Мормилай. Грёзы проклятых

Глава 2

Самые низменные человеческие поступки свершаются от безнаказанности.

Я лежал в траве, наслаждаясь палящим зноем. Никогда не любил холод и всегда обожал жару. Тёплый ветер играл волосами. Я специально дышал медленно, смакуя ароматы трав клевера и василька, зверобоя и колокольчика.

— Па-а-ап, ну поиграй со мной, — канючил тоненький голосок.

А я притворялся, что сплю.

— Ну, па-а-а-а-ап, давай поиграем! — вторил другой детский голос.

Дочери дёргали меня за штанины, разжимали пальчиками закрытые веки.

— Хрррр, пфффф! — изображал я храп, еле сдерживая улыбку.

— Папа, а ты улыбаешься! Я видела, — пропищала девочка.

— Я первая! Я первая видела! — возразила ей другая.

— Нет, я первая!

— Нет, я!

— Я!

— Я!!!

— Всё, всё, всё, не ссорьтесь! — ласково сказал я, садясь. — Вы обе были первыми!

Злата вкрутилась мне подмышку, обхватив торс руками, и прижавшись, начала щекотать носом. Леська не отставала. Опустив ладони на щеки, она поцеловала меня в нос.

— Папочка, ты у меня самый любимый!

— Нет, у меня!

— Так, тихо вы! — вновь рассмеялся я. — Вы мои любимые, самые славные на свете девочки!

— Тогда поиграем? — лукаво заглядывая в глаза, пропела Злата.

— Вставай!

— Вставай, папочка!

— Встань, падаль!

В глазах потемнело. Запах луговых трав исчез. Я слепо шарил руками вокруг себя, силясь понять, что происходит. Но тело уже выполняло приказ. Руки оттолкнулись от пола, ноги распрямились. Я открыл глаза. На стенах висели масляные лампады, поигрывая пляской частичек огня и едва заметно чадя чёрным дымком. В комнате не было мебели, зато множество стоек с оружием. Рапиры, сабли, короткие мечи, длинные, гизарма, протазан, клевец, утренняя звезда, бердыш, аркебузы и пистолеты разной тяжести и модификаций.

«Приличная коллекция», — отметил я про себя, тотчас ощутив боль в затылке.

— На колени! — вскричал Антони.

Я безропотно повиновался. Он залепил мне хлёсткую пощёчину обратной стороной ладони, тотчас зашипев от боли. Хотел было ударить снова, но поймав мой взгляд, остановился.

«Сдрейфил молодой господин, — подумал я, рассматривая его раскрасневшееся от ярости лицо. — Зачем так пыжиться, я и так сделаю, всё, что придёт в твою маленькую и злобную голову».

— Маман отвалила некроманту такую сумму, что дешевле было бы нанять отряд ландскнехтов! — прошипел юноша, отворачиваясь. — Хочется верить, что ты и правда так хорош, как тебя расписывал этот фокусник Арджинтарий.

«Ты ещё заплачь, избалованная девочка. Мамочка купила подарок, а подарок не блестит бриллиантами. Если бы мне не было плевать, я бы расплакался».

Я вдруг понял, что способен хоть как-то ему противостоять. Пока юнец расхаживал вокруг, осыпая меня совершенно бессмысленными и ненужными угрозами и обвинениями, я думал о нём всё, что мне заблагорассудится. Если бы я мог смеяться или хотя бы улыбнуться, то клянусь, мой хохот услышали бы соседи. Однако, мой новоиспеченный господин распалялся, а следом за его яростью неотлучно следовала боль. Сперва появилась мигрень, сменившаяся такой мукой, что я иногда терял зрение. Наконец, он успокоился, всласть наигравшись в командира.

«Такому говну, как ты, я бы не то, что командовать десятком, даже нужник бы чистить не доверил», — мстительно подумал я.

— Так, надо тебя проверить, — почёсывая мальчишескую не особо презентабельную бородку, проговорил юноша. — Возьми рапиру.

Я повиновался. Едва ладонь легла на рукоять, у меня внутри, будто распустился бутон пламенного цветка. Я попытался шагнуть ему навстречу, но ноги даже не шевельнулись. Поднять руки тоже не удалось.

