Шофер

* * *

Кольцова собирала вещи в чемодан.

— Я чувствую себя здесь наседкой, какой-то мещанкой, — говорила она, аккуратно складывая платье, — ты со своим мотоциклом возишься больше, чем со мной. Травин, так жить нельзя, ты то пропадаешь где-то, то появляешься, когда я уже сплю, и мы совершенно не разговариваем.

Сергей её не удерживал, все упрёки хоть и были справедливы, но имели свои объяснения. Новое пополнение таксистов требовало времени, приходилось вместе со сменой ещё и ими заниматься, плавающий график заставлял работать по ночам, ну а мотоцикл, он как дитя, требовал ухода. К тому же за последние полмесяца у Кольцовой словно крышу снесло, она стала капризной и вечно недовольной. И от этого спасала работа, а в свободное время — изделие умельцев советского авиапрома с гордой надписью «Индиана» на бензобаке. Травин потихоньку доводил мотоциклет до ума, а вот с Кольцовой этого не получалось.

— Прощай и не звони мне, — Лена подхватила чемодан за ручку, — за остальными вещами заеду позже. И не надо мне помогать.

Молодой человек, потянувший было руку, чтобы перехватить тяжёлый груз, её отдёрнул.

Кольцова ушла, хлопнув дверью, Сергей постоял, вздохнул, начал прибираться. И тут постучали.

— Забыла что-то?

Травин открыл, на пороге стояла женщина. Не Кольцова, лет на двадцать старше, с уставшим и увядшим лицом, одетая модно и со вкусом, даже с каким-то заграничным шармом. Правую руку она держала под прямым углом, сверху была накинута газета «Известия» месячной давности с фотографией Сергея.

— Сергей Травин? — спросила она.

Молодой человек кивнул.

— Вы меня помните?

— Нет.

— Я жена Владимира Гижицкого, мы с вами виделись.

— Не знаю такого и вас не помню, простите.

Лицо женщины исказилось, он стало злым и в глубоких морщинах.

— Ну как же так, Владимир Гижицкий. Он один из тех, кого вы оставили умирать в Харбине. Но такое лучше не вспоминать, да?

Травин старался не вспоминать, гася короткие вспышки, которые лезли из памяти вместе с головной болью. Он прижал ладонь к виску, зажмурил глаза, а когда открыл, на него смотрело дуло пистолета. Газета валялась на полу.

— Будь ты проклят, — сказала женщина и нажала на спусковой крючок.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ.