Я, Хуан де Пареха

И он опять умолк.

В отсутствие заказов он иногда писал мои портреты или просил накинуть какую-нибудь сложную для изображения ткань и сажал на подиум.

Обучив подмастерьев рисовать вазы, фрукты, сыры, окорока и разные другие предметы, Мастер потихоньку перешёл к портретам. Ученики начали делать наброски людских фигур. Мне тогда часто приходилось работать натурщиком. Тут уж я стал мстить Кристобалю и помогать Альваро: незаметно поворачивался, чтобы испортить композицию первому, и сидел неподвижно, когда замечал на себе взгляд второго. Мастер следил за мной и корил за эти шалости, но я всё равно не упускал случая наказать обидчика.

Ещё я всегда огорчался, если Мастер критиковал работу Альваро и хвалил Кристобаля. Как-то раз, заметив, что я дуюсь, дон Диего счёл нужным мне кое-что объяснить.

— Искусство должно быть честным, — сказал он тогда. — Искусство — единственное, что требует абсолютной правды. Иначе грош ему цена.

Однажды в дверь нашего дома постучали. Вскоре в мастерскую вбежала взволнованная хозяйка. За ней медленным шагом вплыл посланник короля и, с поклоном отдав дону Диего свиток, повернулся, чтобы уйти. Хозяйка снова забежала вперёд — открыть перед ним дверь. Мы с учениками замерли, а Мастер развернул свиток, прочитал, свернул... И опять взялся за палитру и кисть. Помню, в тот момент он писал бронзовую вазу и мне приходилось бдительно следить, чтобы солнечный луч попадал на блестящую поверхность в одном и том же месте.

— Диего! — воскликнула, возвратившись, хозяйка. — Говори, не томи! Что пишет король?

— Он заказал портрет, — чуть помедлив, ответил Мастер. И нахмурился.

— Слава Создателю! Это же замечательно!

— Для меня оборудуют мастерскую во дворце.

Донья Хуана Миранда рухнула в кресло и принялась обмахиваться веером. Из её высокой причёски выбились на лоб несколько тёмных кудряшек. Она будет вращаться при дворе! Впереди богатство, почёт, уважение, о которых она и не мечтала!

А побледневший Мастер продолжал молча рисовать вазу. Спустя пару минут он тихо, себе под нос — так что услышал только я, — пробормотал:

— Надеюсь, они не отрядили какого-нибудь вельможу, который ничего не смыслит в живописи, выбирать для меня мастерскую. Мне нужен свет. Только свет. Остальное неважно.