Объективная реальность

* * *

Австрия. Линц. Управление полиции.

1 октября 1932 года

Начальник полиции Линца отдал этой работе всю свою жизнь. О начал свою карьеру простым патрульным в Эффердингене еще в конце прошлого века, 1897-м году. В этом году как раз на тридцатипятилетний юбилей своей карьеры он получил назначение начальником полиции в Линц. Для него это был потолок. Еще пару лет — и он выйдет на пенсию, будет выращивать сливы в собственном саду, этот небольшой домик в городе его молодости, Эффердингене, достался ему в наследство от отца, тоже полицейского чиновника. Семья Клауса Эрхаммера всегда была представителями закона — среди них были и судьи, даже один государственный обвинитель был в их роду. В Линце он бывал часто и этот город ему нравился, но всё-таки он мечтал вернуться на свою маленькую родину. Этот октябрьский день не обещал ему никаких неприятностей, совершенно никаких. Обычный день — обычные заботы полицейского, поставленного на столь ответственный пост, бумажная волокита — извечный бич что старой империи, что новой республики. Клаус с неприязнью посмотрел на изображение президента, тьфу ты, он прекрасно помнил то время, когда на этой стене висел портрет императора, сколько лет висел! Потом пришли эти… социал-демократы, и в стране начался форменный бардак.

От воспоминаний полицейского чиновника отвлек шум автомобильного мотора, он выглянул в окно — напротив отделения остановился новенький автомобиль, покрытый слоем дорожной пыли. Сердце Клауса предательски не ёкнуло — и зря! Очень зря. Из машины вышли двое — женщина и мужчина, оба невысокие, щупловатые какие-то, вот только держались они весьма уверенно, ну да, если могут позволить себе такое авто, то… И направились они как раз к полицейскому управлению. Вздохнув, да, он себе такое авто позволить не может, начальник полицейского управления уселся за рабочий стол и уставился в очередную бумагу. Вот только перед его мысленным взором всё торчала это чёртова легковая машина, мешала работать, черт ее подери!

(вот так вот выглядела мечта полицейского чиновника из Линца)

Когда мы зашли в кабинет начальника полиции Линца, то могу сказать, что герр Эрхаммер впечатлял: приблизительно сто пятьдесят килограмм живого веса при росте не более ста шестидесяти сантиметров не могли не впечатлить. Он сидел на особом «двойном» стуле, по всей видимости, кресло хозяину кабинета не полагалось, или он боялся в нём заснуть. Потому выбрал довольно жёсткий стул, но приличного такого размера, явно спецзаказ. Несмотря на то, что жарким этот октябрь не назовешь, он потел, капельки влаги выступали у него по лбу и он постоянно обмакивал себя большим носовым платком, походим на кусок простыни. В этом человеке всего было много: мясистые губы, массивные щеки, гигантская лысина, разве что глазки-щёлочки, но вот в них светился серьезный ум, да и энергии этому дядьке, возраст которого приближался к шестидесяти было не занимать. На нас с Марией он уставился весьма неприветливо. Ну да, разгребать ту кучу бумаг, что скопилась на его столе предстояло еще долго. А тут мы — такие красивые и нате вам! Но приветствовал нас он спокойно и без раздражения

— Чем могу быть полезен?

— Герр Эрхаммер, мы к вам по такому делу — вот тут коллективное заявление от жителей Шпиталя.

Мария положила перед полицейским чиновником правильно составленное и заверенное у нотариуса заявление. После чего продолжила:

— К сожалению, у нас отказались его принимать, поэтому мы пришли к вам.

— Простите, а кто вы?

— Мы журналисты Эмма и Виктор Крамер. Мы делали репортаж о жителях Шпиталя и нам рассказали весьма странную историю. О неожиданной смерти почти всей семьи уважаемых жителей этого поселка, да еще и о том. что одна молодая цветущая женщина умерла подозрительно внезапно, настолько, что они уже обращались по этому поводу в полицию. И полиция ничего не предпринимала! Вы же понимаете, что такая ситуация подрывает авторитет власти. Мы, как истинные патриоты страны не могли пройти мимо этого.

Герр Клаус сосредоточенно кивал головой, выслушивая монолог Марии, напоминая мне китайского болванчика. Он подвинул к себе заявление и начал читать, и лицо его стало багроветь. Как бы господина начальника полиции не хватил удар, впрочем, он довольно быстро пришёл в себя, интересный тип, явно что-то решил.

— Госпожа и господин Крамер, конечно, заявление оформлено должным образом, и мы его примем и зарегистрируем. К сожалению, какие-то следственные действия по сему заявлению прямо сейчас предпринять будет сложно: мне необходимо будет получить решение судьи на следственные действия, ведь срок преступления весьма давний… Сумеем ли мы получить какой-нибудь результат? Сложно сказать. Мы не настолько богатая страна, чтобы позволить себе отвлекать силы и средства полиции на старые и никому не нужные загадки.

Произнеся эту речь и совершенно от этого упрев, господин Эрхаммер черкнул на заявлении резолюцию и протянул его Мари.

— Прошу вас.

— Мария, если не трудно, занеси заявление для регистрации, я хотел бы задать господину полицейскому еще два небольших вопроса.

Как только Мария вышла на стол чиновника попал конверт. А Клаус показал себя опытным товарищем: он очень аккуратно платком открыл конверт, оценил толщину и цвет купюр, нервно хмыкнул, после чего сделал вид, что этого конверта не замечает.

