Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает

Заградотряд в Курской битве

В тот же день, 10 августа, прибыв в полуэскадрон конной разведки, был введён в его штат заместителем командира взвода, в который вошли 24 бывших курсанта, а остальные были ветераны, получил положенное вооружение и седло. Лошадь, сказали мне, приобретёте в бою. Вечером во время ужина выдали всем по сто граммов спирта и по пачке ростовских сигарет «Наша марка». От получения их я отказался, вызвав многочисленные удивления, так как до армии никогда не пил и не курил. Даже при проводах в НВПУ отец мне не налил рюмку водки, а на замечание соседа Егора Михайловича Усольцева: «Ваське-то налей, ведь он уходит на войну», отец ответил: «Он дома не пил, пусть так и уходит непьющим, целее будет». Поздним вечером командиром роты был назначен с группой новичков в ночную разведку и прошёл подробный инструктаж. Эта первая в разведке ночь запомнилась мне на всю жизнь, хотя определены мы были в группу обеспечения и остались охранять в лесу лошадей. Наполненная непроглядной темнотой, она показалась бесконечно долгой, и провёл её я в страшной тревоге, настороженно фиксируя каждый упавший с дерева листок и малейший лесной шорох.

Закончилось всё хорошо. Группа захвата привела к утру, уже на рассвете, ценного языка – офицера моторизованной дивизии СС «Великая Германия». Правда, радости от него вначале было немного, он первые часы упорно твердил, что уверен в окончательной победе Гитлера. Но, наконец, понял бессмысленность своего запирательства и дал важные показания о том, что на рубеже Высокое – Прокопенко против 7-й гвардейской ВДД, кроме его мотодивизии СС, ещё и части танковой дивизии, имея в общей сложности 90 танков и штурмовых орудий, а также 45 бронетранспортёров с мотопехотой.

При взятии языка отличился, и это уже не первый раз, гвардии старший сержант Николай Лобач, отважный разведчик, сибиряк-охотник, большой мастер по захвату языков противника, вместе со своей постоянной, и не менее храброй напарницей Шурочкой. Ежедневно участвуя в разведке, в различных её видах, побывал в группах прикрытия и огневой поддержки при операциях взятия языка. На поле боя приобрёл себе хорошую кавалерийскую лошадь, обученную приёмам защиты своего всадника во время боя. Так, однажды я попал, едучи на ней, под неожиданную бомбёжку. Пришлось укрыться в рядом находившемся окопе. Эта лошадь пала на колени, и грудью прикрыла меня в окопе. Освоившись, я уже хотел напрашиваться в группу захвата, но этому не суждено было сбыться.

В полуэскадрон прибыли начальник военной контрразведки «Смерш» дивизии капитан Жуков и его заместитель майор Недашковский. Вызвав меня, поинтересовались, каким образом весь взвод курсантов НВПУ оказался у разведчиков, образовав за штатом излишки личного состава, а они, вроде бы, по этой причине, не получили планировавшегося им пополнения из курсантов в заградотряд – роту автоматчиков. Жуков приказал отобрать вместе со мной 20 человек лучших бывших курсантов, невзирая на то, зачислен кто-то из них или нет в штаты разведки, что и было сделано. Причём, со стороны командования никаких возражений не было, его представители вели себя как провинившиеся школьники.

Майор Недашковский провёл подробный инструктаж о нашей дальнейшей службе, и в заключение заявил, что направляемся мы в заградотряд, хотя заграждать нам, видимо, не придётся, да и некого будет. За всё время боевых действий в дивизии не было ни одного случая отступления в бою наших десантников а, тем более, бегства с переднего края. Поэтому нам предстоит действовать на очень ответственном направлении боёв против мощного оборонительного рубежа немцев в районе г. Ахтырки Сумской области. Признаюсь, что этими сообщениями лично я не очень был обрадован и в душе сожалел, что не посчастливилось продолжить службу в разведке, предоставляющую большое поле для личной инициативы при выполнении заданий, смекалки в манёвре действий, находчивости и отваги. А это значит, что при хорошей военной подготовке, полученной в Новосибирском училище, наличии «головы на плечах» и физической силы можно на фронте выжить. Вот такие мысли будоражили, мою голову, но о них никому не скажешь.

