Избранное в двух томах. Том 2

Марк Галлай

избранное в двух томах

том второй

МОСКВА

ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1990

ББК 84 Р7

Г16

Редактор Б. И. Рыбин

Галлай М. Л.

Г 16 Избранное в двух томах. Том второй.

— М.: Воениздат, 1990. — 543 с.

ISBN 5-203-00914-7

Второй том избранных произведений М. Л. Галлая составляют три произведения.

Повесть «Первый бой мы выиграли» посвящена летчикам, защищавшим небо Москвы от

налетов вражеской авиации в трудные дни 1941 года. Яркие, самобытные образы

космонавтов, ученых, конструкторов показаны в повести «С человеком на борту», в

которой рассказывается о подготовке и проведении первых космических полетов.

Повествование «Жизнь Арцеулова» — дань памяти одному из замечательных советских

авиаторов.

Г 4702010201-180 КБ-48-38-1989

068(02)-90

ISBN 5-203-00914-7

ББК 84 Р7

М. Л. Галлай, 1990

Первый бой мы выиграли

Издали он был похож на безобидное блестящее насекомое. Вроде мушки или

мошки, сверкающей в перекрестье лучей прожекторов.

Но, подойдя немного ближе, я узнал его. Это был «Дорнье». Двухмоторный

«Дорнье-215» или, может быть, 217. Я не раз видел такую машину и на земле, и в

воздухе, даже сам несколько раз летал на ней. Без сомнения, это «Дорнье»..

Правда, чем-то он отличается от того экземпляра, который я знал. Вроде точно

такой же и в то же время чем-то неуловимо другой: какой-то более «чужой», что

ли. . Однако размышлять об этом не приходится. Надо побыстрее сближаться и

атаковать его, пока держат прожектора!

«Вот и пришла к нам война! — мелькнуло в голове. — Ко мне и к моим

товарищам. .»

Мы давно ждали ее.

В сущности, вся ваша юность прошла под знаком ожидания нападения на

Советский Союз. И, надо сказать, наши будущие противники (да и кое-кто из

будущих союзников) исправно делали все от них зависящее, чтобы поддерживать

в нас это состояние ожидания. Я был еще школьником, когда произошел налет

английской полиции на помещение АРКОСа — смешанного англо-советского

акционерного общества — в Лондоне и разрыв дипломатических отношений

между СССР и Англией. Помню демонстрации протеста против этой провокации

(вот уж когда никого не приходилось уговаривать идти на демонстрацию!), сбор

денег на постройку эскадрильи «Наш ответ Чемберлену», огром-5ную челюсть и монокль самого сэра Остина Чемберлена на многочисленных

плакатах и газетных карикатурах.. Потом пошли бесконечные конфликты на

границах с Японией. Угрозы из фашистской Германии — как неожиданно для

нашей молодежи эта страна композиторов и мыслителей, страна «Рот-фронта», Маркса, Тельмана превратилась в потенциального врага номер один!.

И вот — Испания! Трудно рассказать сейчас, чем она была для нас в то

время. Многого в том, что окружало нас в те сложные годы, мы не понимали или, во всяком случае, понимали не до конца. Но в испанских событиях разобрались

сразу: там шла первая проба сил, первая схватка с фашизмом. Враги там

назывались врагами, друзья — друзьями. Благодаря блестящим съемкам

отважных и талантливых кинематографистов Романа Кармена и Бориса

Макасеева мы зримо представляли себе, как это все там происходит, и трудно

было назвать кинобоевик, который пользовался бы у зрителей таким успехом, нет, не успехом — таким личным, страстным, жадным отношением к себе, как

сюжеты испанской хроники, демонстрировавшиеся в маленьких, душных, очень

не шикарных залах разных «Кинохроник» и «Новостей дня». Зал резко затихал, как только с экрана раздавались первые такты «Испанского каприччио», в

сопровождении которого шла хроника, отснятая Карменом и Макасеевым. Не с

той ли поры вошли в нашу жизнь разнообразные музыкальные позывные?

Постепенно просачивались сведения о наших добровольцах, сражавшихся в

Испании. В сущности, добровольцами, всеми силами стремившимися туда, были

— по крайней мере в авиации — едва ли не все. Но отбор желающих

производился не скажу даже строгий, а какой-то очень выборочный, штучный.

Впрочем, действовать иначе, когда требовалось послать одного из доброй сотни

претендентов, было, наверное, просто невозможно. Мне уж приходилось как-то

писать о том, что, узнав о боевых успехах большей части наших «испанцев», мы

были склонны наивно восхищаться мудростью людей, сумевших столь удачно

отобрать самых боеспособных из тысяч желающих. Много позднее стало ясно, что никакой особенной мудрости тут не требовалось. Более того, сейчас я думаю, что в отборе добровольцев, как и во многом другом в те времена, немалую роль

6играли соображения так называемого «анкетного» порядка.

О подборе людей по анкетам у нас писалось и говорилось (в том числе с

трибун самых высоких), без преувеличения, бессчетное число раз. Но преодолеть

это зло, особенно в годы, о которых идет речь, оказалось не так-то просто.