«Жаль, — подумал я. — Остаётся надеяться, что ты напортачишь с командами. Тогда я тебя заколю».

— Не эту рапиру, болван ты русавый, — раздражённо бросил Антони. — Бери учебную с пунтой на конце.

Я повиновался. Вернув на стойку боевую рапиру, я взял другую с петлей вместо острия. Такие использовались для тренировочных спаррингов.

— Так. Слушай внимательно, мормилай. Твоя задача меня атаковать и защищаться. Сильно не бить, за каждый синяк, будешь платить пальцем.

«Подумаешь, напугал».

Антони набросил стёганную куртку, надел фехтовальную маску и, встав в стойку, замер, метя в меня острием рапиры.

— Начали, — крикнул он, тотчас прыгнув на меня, стараясь уколоть в лицо.

«А мне, значит, маска не нужна? Ну, давай коли, лиши меня зрения. Посмотрим, что твоя маман скажет на это».

Не знаю уж, то выучка или гордость, но я не позволил ему ударить себя. В последний момент взяв защиту глубоким шагом назад, я отвел его клинок в сторону, и толкнувшись вперёд, выиграл соединение. Пунта моей рапиры упёрлась ему в горло. Мне очень хотелось нажать. До одури и зуда в затылке, но я попросту не смог. Тело не слушалось. Я знал, что способен убить его даже петлёй вместо острия, но рука сдержала укол.

— Я поскользнулся! — взвизгнул юнец и саданул меня по лицу гардой.

Я даже не покачнулся.

«Мои дочери бьют сильнее».

— Ещё раз! — прокричал Антони, вставая в стойку. — Нападай!

Я сделал два коротких шага вперёд, выбросил руку и тотчас шагнул назад. Юноша купился, попытавшись контратаковать. Я хладнокровно отвёл его клинок свободной рукой в сторону, и шагнул вперёд, приставив сильную часть лезвия к его горлу. Я смотрел прямо в его наглые и столь же глупые глаза. В них пылала ярость. В затылке вновь начал пульсировать пучок боли.

— Ещё раз! — взвизгнул Антони, отшагивая назад.

Я сделал шаг вперёд. Ещё шаг. А затем сразу два, медленно толкнув правую руку, метя ему в грудь. Я делал это нарочито топорно и открыто, чтобы господин мог взять защиту. Тот радостно сбил в сторону мой клинок и уколол в живот, пружинисто опустившись в низкую стойку. Его рапира изогнулась, встретившись с моей плотью, свидетельствуя о том, что хозяин провёл успешную атаку.

— Что и требовалось доказать, — победно заявил Антони. — Русы неспособны учиться, вас легко обмануть, а затем покарать. Неудивительно, что ты сдох, — добавил он, чуть запыхавшись.

«Уже трясётся. И это мы трижды сошлись, и я поддался. Ох, парень, желаю тебе почаще бросать вызовы на дуэли».

— Ладно, кое-что ты можешь, и это главное, — напыщенно сообщил Антони. — В настоящем бою, успеешь принять на себя несколько ударов, а уж я прикончу тех, кто останется.

«Какой же ты жалкий, — подумал я. — Неужели в твоей жизни нет ничего важного и значимого, что ты самоутверждаешься за счёт послушного зомби».

Антони подошёл к окну, сбросив тренировочный колет и маску, плеснул себе воды из хрустального графина в пузатый бокал и жадно его опустошил, проливая на белоснежную сорочку. Приоткрыв ставни, он посмотрел куда-то вниз, некоторое время всматриваясь.

— Ладно, на сегодня хватит, — бросил он, ни то мне, ни то сам себе, оставив оружие на глубоком подоконнике. — Иди за мной, мертвяк.

Я послушно зашагал следом.

— Господи, какой же ты тупой, — рявкнул Антони. — Рапиру поставь на стойку! Идиот…

«Эх, что ж… Попытаться всё равно стоило».

Особняк был построен в форме кольца. Мы прошли по длинному коридору, минуя проходные залы, затем спустились на этаж ниже, миновали ещё несколько коридоров, сворачивая, а затем спустились ещё этажом ниже. Антони толкнул ногой дверь, входя на кухню. Здесь хлопотали две кухарки, одна постарше, лет пятидесяти, другая помоложе. Я бы не дал ей не больше двадцати. Тугие каштановые локоны свивались в спирали, спадая на её хрупкие плечи. Аппетитная, явно незнавшая кормления грудь, натягивала запачканный мукой передник. Заметив господина, обе опустили головы, застыв, как статуи.

