Арбалетчики в Вест-Индии.

Но за первой очередью рано или поздно наступит и вторая, а это — медь. И дожидаться этой второй очереди тоже совершенно незачем. Пока другие надеются ещё пересидеть и откупиться, «досточтимый» Волний решил перестраховаться и эвакуировать сверхприбыльное производство чёрной бронзы из мест, становящихся опасными. Сама медь — хрен с ней, ни разу не дефицит она в Испании. Вынудят продать рудник — жалко, но не сильно, удастся отбрыкаться — ещё лучше, но зависеть от столь непредсказуемой удачи клан Тарквиниев не собирался.

Железа же в Испании, тем более, хватает. И, судя по заявляёмому большому содержанию металла в руде, речь может идти — по мнению Серёги, которому как геологу уж всяко виднее нас, дилетантов — только о магнитном железняке. Собственно, практически только он и разрабатывается. Кто ж станет заморачиваться бедными рудами, когда богатые есть? Тоже, конечно, лакомый кусочек для Рима, уже выработавшего наиболее богатые месторождения Этрурии и Корсики, но в Испании таких полно. В том числе и рядом с Новым Карфагеном, из которого в Италию наиболее удобный вывоз, так что кордубские железные рудники заинтересуют римлян ещё нескоро, не говоря уже об ещё более отдалённых. Не месторождениями ограничены новые хозяева страны, а рабочей силой для их разработки…

Рабов на свои рудники римляне добывают всеми правдами и неправдами. Тот же Катон, например, при всей своей честности и справедливости в самом Риме, заморские провинции считает собственностью римского народа, которыми тот вправе распоряжаться исключительно в своих интересах, не считаясь с интересами покорённых варваров. Явного беспредела консул, конечно, не допускает, даже откупщиков всевозможных с ростовщиками гонит поганой метлой, но политику проводит — ну, скажем, неоднозначную. Шутка ли — заставить испанских иберов сдать оружие! Да они уже через пару-тройку месяцев новое накуют, но нанесённое им этим разоружением оскорбление — хрен забудут! Первый же пустяковый повод — и новый вооружённый мятеж практически гарантирован. Что это, дурость? Да нет, сдаётся мне, что тут как раз продуманная политика. Разоружают ведь не всех подряд, а только некоторые поселения. Соответственно, и бунты получаются локальные, которые подавить нетрудно. А подавив, продать уцелевших бунтовщиков в рабство — ага, на те же самые рудники, например. Кто не бунтовал, могут не беспокоиться — у римлян ведь порядок — пока им на их рудники новые рабы не понадобятся.

По дороге мы уже видели бредущие к римскому лагерю вереницы конвоируемых рабов, которые стягивались отовсюду. И это здесь, возле Кордубы, рудники которой ещё толком к рукам не прибраны. Что же тогда творится близ давно и хорошо освоенного Нового Карфагена! А у ворот лагеря — несколько висящих на крестах зачинщиков подавленных римлянами мятежей. Парочка из них была, кажется, ещё жива, когда мы проходили к воротам. Не самое эстетичное зрелище, скажем прямо, даже для нас, бывшей наёмной солдатни как-никак, но здесь не мы решаем, что эстетично, а что нет, здесь это решают римляне, а у них своеобразный вкус. А нам не до эстетики, у нас в римском лагере дело. Вообще говоря, его вполне мог разрулить и «досточтимый» Ремд, который как член городского совета испанской Кордубы запросто получил бы аудиенцию у самого претора Дальней Испании и решил бы с ним вопрос напрямую. Так вышло бы, скорее всего, и быстрее, и проще, но тут играл роль и кое-какой политический фактор. Дело было связано с вождём Миликоном, которому после переселения на лузитанскую границу предстояло взаимодействовать с нами, а не с Ремдом, и поэтому требовалось, чтобы именно нам он был обязан разрешением своих проблем. Вот почему «досточтимый» решил пойти другим путём, более сложным и медленным, зато политически правильным. Он выхлопотал для нас встречу не с самим Аппием Клавдием Нероном, человеком занятым и важным, целым сенатором как-никак, для которого мы рылом не вышли, а с сошкой помельче, не такой важной в оккупационной администрации провинции.

