Громила

Глава 1

Просыпаться и вставать не хотелось. В первый день каникул есть какой-то особый кайф в том, чтобы подольше поваляться в постели. Сессия закрыта, можно расслабиться и предаться блаженному ничегонеделанию после месяца учёбы в авральном режиме. Сон вот только дурацкий приснился. Будто болтаюсь я по городу, а вокруг какие-то кикиморы, ведьмы, лешие и ещё не пойми какая нечисть скачет, вперемешку с обычными людьми. И настроение хорошее, будто праздник. И весело всем, будто так и надо. А потом какого-то тощего пацана в фонтане топить начал. Нафига?

Не открывая глаз, я начал вспоминать свой сон, пытаясь понять, с чего мне такая ерунда вообще приснилась. Нечисть в городе — более-менее понятно, сегодня начался Фестиваль Сказочных Существ, и я собирался на него сходить, потолкаться среди весёлых ребят в костюмах всяких эльфов и гномов, развеяться после двухмесячной «турпоездки» в Прибалтику и напряжённой, из-за пропуска в учёбе, сессии. Видимо, потому и приснилось. А пацана я зачем топил?

Я постарался как можно подробнее вспомнить этот эпизод сна.

Вот я стою возле большого, круглого фонтана на Театральной площади, вокруг происходит весёлая толкотня, а я треплюсь с какой-то удивительно милой кикиморой. Меня кто-то сильно толкает в спину, я оборачиваюсь посмотреть, кто там такой смелый и вижу, как позади меня на парапет фонтана с трудом взбирается тощий, растрёпанный парнишка в перепачканной одежде. В руках у него походный термос. Парнишка выпрямляется, окидывает взглядом площадь, снимает с термоса крышку, начинает откручивать пробку и произносит что-то про «благодать вечного света», а меня как будто окатывает кипятком, я понимаю, что у него в руках химическая бомба, начинённая нейротоксином, как те, что мы нашли в Клайпеде. И через несколько секунд в радиусе пятидесяти метров не останется никого живого. Я прыгаю на парапет, хватаю парня, швыряю его в фонтан и сам падаю сверху. Успеваю подумать: «Даже если рванёт, вода не даст яду разлететься облаком аэрозоля». Прижимаю парня к дну, он пытается вырваться, потом на секунду затихает и нас подбрасывает взрывом. На этом месте я проснулся.

Странный сон, яркий, красочный. И заставляет задуматься: это просто нервное напряжение так выходит или крыша капать начала? Не хотелось бы, а то начну будить домашних криками по ночам, как некоторые мои бывшие сослуживцы.

От тревожных мыслей спать расхотелось. Настроение неумолимо поползло вниз. Похоже, насладиться в полной мере первым днём каникул не получится. Придётся вставать.

Первое, что я понял, открыв глаза — я не дома. И понял я это благодаря потолку. Белому. Высокому. Метра четыре с половиной — пять, не меньше. Гораздо выше, чем дома. С потолка, на длинных шнурах, свисали четыре светильника под круглыми белыми непрозрачными отражателями, расположенные квадратом, на расстоянии примерно двух метров друг от друга. Почему-то я подумал, что отражатели сделаны из жести или листового алюминия. И что-то ещё меня зацепило, какая-то неправильность, но какая именно, понять я не смог. Бывает такое, что-то царапает, а что — непонятно.

От рассматривания потолка я перешёл к ознакомлению с окружающей обстановкой на меньшей высоте. В итоге удалось выяснить, что я, укрытый до подмышек одеялом, лежу на одной из четырёх кроватей в просторной комнате с двумя окнами и одной дверью. Стены белые. Возле каждой кровати — деревянная тумбочка с настольной лампой. Похоже на… Да ни на что не похоже.

Первые мысли были, что это казарма, больница или тюрьма, но, после недолгого размышления я их отмёл.

Для казармы — слишком просторно, для тюрьмы — то же самое и решёток на окнах нет. В больничных палатах присутствует куча всякого оборудования, здесь же — пустые беленые стены. Да и для пациента больницы я чувствую себя на удивление хорошо.

Попробовал пошевелиться, руки двигаются, ноги тоже. Ничего не болит, недомогания нет. Надо вставать и выяснять, куда и как я попал. Ну и, не менее актуально, на сколько.

Я откинул одеяло и осмотрел себя. Одет в белую пижаму с широкими голубыми полосками. Похоже, всё-таки больница, но какая-то странная. Надеюсь, я не слетел с катушек в итоге своих приключений в двух горячих точках и не нахожусь в палате какой-нибудь психиатрической клиники. Против психушки, опять же, говорило отсутствие решёток на окнах. Хотя, может их в современных клиниках и не ставят? Вот чего не знаю, того не знаю.

