Петр Великий и его время

Основное внимание Петр в эти годы отдавал другому - воинским играм, «потехам». К ним он привлек целую толпу сверстников и «робяток» постарше - от покойного отца остались целые службы по конюшенному ведомству, по соколиной охоте, к которой его родитель имел большую любовь. Сотни сокольников, кречетников, конюхов, оставшихся без дела, поступили к нему в распоряжение. Петр же соколиную охоту терпеть не мог, предпочитал бегать пешком, торжественные выезды не любил, а всех этих спальников, стольников и прочих собирал в батальоны «потешных»; помимо знатных, верстал в их ряды и бывших холопов, прочих «простецов», лишь бы были они людьми шустрыми, исполнительными. Так собралась довольно пестрая толпа - два батальона почти по 300 человек. Среди прочих «потешных» видим, с одной стороны, князя М. М. Голицына, будущего фельдмаршала, тогда же, в 1687 г., записанного по младости в «барабанную науку»; потомка знатного московского рода И. И. Бутурлина и других, им подобных; с другой стороны - немало лиц происхождения «подлого», в том числе самого удачливого из них Александра Даниловича Меншикова, Алексашку, продававшего горячие пирожки вразнос (с лотка), сына придворного конюха, «породы, - по словам князя Б. И. Куракина, свояка Петра I, известного дипломата, - самой низкой, ниже шляхетства», т. е. простого дворянства, но замеченного и приближенного царем. Меншиков прошел путь от царского денщика до генералиссимуса русской армии, светлейшего князя. Впрочем, этот «полудержавный властелин», как его называл А. С. Пушкин, стал потом и первейшим российским казнокрадом.

Потешные под бдительным оком неугомонного Петра, одетые в настоящие мундиры, овладевали солдатской премудростью. Они имели свой потешный двор, управление, казну. Сам Петр прошел через все солдатские чины, начиная с барабанщика. На реке Яузе, в окрестностях Преображенского, построили Пресбург - «потешную фор-тецию», каковую осаждали по всем правилам воинского искусства.

Под Москвой, недалеко от села Преображенского, располагалась Немецкая слобода (Кокуй) - средоточие иноземцев, мастеров всякого рода, военных специалистов. Они понаехали в русскую столицу при покойном царе Алексее, так как и сам монарх, и некоторые его приближенные понимали, что Россия сильно отстала от Западной Европы в воинском устройстве, во всяких мастерствах и художествах. За большие деньги они приглашали специалистов из-за границы. Среди приехавших оказались, естественно, и люди случайные, искатели счастья и чинов, авантюристы, некоторые из них бежали из отчизны от правосудия из-за совершенных преступлений. Но немало было среди них хороших офицеров, мастеров. Некоторые, а их было довольно много, принесли России большую пользу. Шотландец генерал Патрик Гордон почти 40 лет отдал военной службе в стране, ставшей его второй родиной. Петр, вызывая осуждение ревнителей московской старины, сблизился с иноземцами, лютеранами и католиками, которых патриарх Иоаким и многие другие называли богомерзкими еретиками, чуть ли не исчадиями ада. Петр же, уже тогда ломая косные привычки, делал иноземных офицеров полковниками, майорами, капитанами в своих потешных батальонах, которые к началу 90-х годов превратились в два полка. Назвали их Преображенским и Семеновским - по имени сел, где их разместил царь. В 1684 г. Петр ознакомился с гранатной стрельбой, учил его этому опасному делу иноземец Зоммер.

Любознательность Петра, его склонность к знаниям, мастерству и военному делу приводили его к нужным людям, интересующим его занятии, приобретению необходимых приспособлений. В 1687 г. князь Яков Долгорукий, собиравшийся ехать послом во Францию, разговаривая с 14-летним Петром, упомянул об астролябии - инструменте, «которым можно брать дистанции, или расстояния, не доходя до того места». Царь загорелся:

- Покажи инструмент!

- Нет его, государь, украден.

- Купи во Франции!

Князь согласился, и в следующем году, по возвращении Долгорукого из Франции, Петр получил и астролябию, и готовальню с математическими приспособлениями. Но вот беда! Никто из окружения царя не мог объяснить, как работать с астролябией. Обратились к одному немцу, но и тот беспомощно развел руками. Наконец разыскали голландца Франца Тиммермана, который все объяснил и об астролябии, и об инструментах математических. Царь был весьма доволен и, приблизив к себе голландца, стал брать у него уроки арифметики, геометрии, фортификации. Франц знаниями в этих пауках не блистал (сохранились тетради с решением им задач на умножение - ошибок в них немало), но и его пояснений было достаточно, чтобы ученик, сообразительный и дотошный, сам доходил до нужных вещей. Ведь с той поры, когда он с матерью перебрался из Кремля в Преображенское, он лишился Зотова. Его учение оказалось совсем заброшенным. Много позднее, будучи уже отцом семейства и наблюдая за учебой дочек, он не раз сокрушался о своем плохом образовании. Да и что можно сказать об этом, если он в 15 лет узнал о четырех правилах арифметики, а правильно, грамотно излагать на бумаге свои мысли затруднялся до конца жизни - писал с ошибками, не всегда отделял одно слово от другого, не в ладах был с синтаксисом.

Однажды, прогуливаясь по селу Измайлову с Тиммерманом, забрел Петр в сараи на Льняном дворе, где хранились старые вещи, в том числе оставшиеся от боярина Никиты Ивановича Романова - двоюродного брата царя Михаила Федоровича, деда Петра - человека любознательного, в свое время считавшегося западником, поклонником иноземных камзолов, обычаев и знаний. Увидев в амбаре среди прочего хлама какое-то судно, он повернулся к Тиммерману:

- Что это?