Гней Марций Септим, римский всадник, был младшим братом Луция Марция Септима, возглавившего римлян, уцелевших после разгрома братьев Сципионов — отца и дяди будущего Африканского, отличившегося с ними в сражении при Ибере и вошедшего в командный состав испанской армии самого будущего победителя Баркидов. В общем — «того самого» Луция Марция. На беду героя, в Риме мало быть «тем самым», чтобы выйти в люди, надо быть ещё и «своим» для отцов-сенаторов, весьма косо смотрящих на безвестных выскочек. А Луций — мало того, что не получил официального назначения, а был избран солдатами «на безрыбье», так ещё и, не зная броду, подписался под письмом-докладом сенату как пропретор. Без всякой задней мысли, просто по факту исполнения обязанностей и осуществления полномочий, но в сенате это сочли вопиющей наглостью. Наказать, конечно, не наказали, герой как-никак, но и в должности не утвердили, и так и сгинул бы он в безвестности, не прославившись больше ничем, если бы не был отмечен и приближен к себе только что прибывшим в Испанию молодым «тем самым» Сципионом. Надо ли удивляться тому, что малозначительные всадники-плебеи Марции вошли в число клиентов могущественного патрицианского рода Корнелиев Сципионов? Вот в качестве такового клиента и Гней, брат Луция, получил по протекции влиятельного патрона назначение квестором — не легионным, а провинциальной администрации — к претору прошлого года Квинту Фабию Бутеону, тоже из числа сципионовских друзей, да так и остался проквестором в администрации нового претора, не привёзшего ему замены. Связи с ним у кордубского представителя Тарквиниев установились за прошлый год хорошие и плодотворные, и грех было бы ими не воспользоваться.

Не зная пароля, которого нам как «людям с улицы» знать и не полагалось, так вот запросто в римский лагерь не войдёшь. Но нам и не требовалось запросто, нам было назначено. Услыхав названное нами имя преторского проквестора, начальник привратной стражи послал к тому солдата за подтверждением, и вскоре наш «бригадир», представившись по запросу, получил «добро» на проход себе и сопровождению, то бишь нам. И хвала богам. Не то, чтобы нас так уж тянуло пообщаться с римским начальством, наверняка заносчивым до омерзительности, но ждать не пойми чего вблизи от крестов с распятыми приятного ещё меньше. Тем более, что скучающая привратная стража развлекалась как могла, а могла она не так уж и много — сымитировать замах пилумом или дротиком для броска или прицеливание из лука для выстрела в ожидающего у ворот туземного просителя. Учитывая бесправие местных по сравнению с любым римлянином и то, что часовой всегда прав, не так-то легко было воспринимать эти незамысловатые солдатские шутки с тем же чувством юмора, с которым воспринимала их сама развлекающаяся римская солдатня. А останься мы ожидать Фуфлунса у ворот — это означало бы, что мы — как раз та шелупонь, с которой можно шутить таким манером совершенно безнаказанно…

