Целитель-11

* * *

Пилот Корбен Мак-Рэшли всегда мечтал послужить на благословенном Диего-Гарсии, прозванном летчиками «Островом фантазий». А что? Потерянный и возвращенный тропический рай — да за счет налогоплательщиков!

Надо только взять джип, и отъехать подальше, затеряться в гуще пальм, окунуться в прозрачную воду лагуны, теплую и обволакивающую. Красота!

А служба… Ну, что служба? Раза два они вылетали, чтобы напомнить о себе. Покружили у берегов Ирана, прошлись вдоль аравийского берега… Хотели поперек Африканского Рога махнуть, но тут в воздух поднялись русские перехватчики, а с ними лучше не связываться…

…Ближе к вечеру Корбен решал непростую задачу: чем заполнить время до отбоя? Цедить виски со льдом, пока не сморит сон? Или все же рискнуть — и подкатить к Джоан, вертихвостке из госпиталя?

Командование решило за него, объявив тревогу. А уж какая она — учебная или боевая, выяснится позже. Главное, успеть вылететь, прежде чем русская ракета с ядерной начинкой рванет над лагуной. И Мак-Рэшли выскочил из офицерской казармы, как ошпаренный.

— Fuck! Fuck! — ронял он на бегу, словно брызги слюны.

Уолтер Браун, гнавший на джипе, подобрал его, затормозив так, что кургузый «Виллис» едва не встал на передок.

— Падай!

Худой, усохший Зэбони, оператор РЛС, и вечно румяный Крис, оператор РЭБ, расселись на заднем сиденье. Корбен запрыгнул на переднее, и машина резко взяла с места.

Мордатый Уолтер, еле ворочая бычьей шеей, вытолкнул:

— Карт-старт! Сечешь?

Мак-Рэшли похолодел.

— Что-то серьезное, командир?

— Скоро узнаем, — буркнул Браун, выжимая газ до упора.

Подхватив смуглого Лопеса, штурмана, джип пролетел под шлагбаум, выворачивая к огромному «Б-52», пластавшему крылья над стоянкой. Летчики гуськом поднялись в кабину через нижний люк. Все, кроме Корбена.

Запустить двигуны «Стратофортресса» можно двумя способами. Первый — штатный, требующий техников. Это, когда к самолету подтягивали кабели да пневмошланги, и запускали четвертый двигатель, а от него — пятый, который с другого борта. Потом четвертый запускал одновременно первый, второй и третий, а пятый — шестой, седьмой и восьмой. Процедура скучная — и долгая.

Однако по тревоге пользуются скорым «картридж-запуском».

В каждый двигатель «Б-52» встроен пиростартер, наподобие тех, что раскручивают турбины крылатых ракет. Энергии в картридже, пиротехническом элементе величиной с кружку, хватает, чтобы раскрутить вал.

Перебегая от двигуна к двигуну, Корбен открывал лючки и засовывал картриджи. Третий… Пятый… Восьмой!

— Запустить все двигатели! — трубно взревел Браун.

Запыхавшийся Корбен тут же вдавил кнопку, и выставил РУДы в нужное положение. За остеклением пилотской кабины повалили черные дымы — газы, отработавшие в пиростартерах. Мак-Рэшли досчитал до пятнадцати…

— Седьмой не запустился!

— Выруливаем!

Огромный бомбер медленно покатил по рулежке.

— Запущены все двигатели!

— О’кей! Приготовиться! Взлет с минимальными интервалами!

«Б-52» разгонялся по гладкому бетону, толкаемый турбореактивным грохотом. Океан в конце полосы стремительно приближался… У-ах! Летучая громада трудно, будто нехотя оторвалась от тверди, набирая высоту.

Мак-Рэшли глянул за стекло. Следом взлетал второй «Стратофортресс», третий разгонялся, четвертый выруливал…

— Отправимся вчетвером, плюс танкер, — пробурчал командир, теребя журнал кодовых сигналов. Сравнив их с индивидуальными кодовыми карточками, он нахмурился, и выбрал нужную — с боевой задачей. — Так, парни, — выдавил Уолтер севшим голосом. — Тревога не учебная. Летим бомбить Тюратам!

Корбен мгновенно вспотел.