Многие наши современники могут рассказать о том, как анкета вмешивалась в их

жизнь. Характерный в этом отношении случай приводит авиаконструктор А. С.

Яковлев в книге своих записок «Цель жизни»: известный в то время летчик-испытатель П. Стефановский неудачно выступил на одном из правительственных

совещаний с необоснованно резкой и мало аргументированной критикой по

адресу авиационной промышленности, чем произвел на Сталина впечатление

«злобного критикана». Незамедлительно было дано задание: «проверить

Стефановского» — и выручить его из беды удалось лишь ценой немалых трудов, причем существенным обстоятельством, дополнительно осложнившим эту и без

того нелегкую задачу, оказалось, что у Стефановского, «как на грех, в анкете

было что-то не в порядке».

Но при подборе добровольцев в Испанию, я уверен, никакой — пусть самый

«анкетный» — подход не мог повредить делу: лотерея была практически

беспроигрышная. Едва ли не каждый наш летчик, танкист, артиллерист — с

«безупречной» ли анкетой, с красными ли галочками против каких-то ее пунктов

— был если не всегда профессионально, то, во всяком случае, морально готов к

бою с фашизмом. Подтверждение тому мы получили через несколько лет, когда

началась Великая Отечественная война. Подтверждение, доставшееся нам

бесконечно дорогой ценой, но от этого еще более убедительное.

Гораздо незаметнее, даже в авиационных кругах, прошло участие наших

летчиков в защите китайского народа от нападения империалистической Японии.

Правда, и по масштабу своему это участие было значительно скромнее, чем в

испанских событиях. Но для летчиков-испытателей бои в небе Китая

представлялись особо примечательными тем, что в них приняли

непосредственное участие наши коллеги — опытные, профессиональные

испытатели, во главе с замечательным летчиком и очень симпатичным человеком

Степаном Павловичем. Супруном. Впоследствии он оказался первым

7советским воином — Героем Советского Союза, награжденным во время

Великой Отечественной войны второй медалью «Золотая Звезда», к несчастью, уже посмертно.

Мне запомнилось, как вернувшийся из Китая летчик-испытатель Константин

Константинович Коккинаки — ныне Герой Советского Союза и заслуженный

летчик-испытатель СССР — рассказывал о ночном бое, который он провел

против японских бомбардировщиков. Запомнилось прежде всего из-за

неожиданно спокойного, очень делового тона рассказчика. Невольно пришлось

задуматься над тем, что война в воздухе требует от летчика не только уверенного

владения самолетом и того комплекса психологических навыков, который

принято называть смелостью. Это, как говорят математики, условия

необходимые, но недостаточные. Чтобы успешно воевать, надо владеть тактикой, надо непрерывно изобретать все новые и новые неожиданные для противника и

выгодные для себя ухищрения. Ум, сообразительность, интеллект на войне

нужны, оказывается, не меньше, а больше, чем едва ли не во всех других видах

деятельности человека. Больше хотя бы потому, что наказание за леность мысли

в бою более жестокое, да и в исполнение приводится чаще всего

незамедлительно, без малейшей отсрочки.

Попав вскоре после начала Великой Отечественной войны на фронт, я в

первое время чувствовал какое-то подспудное, но непроходящее беспокойство по

поводу того, что так и не успел, за всякими текущими испытательскими делами, должным образом изучить тактику военно-воздушных сил (оказывается, делая

выводы из рассказов наших уже повоевавших коллег, додумал все-таки не до

конца). Тактика эта представлялась мне тогда неким универсальным сборником

рецептов, строга следуя которым будешь воевать «правильно», а значит, с

максимальным эффектом и наименьшими шансами сложить голову самому.

Однако, поскольку никто мне подобного рецептурного справочника на войне

почему-то не предложил, пришлось соображать самому, причем соображать не

мешкая, — боевые вылеты шли один за другим по нескольку раз в день.

И тут-то, убедившись, что в общем не боги горшки обжигают, и пришел к

несколько неожиданному для себя, но в тех условиях весьма утешительному

выводу, что вся тактика в том только и состоит, чтобы мыслен-8но поставить себя на место противника и делать то, чего он меньше всего

ожидает.

Впоследствии я понял, что конечно же тактика — категория гораздо более

сложная и емкая, чем следовало из моей лихой экспромтной формулировки. Но, наверное, что-то более или менее существенное из понятия тактики в этой

формулировке все-таки было. Во всяком случае, действуя в соответствии с ней, я

чувствовал под собой нечто вроде теоретической базы, — это всегда действует

успокаивающе, — а главное, не имел особых оснований жаловаться на

результаты.

Но все это пришло значительно позже.

А в довоенные годы, о которых идет речь, наших летчиков ждал еще не один, так сказать, предварительный экзамен. Конфликт между Японией и

дружественной нам Монголией, начавшийся весной тридцать девятого года в

районе реки Халхин-Гол, сложился для нашей авиации поначалу не очень

благоприятно. В боях с японскими воздушными силами она несла серьезные

потери и в первое время оказалась не в состоянии обеспечить монгольско-советской стороне господство в воздухе.