Пришлось делать вид, что новым назначением доволен, и пришлось принимать должность зам. командира взвода не то заградотряда, не то автоматной роты 29-го гвардейского воздушно-десантного полка. В его расположение, занимаемое во втором эшелоне, сопроводил нас оперуполномоченный ОКР «Смерш» старший лейтенант Вячеслав Петрович Болдырев. В штабе полка с нами встретился, и почти с каждым коротко познакомился старший оперуполномоченный контрразведки «Смерш» капитан Китин Пётр Иванович, произведший на меня очень сильное впечатление: симпатичного, волевого и уверенного в себе, вместе с тем, добродушного и постоянно улыбающегося острослова и шутника. О нём я ещё в дальнейшем буду неоднократно вспоминать, так как его роль в моей судьбе была очень значительной. Тут же был представлениям и командир взвода – младший лейтенант Петренко Иван Алексеевич, о котором узнал, что ранее он служил в этом же подразделении, был старшиной, и так же командовал взводом, в бою был ранен в грудь, проявил отвагу и награждён орденом «Красная Звезда», а вскоре, по ходатайству капитана Китина П. И., ему присвоили звание младший лейтенант. Выглядел, он хмуро, лицо его казалось безжизненным, потрёпанным и морщинистым. Видимо, не совсем ещё выздоровел после ранения. Ближе познакомиться с ним мне не удалось, так как в первом же бою он погиб, и я стал исполнять его обязанности.

19 августа 1943 года, примерно к 10 часам дня, новое пополнение вместе со мной и Петренко прибыло в автоматную роту. Размещалась рота в большом крестьянском дворе недавно освобождённой деревни (название забыл), находившейся в нескольких километрах от Ахтырки, юго-восточнее её. Сразу же приступили к знакомству с личным составом, я с «ветеранами» взвода, а Петренко с «новичками». К обеду эту обязанность закончили, и был составлен общий список личного состава по установленной форме.

Во время обеда, как и в разведке, старшина выдавал всем по пачке сигарет и по сто граммов спирта, каждый раз отмеряя стограммовым металлическим стаканчиком, прикрепленным к длинной ручке, позволяющей запускать его до самого дна пятидесятилитрового бидона. Положенная норма спирта выливалась в личные фляжки десантников прямо над бидоном так «ловко», что часть его попадала обратно.

Подойдя к старшине, я опять-таки отказался от спирта и сигарет. Пожав плечами, он сказал: «Это дело хозяйское». Обед оказался на славу сытным: хороший суп с крупой и картошкой, перловая каша с большими кусками говяжьего мяса и чай. Быстро «отстрелявшись» ложкой, подошёл к своему другу по училищу рядовому Николаю Григорьевичу Черных, обрусевшему украинцу из Алтайского края, которого любил за его привлекательный внешний вид высокорослого «парубка», чистоплотность и аккуратность во всём, чёткую исполнительность, оптимизм и постоянное хорошее настроение (он от спиртного не отказывался). Разговаривая с ним, вдруг слышу, один из «ветеранов» взвода говорит другому лежащему рядом с ним на боку и принимающему пищу: «Ну и командира нам дали, старшего сержанта-сопляка. Не пьёт, не курит… Зря голову не подставит»…

Это сразило меня, и показалось ужасно обидным. Я тут же подошёл к старшине и повелительно заявил: «Отдайте мои сто граммов и пачку сигарет». Он изумлённо ответил: «Пожалуйста, будь ласка». Этот день, 19 августа 1943 года, мне запомнился на всю жизнь. С тех пор я 56 лет с кажущимся наслаждением курил (бросил потому, что поздно, но осознал вред курения для здоровья) и никогда не отказывался и не отказываюсь сейчас от возможности выпить «чарку» в дни радостных событий, праздничных и других торжеств.