— Следуем… — хрипло скомандовал Браун, обозлился и прочистил горло. — Следуем в контрольную точку!

Мак-Рэшли зажмурился. В контрольной точке им либо дадут новую цель, либо отменят старую, назначенную до вылета.

«Лишь бы отменили!» — взмолился пилот.

Тот же день, позже

Таджикская АССР, Душанбе

Стемнело быстро, но Каххар терпеливо выжидал отбоя. Завернувшись в теплый стеганый халат, он лежал на спутанной прошлогодней траве, как на матрасе, а прямо перед ним — руку протяни — натягивались плети колючей проволоки.

За оградой раскинулись владения 536-го зенитно-ракетного полка. Сами ракеты отсюда не увидишь, пусковые установки скрыты за валами капониров, зато на фоне слабого зарева, встававшего над вечерним Душанбе, просматривались, хоть и смутно, насыпные курганы. Русские загнали на них приемо-передающие кабины-кунги кругового обзора. Те раскорячились на колесах, и неутомимо вращались, удерживая антенны локаторов. Левее вырисовывались радиовысотомер и запросчик.

Каххар Набиев облизнул сухие губы. Страх скручивал внутренности, будто завязывая кишки в узел. Зря, зря он полез в полевые командиры, но выбор-то какой? Не будешь в активе — не видать тебе долларов! Всё приберет жирный, жирнючий Гафур по кличке «Тощак», а твой удел — жрать черствые лепешки, да мечтать о трюфелях под коньячок, столетний, как минимум…

Каххар оскалился. Нет уж, худышка, обойдешься как-нибудь! А уж он-то свое урвет…

Блеснул свет прожектора, и Набиев мгновенно сунулся лицом в траву — луч пробежал мимо, выбеливая бурьян.

— Каххар-джан! — громко зашептал Расул, и сразу повеяло чесноком. — У руси отбой!

Набиев подтянул руку — волосатое запястье обжимал серебряный браслет «Тиссо» — часами его наградил куратор из самой Америки.

— Ждем пятнадцать минут, — важно сказал он, — и выдвигаемся!

— Понял, Каххар-джан…

Оттикала четверть часа, и тихий свист послал вперед группу разграждения. Неуклюжий Расул преображался в эти минуты, становясь ловким и гибким. Защелкали кусачки, зашуршала колючая проволока…

— Вперед!

«Воины Аллаха» торопливо проползли на территорию военчасти, волоча за собой гранатометы. Группа прикрытия Хакима шуршала в стороне, тихонько лязгая затворами «калашниковых». Сам Хаким возился с излюбленным «ручником».

— Работаем!

Джихадисты разбежались, низко пригибаясь к земле. В темноте сверкнули слабые вспышки бесшумных пистолетов — снимали часовых.

Из темноты выдвинулся молчаливый Махмуд, глянул вопросительно.

— Действуй, — вытолкнул Набиев.

Махмуд даже не кивнул — нырнул в ночь, и пропал. Каххар зябко передернул плечами — этого равнодушного убийцу он и сам побаивался. Но надо же кому-то исполнять грязную работу! Например, вырезать спящих рядовых в казарме, начиная с дневального…

Полчаса — и все заняли свои позиции.

«А вот теперь — пошумим!» — ухмыльнулся Каххар, полагая, что изгиб его тонких губ выглядел бы зловеще при свете дня.

На фоне темной приземистой казармы вспыхнул огонек спички. Замерцал, описывая круг, и потух.

— Аллах акбар!

Короткий грохот выстрелов смел тишину. Пьяно вихляясь, пролетели гранаты, и рванули, просаживая тонкие стенки кунгов. Вспышка взрыва запечатлела, как клонятся и падают решетки локаторов. Из выбитых дверей кабины вырвалось пламя, его суетливое колыханье осветило место битвы.

Автоматная очередь, застрочившая из ночной черноты, поразила троих. Взвизгнул Саид, ломаясь в поясе. Упал Абдулла.

— Руси! Руси!

Проклиная всё на свете, Набиев вскинул гранатомет, и выстрелил по кунгу радиолокаторного запросчика — стреляли оттуда. Взрывом вышибло боковую панель, кудрявый сполох огня осветил вскочившего стрелка. Грохнул «Кольт» Махмуда, и «руси» упал, роняя «калаш».