- Это, государь, бот английский. Употребляется при больших кораблях и имеет перед русскими то преимущество, что ходит на парусах не только ветром, но и против ветра.

- Есть ли такой человек, который может бот починить и показать мне его ход?

- Есть, государь, такой человек.

Оказывается, в Москве еще проживал Христиан Брандт, тоже голландец, - один из тех, кто 20 с лишним лет назад строил суда по указанию царя Алексея на реке Оке в селе Дединово. Брандта, корабельного плотника, вскоре разыскали - он занимался в столице столярным ремеслом. И Карштен - так его называл Петр - починил бот, приделал мачту и паруса, и оба производили маневры на Яузе. Но река была узкой, и бот упирался то в один берег, то в другой. По приказу Петра бот переправили сначала на Просяной пруд в Измайлове, потом, поскольку и пруд оказался неудобным, на Переяславское озеро, к северу от Москвы. Оно имело 30 верст в окружности и подходящую глубину. Здесь, в устье Трубежа, Петр и Брандт заложили верфь, и началось строительство новых кораблей.

Бот, который потом Петр назовет дедушкой, родоначальником русского флота, пробудил в нем, человеке сухопутном, неистовую любовь к мореплаванию. Он уже с того времени, усвоив семейные предания, мечтал о флоте, которого Россия, огромная страна, омываемая с севера морями, до сих пор не имела. А это, кстати говоря, одна из причин того, что государство было отрезано от морей на северо-западе и юге. В свое время предки эти выходы к морям имели.

С помощью новых учителей-иностранцев Петр усвоил основы арифметики и геометрии, артиллерийской и фортификационной наук. Узнал правила возведения крепостей, мог высчитать полет пушечного ядра, управиться с астролябией. Тяга к техническим знаниям, мастеровым, практическим занятиям, вообще свойственная его натуре, окрепла под влиянием деловых и практичных иностранцев. Все это пригодилось ему впоследствии, подобные знания и навыки он накапливал всю жизнь, недолгую, но на редкость насыщенную учебой и делами, делами и учебой.

Помимо плавания на судах, не оставлял Петр и «потешных игр» в селе Преображенском и его окрестностях. Штурмы потешной земляной крепости Пресбурга с применением орудий, воинских маневров на «поле боя» воспитывали в русских солдатах и унтер-офицерах умение и охоту к военному делу. Интересно, что, назначая офицерами преимущественно иностранцев как людей опытных, командиром Преображенского и Семеновского полков он приказал быть русскому - Автамону Головину, «человеку, - по отзыву Куракина, - гораздо глупому, но знавшему солдатскую экзерцицию». Насмешливый и едкий, князь знал, о чем говорил: он сам служил в Семеновском полку и не раз, конечно, наблюдал и слышал главного солдатского командира.

Софья и ее приближенные снисходительно смотрели на потехи Петра с «озорниками», как изволила величать его преображепцев и семеновцев царевна. Она видела в военных играх чудачества, сумасбродства молодого и несдержанного братца-царя. Характерно, что и матушка, обожавшая своего Петрушеньку, тоже считала, что он предается довольно пустым забавам, отвлекающим его от царских дел и забот. А Софья-то как раз была довольна тем, что братец не интересуется государственными делами, более того - уклоняется от них, хотя и участвует порой в кремлевских церемониях - посольских и церковных, выезжает с двором в подмосковные монастыри на богомолье. Сама же она упивалась властью, мечтала укрепить свое положение в правительственных делах, принимая к тому многие меры.

В правление Софьи дела в Москве шли заведенным порядком - работали приказы (министерства), принимались послы, решались текущие дела - внутриполитические и внешнеполитические. Внешней политикой, связями с зарубежными государствами ведал Посольский приказ, во главе его стоял «голант» (фаворит) царевны-правительницы боярин князь Василий Васильевич Голицын. Человек начитанный, образованный, он говорил на нескольких европейских языках. В своем доме в Охотном ряду, убранном на европейский манер картинами и зеркалами, он принимал иностранцев, вел с ними долгие беседы. Он был западником, как и некоторые его современники, старшие и младшие: А. Л. Ордин-Нащокин, одно время «канцлер» царя Алексея Михайловича, его приближенные Ф. М. Ртищев и др. Голицын понимал, что России, во многом отсталой по сравнению с передовыми странами Западной Европы, необходимо встряхнуться, усвоить то новое и ценное, что имелось в Западной Европе - в промышленности и торговле, ремеслах и художествах, образовании и науке.

И Голицын, русский интеллигент конца XVII в., и другие политики делали, что могли, для того, чтобы направить страну по новому пути. До них в России по сути дела начинались, пусть не всегда решительно и последовательно, те новшества, реформы, которые потом более масштабно и смело продолжил Петр Великий.

В отношениях Петра с Софьей давно назревал взрыв. Подраставший царь, хотя и занятый «потешными играми» и учением, с явным неудовольствием и плохо скрываемым раздражением смотрел на действия сестры-правительницы. Таков был его характер: упрямый, самостоятельный и резкий; к тому же любимая мать, его и ее приближенные, и не только из числа обиженных Нарышкиных, обращали внимание царя на двусмысленность двоецарствия в стране, фактическое всесилие регентши, на ее опасные замыслы. Князь Борис Алексеевич Голицын, один из самых близких и преданных Петру людей, двоюродный брат Софьиного «голанта», и другие из окружения царя разжигали его недовольство и честолюбие, направляли его действия.