Пройдя гуськом в слегка приоткрытую для нас створку ворот, мы последовали за легионером-сопровождающим по главной улице лагеря к его административному центру — преторию. И — вот что значит ВИП-статус нашей делегации — никто и не подумал разоружить нас у ворот. Это потом уже, в самом центре лагеря, за линией палаток военных трибунов, охранявшие преторий триарии попросили — не потребовали приказным тоном, а именно вежливо попросили — сдать оружие, и мы отстегнули свои мечи и кинжалы, с которыми перед этим прошли через половину лагеря. Впрочем, много ли мы навоевали бы четырьмя мечами среди пяти тысяч вооружённых римлян и их союзников? И снова — в который уже раз в этом мире — мы переглянулись меж собой, едва сдерживая ухмылки, да и наш бывший «бригадир» недалеко от нас в этом смысле ушёл. О многозарядном современном пистолете Васькина он, конечно, не был в курсе, но уж о наших пружинных пистолях знал и помнил прекрасно. Видел их в деле как-то пару раз — в Гадесе и его окрестностях, помнится. Как и все прежние «разоружальщики», римская стража вполне удовольствовалась отстёгнутыми и сданными ей на хранение мечами и кинжалами, даже не подумав о возможном наличии припрятанного оружия. Типа, соблюли установленный чисто ритуальный порядок — и прекрасно. Другое дело, что в этот раз мы своих смертоносных агрегатов с собой не прихватили, но ведь могли бы, запросто могли. Счастье высокопоставленного римлянина, к которому мы идём, заключается в двух немаловажных нюансах. Во-первых, мы идём к нему не за этим, а во-вторых — мы ни разу не самоубийцы-ассасины. Хоть и при деле подавляющее большинство лагерной солдатни, но помимо караулов снуют по лагерным улочкам и многочисленные вооружённые патрули, мимо которых хрен прошмыгнёшь, если тревога подымется. Нет уж, как говорится — на хрен, на хрен…

У претория, едва миновав разоружившую нас первую линию постов, наш проводник повёл нас налево — в квесторий, состоящий из больших складских палаток и нескольких жилых, в одной из которых и обитал назначивший нам встречу римский всадник. Там мы миновали ещё один пост охраны, с которым сопровождающий нас легионер обменялся паролём и отзывом, после чего проследовали за ним к самой большой из жилых палаток, один из охранников которой, кратко переговорив с проводником, пошёл внутрь докладывать о нашем приходе.

О римском бюрократизме мы уже были наслышаны и ожидали, что сейчас ощутим его и на собственных шкурах — ведь и не граждане даже, а всего лишь какие-то туземцы, а тут — целый преторский проквестор. Но — вот что значат связи «досточтимого» — не стал он нас мурыжить у входа, а принял сразу же. Не стал и слишком уж строить из себя неподкупного, когда сопровождавшие нас рабы выложили перед ним несколько увесистых и весьма характерно звякнувших кошелей и развернули свёрток с кучкой ювелирных украшений, в том числе и золотых — не так, чтоб очень уж массивных, но и не слишком ажурных, а главное — тонкой и искусной работы. Во всяком случае, Гнею Марцию Септиму наше подношение явно понравилось, и мы имели все основания рассчитывать, что и рожи наши ему после этого тоже понравятся, гы-гы! Ничто не предвещало беды, когда картинно возлежащий на ложе римлянин вдруг всмотрелся в Фуфлунса и изумился не самым благожелательным образом:

— Ты?! И тебе хватило наглости САМОМУ явиться в римский лагерь! Вот уж где не ожидал тебя увидеть!

— Разве мы знакомы?

— Короткая же у тебя память, этруск! Но у меня она подлиннее! — и римский проквестор выразительно хлопнул себя ладонью по правому боку, — Ну, вспомнил теперь?

Мы с Володей и Хренио лихорадочно соображали и приходили к весьма неутешительному выводу — что надо было всё-же рискнуть и прихватить с собой наш огнестрельный и холодно-метательный арсенал, потому как без него мы в полной заднице. Конечно, при нас наши складные ножи, которых римляне даже вообразить себе не в состоянии, и можно в принципе, взяв римлянина в заложники, попытаться вырваться на свободу, но дальше-то что? Жопа! Как есть полная жопа!

Проквестор тем временем, даже не подозревая о грозящей ему нешуточной опасности, не говоря уже о бесчестье, заговорил резко и отрывисто по-латыни, от которой настроение нашего «бригадира» тоже не улучшилось. Тот невесело, хотя и без явного испуга, ответил парой фраз на том же языке.