Успокаивая тарахтящее сердце, Каххар приблизился к врагу. Тот был еще жив — сидел на земле, раскинув ноги, прислонившись к колесу кунга, и зло щерился, рукой зажимая распоротый живот.

— Заполучил, русский свиноед? — оскалился Набиев, замечая неподалеку Махмуда с Расулом.

— Ч-чурки… — заклекотал руси. — Заполучи, фашист!

Свободная рука смертельно раненого человека дернулась в последнем махе. Каххар ощутил поганое тепло между ног — кишечник опорожнился от мгновенного ужаса — но почувствовать стыд не успел. Заляпанная кровью «лимонка», посверкивая ребристым рифлением, взорвалась.

Четверг, 4 июня. Ночь

Пакистан, Пешавар

Седьмой час полета вымотал весь экипаж. Наверное, именно поэтому командование разбило маршрут надвое. С Диего-Гарсии в Пакистан, на «аэродром подскока», а уже оттуда — к цели.

«Стратофортресс» мог вполне долететь до чертова Тюратама, разбомбить чертов космодром, и вернуться, но в Вашингтоне побоялись «человеческого фактора»… К тому же, надо было убедиться, что отряды джихадистов нейтрализуют ПВО. Иначе не фиг «вторгаться в воздушное пространство СССР»…

Мак-Рэшли уныло вздохнул. Он терпеть не мог ночных посадок, но выбирать не приходилось.

Полный мрак вокруг, вверху и внизу, и только редкая россыпь огоньков наискосок — военная база в Пешаваре угодливо подстелила плохо освещенную взлетно-посадочную полосу.

— Корбен, набор две тысячи футов влево.

— Понял вас.

— Правым разворотом, курс первоначально ноль-три-ноль.

— Вас понял. Уточни схему захода.

— Набирай эшелон сто восемьдесят.

— Набираю.

— Слабый ветер на эшелоне сто восемьдесят, — донесся корявый английский с базы. —. Видимость восемь миль. Сцепление ноль запятая семь.

— Информацию принял.

— Расчетное снижение… Снижаюсь тысячу двести.

— Работайте с посадкой. Удаление тридцать, правее двести.

— Подходи к глиссаде!

— Понял… Вошел в глиссаду, шасси выпущено. К посадке готов!

— Удаление пятнадцать. На курсе. На глиссаде. Посадку разрешаю.

— Принял.

Бомбардировщик сотрясся, грузно касаясь бетона, и покатил.

— Посадка! Освобождайте полосу!

— Полосу освободил, работаю с рулением.

Коротко выдохнув, Уолтер объявил глухим голосом:

— Запас времени — пожрать и подремать. До Тюратама — два часа лету! Пошли, перекусим хоть…

Корбен обессиленно привалился к спинке кресла. Над русским полигоном они появятся на рассвете. Два часа туда, два обратно…

«Успеем? Или…» — пилот болезненно сморщился.

Думать об «или» не хотелось совершенно…

Тот же день, позже

Байконур, площадка № 112

Это был настоящий подвиг — встать затемно, сварганить себе яичницу, сонно сопя на скворчащее яство… Спуститься по пустынному подъезду, впервые посочувствовав прикрепленным, что ночевали в «Москвиче» через улицу, и сесть в подкатившую «Волгу».

— Етта… Как спалось? — браво спросил Вайткус, выкручивая баранку.

— Вашими молитвами, — буркнул я.

Ромуальдыч хохотнул, набавляя скорости. Фары, подметавшие асфальт, высветили лохматую псину, не спеша трусившую поперек проспекта.

— Зато увидишь старт вблизи! — громко толковал водитель. — Говорят, незабываемое зрелище.

Успев задремать, я ответил, не раскрывая глаз:

— Лучше бы сон досмотреть, хоть он и забудется!

— Есть кофе в термосе, — глянув на меня, деловито сообщил Вайткус. — Дать?

— На меня кофе не действует… Ну, дайте…

Наверное, Ромуальдыч заварил особые зерна — я выхлебал половину алюминиевого стаканчика, и сонливые мозги будто кто щеткой протер.