Аз воздам!

* * *

Холодная капля упала на лицо, скатилась по щетинистой щеке, застряла в давно не стриженной и непричесанной гриве сальных волос. За ней вторая, третья… Вместе с капельками, падающими на кожу, пробуждалось сознание, а с ним вернулась боль. Она пульсировала в висках, отдавалась в затылок и плечо, превращала всё тело в непослушный кисель.

Флориан открыл глаза, прищурился. Перед ним появилось светлое овальное пятно в черном обрамлении. Оно то отдалялось, то приближалось, не давая сфокусировать внимание. Зрение никак не хотело возвращать чёткость линий и узнаваемость образов.

— Кто здесь? — прошептал иезуит.

— Я пришел по поручению того, кого ты так настойчиво звал в беспамятстве…

— Не помню… Не вижу твоего лица…

— Чтобы вспомнить его, достаточно посмотреть на своё отражение.

Флориан проморгался, напряг глаза, и белый овал медленно трансформировался в человеческий лик. Это было невероятно, но он видел перед собой собственный образ, только заметно постаревший, изрезанный морщинами и шрамами, окаймленный капюшоном православного схимника. Светлые глаза смотрели не моргая, в уголках собиралась влага, и капля за каплей срывалась на лицо иезуита…

— Боже мой!.. — не выдержал Флориан. — Ты — это я?

— Мы действительно похожи, — слегка улыбнулся чернец, — ты просто моя копия… Господь тоже так говорит…

— Как мне тебя называть?

— Зови меня «дед»… Это будет не совсем правильно по степени нашего родства, но мне нравится… Я ведь так и не дожил до появления внуков.

— Дед Родион?

— В монашестве — Андрей. Он зовёт меня именно так.

— Он — это….

— Это тот, кого ты звал. Он велел передать, что просьба твоя услышана…

— Не помню, о чем я просил…

— Справедливости и воздаяния врагам по делам их…

— Я не имел права ничего просить, я грешник…

— Это он тоже слышал, принял твоё покаяние и простил…

— Но почему же тогда ты плачешь?

— Потому что воздаяние — оружие обоюдоострое. Попросив покарать врага, ты сам должен быть готов подвергнуться наказанию.

— Ты пришёл для этого?

— Нет. Никто не сможет наказать тебя более тебя самого. И никто не будет ограничивать твою волю. Ты можешь выбрать место, время и способ схватки с дьяволом, но должен помнить: какое бы оружие ни выбрал — оно неминуемо обернётся против тебя.

— Я воин…

— Я знаю, — перебил иезуита чернец, — не сомневался, что ты так ответишь, поэтому не могу сдержать слёз, понимая, что эти слова для тебя значат.

— Ты тоже воин, — Флориан жадно всматривался в лицо своего далекого предка, — столько шрамов…

— Каждый раз, когда ты, Фрол, нарушал законы Божьи, твой грех обращался в шрам на моём лице…

— Я могу что-то исправить?

— Главное — не усугубить…

— Успею ли?

— Как знать, ты у нас мальчик способный…

— Благослови меня, отче…

— С Богом, правнук…

На лицо иезуита снова упали большие прозрачные слёзы. Он инстинктивно зажмурился, а когда раскрыл глаза, никого перед ним не было. Он лежал на холодном каменном полу, глядя в потолок, где на грубой кирпичной кладке собирались капли влаги, стекали по своду и с тихими шлепками ударялись о его распростертое тело.