационалу — про то, что бардак начинается в головах. Ну и Зиме — что гражданские уже страдают. Причем, без всяких суперов.

Был еще один эпизод, после которого я уже не мог спокойно на все это смотреть. С очень мерзким душком. Со своими не делился — сам не знаю почему. То ли боялся услышать равнодушное «ну и что?», то ли обнаружить их причастность и осведомленность. Настолько, что даже отправил полученную от разведчиков из десантуры информацию, с которым сблизился, куда-то на периферию сознания. В робкой надежде, что ее никогда не понадобится вспоминать.

Справедливости ради, стоит сказать, что мятежные сверхи порой действительно встречались. Так, на третий наш день, пятеро придурков — иначе не назовешь — захватили в здании одной из районных администраций два десятка горожан, и потребовали вертолет до границы с Китаем. Типа, ждали их там, ага.

Двое из них были Силачами, двое Анималистами, а пятая — слабеньким менталистом. Все не выше пятого ранга, получившими способности незадолго до мятежа, то есть еще толком не научившиеся ими пользоваться. Прибыв на место всей четверкой, мы даже вмешиваться не стали — запустили в помещение Интера, а сами остались стоять у входа. Через пару минут мятежников уже паковали в блокираторы.

А на пятый день местным было объявлено, что они, в едином душевном порыве, хотят вступить в Союз Советских Социалистических Республик. И для этого в скором времени будет проведен референдум, где народ в пользу этого решения выступит. Как водится в дурацкий фильмах про СССР из моего мира — единогласно.

Вот это меня взорвало уже капитально. Понятно, что элиты были напуганы тем, что проспали попытку государственного переворота в дружеской и буферной стране, но так-то зачем? Разве непонятно, что репрессивные методы никого до добра не доводили? В моем мире — точно!

— Кто-то в ЦК решает какие-то свои вопросы. — тут уже и Зиму проняло. — Я сегодня же поговорю с Окелло. Попробую узнать, что там, да как.

Но разговор этот ничего, кроме новых распоряжений «занимайтесь своими делами и не лезьте в чужие», не дал. А тем же вечером нас всех дернули во Дворец Советов — глава военной администрации, тот самый Ломов, который ставленник Кагановича, желал с нами побеседовать.

Это был тот самый пожилой мужик, которого я видел на входе в нашу гостиницу. К слову, ночевал он там только один раз, потом съехав, видимо, на более привычную квартиру. Звали его Георгий Афанасьевич, и принял он нас в роскошном зале съездов, способном вместить две сотни делегатов.

Выглядело это такой нелепой постановкой, что мне с трудом удалось не рассмеяться. На сцене — президиум, в лице самого главы, парочки клерков пошибом помельче, и той девицы с глазами убийцы, которую я при первой встрече принял за секретаршу. Внизу, перед рядами сидений — мы. Вынужденные смотреть снизу вверх. Как школьные хулиганы на разборе совета класса.

— Что вы себе позволяете? — так начал встречу Ломов. Ни «здрасти», ни «присаживайтесь» — сразу к делу.

— Вы о чем, Георгий Афанасьевич? — сделала большие глаза Люба.

Если не знать, с кем говоришь — легко обмануться. Стройная молодая девушка, с миловидным личиком, обрамленным белым каре — студентка, комсомолка и спортсменка. Которая еще и образом этим пользоваться умеет очень профессионально. Сейчас она выглядела так, словно решительно не понимала, что здесь делает, и хлопала густыми ресницами.

Но я-то уже достаточно узнал характер девушки, чтобы понять — она раздражена подобным приемом. Ну еще бы, всесоюзно известный сверх, герой и легенда, а должна стоять перед каким-то чиновником, словно нашкодившая школьница на пионерском собрании. Но держалась, волю чувствам не давала.

Как-то само так получилось, что мы втроем стояли у нее за спиной. Вроде, она начальница, а мы ее подчиненные. Но после начала этой, с позволения сказать, беседы, мне на инстинктивном уровне захотелось выйти вперед и прикрыть Любу собой.

— Партия и правительство поручило нам ответственную задачу. — отчеканил седой мужчина, не отрывая взгляда от лица девушки. — Навести порядок в Монголии, и обеспечить недопустимость повторения инцидентов, имевших место быть в недавнем прошлом.

— Ну так и занимайтесь своей задачей. — дернула плечом Зима. Высоких чинов она не боялась, сама, образно выражаясь, летала под самыми звездами. — Какие-то вопросы к нашей зоне ответственности?

— У меня вопросы к благонадежности вашей группы. — не меняясь в лице сказал Ломов. — Большие вопросы. В условиях военного времени, разговоры и суждения, ставящие под сомнение верность идеалам коммунистической партии, недопустимы.

Со мной в этом мире такое было впервые. В смысле — никто никогда таких разборов, да еще и с применением партийной риторики, не устраивал. Даже воспоминания в голове зашевелились — в основном, они касались приезды в часть замполитов и их прихлебал.

Здешняя версия СССР с первых дней казалась мне более вменяемой, чем та, что была в родном мире, особенно под закат империи. Меньше пафоса и общих слов, больше дела. Поэтому было крайне неприятно столкнуться с подобным сейчас. Неожиданно, я бы сказал.