— Герр Эрхаммер, не буду скрывать, что моего нанимателя весьма интересует то, что дело будет возобновлено. И мы готовы помочь нашей доблестной полиции. В разумных пределах.

— Зачем это вам, господин Крамер? Дела давно минувших дней? Или всё дело в фигуранте? Но это дело не касается Австрии, совершенно не касается.

— Вы не правы, герр Эрхаммер, совершенно не правы. Если этот человек придёт к власти, Австрия перестанет существовать как независимое государство. И это не устраивает тех людей, кого я представляю. Мы патриоты нашей страны и наши деньги работают на ее благо. Угрозы ее существованию надо устранять вовремя. Вы знаете, как говорят: паровозы надо давить пока они чайники.

— Вот как… но… понимаете… я помню это дело… Смерть Клары Гитлер, урожденной Пётцль. Она умерла в возрасте сорока шести или семи лет, не помню точно. И, кажется, там было заключение врача о том, что у неё был рак. Насколько я помню, в одиннадцатом или десятом году? Надо поднять архив, так вот было это заявление от жителей Шпиталя, они обвиняли сына Адольфа в скоропостижной смерти матери. Насколько я помню, даже дело завели, да, точно, было такое дело, вы абсолютно правы. Вот только скажу я вам, что это дело прикрыли по приказу свыше? Кто давал тот приказ? Мне кажется, было письмо из Эвиденцбюро.

— Разведка?

— Да, да, Эвиденцбюро. Они посоветовали это дело спустить на тормозах. Оно так и лежит где-то в архиве, понимаете, приказать нам закрыть дело он не могли — это не их компетенция, но полиция и разведка, особенно контрразведка в нашей стране всегда работали рука об руку. Поэтому это дело заглохло. Никто ничего не предпринимал. Никаких следственных действий.

— Герр Эрхаммер, и всё-таки, можно ли ожидать, что ваше управление…

— Господин Крамер, увы. Вряд ли я захочу иметь с этим очень тухлым делом дело. Простите за несуразность речи. Но нет, от него слишком дурно пахнет. И у этого… фигуранта есть достаточное число весьма агрессивных поклонников… Риск слишком велик. Всё, что я хочу — это спокойно выйти на пенсию, у меня должна будет быть весьма неплохая пенсия, и дожить свои дни в спокойствии и уюте.

— Герр Эрхаммер, я могу удвоить ваш небольшой гонорар (блин, как деньги быстро улетают), более того, подскажу. Как еще заработать на этом деле без особого для вас риска. Для нас будет достаточно, если вы в интервью журналисту, то есть мне, сообщите о том, что дело о смерти Клары Пётцль (Гитлер) возобновлено и вы собираетесь провести эксгумацию трупа на предмет обнаружения воздействия мышьяка.

— Хм… и это всё? Делать мне ничего не надо будет? — на лице Клауса отразилось быстрое шевеление мыслей.

— Конечно, всё. Более того, думаю, что с вами постараются договориться. И вы согласитесь, за копейку малую про это дело забыть точно так же, как забыл ваш предшественник. Всё-таки возраст. Усталость, много дел…

Я вышел из кабинета полицейского начальника, похудев на еще один конверт с деньгами. Да… приходилось заниматься шантажом, давать взятки, похищать людей. Я сам себе становился похожим на чудовище, но все заслоняли трубы Освенцима. И ради того, чтобы ЭТО не произошло я готов был и убивать. Впрочем, пока что в этом надобности не было. Мне сейчас не имело значения, убивал ли Адольфик свою маму или нет. Важно было поднять волну! Когда я сел за руль, Мария была уже рядом.

— За нами хвост. Это уже точно.

Н-да, этот автомобиль прицепился к нам почти сразу как мы покинули Шпиталь. Сейчас он стоял в стороне от полицейского участка. Мне даже показалось, что оттуда нас фотографировали, но точно сказать было сложно. Кто это? Тайная полиция Германии? Но тогда назад через Мюнхен, даже через Пассау возвращаться опасно.

— Думаешь, это австрийцы? Привет от герра Ронге?

— Я больше опасаюсь, что это люди Гиммлера. Мне кажется, мы слишком много времени провели в Шпитале. Кто-то должен был стеречь скелеты в шкафу нашего фюрера. И давай, за руль сяду я. — предложила Мария. Я открыл карту автомобильных дорог.

— В таком случае, будем придется уходить уходим уходить по запасному варианту, госпожа Магда Кубичек. Надо ехать через Катцбах, Хаттманнсдорф, Фрейштадт, там недалеко и переход через границу, а по Чехословакии уже, думаю, через Чешско-Будейовицу и в Прагу.

— Хорошо, господин Ференц Кубичек. Вот только отрываться от хвоста надо будет еще в Линце. — сказала подруга, немного уморительно наморщив лобик.

— Я не думаю, что они знают Линц хуже тебя, Мария, поэтому нет, мы оторвёмся по трассе. Думаю, они к переходу через границу не будут готовы. А в Праге мы уже сможем быть в безопасности. Жаль только нашего Майбаха придется там оставить.

— Да, так мы прорвёмся! Вот только от старых документов придется избавиться где-то по дороге. — и в словах Марии было такая уверенность, что я просто диву давался: откуда в такой маленькой женщине такая сила духа!