— Майя, ты на сегодня свободна, — ледяным тоном обронил Антони. — Ступай.

— Благодарю, господин, но у нас ещё много работы, — тихо прошептала та, что постарше.

— Я сказал, — процедил сквозь зубы юноша. — Ты. На сегодня. Свободна.

— Благодарю, господин, — дрогнувшим голосом ответила женщина, и отпустив неумелый реверанс, вышла.

Антони прошёл вдоль длинного стола, и подцепив носком стул, выдвинул его и сел. Он молчал, плотоядно разглядывая оставшуюся кухарку.

— Мой новый слуга, — самодовольно бросил он, кивнув на меня. — Он мертвец. Слышала о таких?

— Нет, господин, — ответила Анна, боязливо косясь на юношу. — Страх то какой.

— Не бойся, — рассмеялся он, натягивая мерзотнейшую улыбку. — Со мной тебе нечего бояться. Я только что, задал ему такую трёпку, что в пору нового заказывать.

— Вы храбры, как лев, мой господин, — прошептала кухарка.

— Да, что ты там стоишь, — продолжил Антони, закидывая ноги на стол. — Присядь, отдохни… А, впрочем, налейка мне вина!

Кухарка молча отправилась в кладовую, вскоре вернувшись с закупоренной и пыльной бутылкой из тёмного стекла. Достав из буфета хрустальный бокал, она срезала пробку и наполнила его.

— Плесни и себе, — улыбаясь проговорил Антони.

— Это вино слишком дорогое… господин, — прошептала Анна.

— Плесни, я сказал, — велел юноша и в его голосе зазвенело подкатывающее раздражение.

Она повиновалась. Достала из буфета ещё один бокал и наполнила его.

— За моего мормилая, — провозгласил тост Антони. — Пусть его посмертие будет ещё ужаснее, чем жизнь!

Он захохотал, и кухарка вежливо присоединилась, бросив на меня несчастный взгляд. Антони залпом выпил вино, затем встал и сам наполнил свой бокал вновь. Отпив половину, он смахнул алые капли манжетом белоснежной сорочки. Глянув на пятно, он деланно скривил губы.

— Какой же я неряха… Придётся выбросить… Впрочем, ладно. Может отстирают. Надо отдать прачке…

Он медленно расстегнул манжеты, затем пуговицы от шеи к животу. Сняв сорочку, Антони бросил её на стол, рядом с открытой бутылкой вина. Анна была бледна, как мел. Она старательно отводила глаза, но юноша от этого лишь раззадоривался.

— Раздевайся, — скомандовал он.

— Господин, прошу… Не надо.

— Раздевайся, Анна, раздевайся. Чего ты боишься? Я же не стесняюсь тебя, — заявил он, шутливо бросив взгляд на свой голый торс.

Кухарка обречённо сняла передник, а затем начала медленно распутывать завязки на платье. Вдруг Антони налетел на неё, как сумасшедший, схватив за воротник, он рывком порвал платье. Оголённая грудь девушки качнулась прямо перед его лицом, и он тотчас принялся её целовать, покусывая соски.

«Какая же ты тварь».

Анна тихо шептала, что-то вроде «пожалуйста, не надо».

«Молчи, дура! — думал я, бессильно наблюдая за изнасилованием. — Ему этого только и надо. Чтобы ты была маленькая, слабая, чтобы ты плакала».

Антони спустил штаны и принялся совершать известные поступательные движения. Однако, что-то у него не клеилось. Он то и дело останавливался, что-то делал рукой. Затем снова пытался свершить задуманное и, наконец, распсиховался.

— Что ты за баба такая?! — вскричал он. — Не баба, а бревно! А ты ещё! Чего уставился? — вскинулся он уже на меня. — Отвернись, падаль!

Я повиновался, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Мне хотелось кричать и бесноваться. Схватить его за груди и швырнуть о стену. Ледяное спокойствие мертвеца разрывало желание убить. Убить эту чёртову гниду, придушить, раздавить, разорвать на части. Но я не мог сделать ничего.