Сев на кровати, я спустил ноги на пол. Прохладный, твёрдый, гладкий, слегка неровный. Дощатый. Я не поверил своим глазам. У меня под ногами был дощатый, деревянный пол, выкрашенный тёмно-коричневой краской. А сидел я на всамделишной кровати типа «койка». С панцирной сеткой и спинками, собранными из окрашенных в зелёный цвет металлических трубок и с более толстой никелированной трубой сверху. А в окнах были деревянные рамы. И подоконники тоже деревянные, выкрашенные белой глянцевой эмалью.

И тут я понял, что казалось мне неправильным в светильниках. Схватив настольную лампу с тумбочки, я заглянул под абажур. Протёр глаза. Ущипнул себя за бедро. Снова протёр глаза. Не помогло. Под абажуром я продолжал видеть лампочку, с прозрачной стеклянной колбой, внутри которой находились растопыренные металлические усики, соединённые тонюсенькой паутинкой, вьющейся спиралью. Лампу накаливания. Я смотрел на неё и пытался вспомнить, когда их перестали выпускать. Двадцать лет назад? Или тридцать?

Стоп. Прекращаем офигевать и начинаем думать. Сейчас на дворе июнь две тысячи пятьдесят четвёртого года. Деревянные окна, подоконники и пол теоретически могли сохраниться в каком-нибудь старом здании, сам видел такие в Прибалтике. Но вот бытовые лампы накаливания не производятся и не продаются уже очень давно. Я их и видел-то только в музее. Но здесь они присутствуют во всех светильниках и выглядят новыми. О чём это говорит? Правильно, о массовом их использовании. Что в наше время невозможно. По принципу «Бритвы Оккама» отметаем предположения о попадании в прошлое и параллельный мир как наименее вероятные. Остаётся виртуальная реальность. В ней возможен любой интерьер, хоть со старинной мебелью, хоть с троном из костей дракона. Последнего, впрочем, в комнате не наблюдалось.

Итак, что мы имеем. Я в ВР и не помню, чтобы входил в неё сам. Значит, меня поместили в капсулу, когда я был без сознания. И вывод из всего этого напрашивается неутешительный. Мой сон, закончившийся взрывом, был не совсем сном, даже совсем не сном. И сейчас моя тушка, или то, что от неё осталось, лежит на операционном столе или уже в регенерационной капсуле в каком-нибудь медцентре. И отправил меня туда мелкий и тощий пацан лет шестнадцати-семнадцати, при помощи одной очень мерзкой штуки. Впрочем, если бы эта хрень сработала штатно, меня бы уже вообще не было.

Клайпеда. Апрель 2054 года.

Биохимическая лаборатория неустановленной принадлежности.

Мы успели. Пока парни из Армии Прибалтийской Конфедерации давили в городе сопротивление остатков правительственных войск и примкнувших к ним поляков, наша группа на двух БТРах и джипе подлетела к неприметному зданию на окраине. Времени на разведку не было, поэтому штурмовать пришлось сходу. Вынесли ворота БТРом, выломали входную дверь и кинули внутрь пару светошумовых гранат. Сопротивления нам никто не оказал, в здании было всего два вооружённых охранника и оба ушли в астрал от наших громких подарков.

Демонтаж лаборатории только начался и персонал даже не успел обесточить всё оборудование. И, что самое важное, они не успели вывезти готовую продукцию. Кэп, Артист и Мураш бродили по оборудованной по последнему слову техники химической лаборатории. Я сидел в удобном кресле перед единственным в лаборатории письменным столом, по диагонали читал с монитора лабораторную документацию и матерился. Кэп молчал. У стены, сидя на полу, тихо всхлипывала толстая и некрасивая крашеная блондинка лет сорока в костюме химико-биологической защиты. Коды доступа к документам мы узнали у неё и, если честно, были при этом несколько… невежливы. А касались эти документы содержимого нескольких картонных коробок, приготовленных к отправке и уже погруженных в неприметный белый фургон без опознавательных знаков. В коробках с логотипом известной фирмы — производителя снаряжения для туристов находились ничем внешне не примечательные термосы литра на два, в корпусах из нержавеющей стали.

— Кэп, — позвал я, — не знаю, что конкретно мы здесь ищем, но как минимум химическое оружие мы нашли.

— Точно?

— Точно. Но, сам понимаешь, третьекурсник химфака нихрена не эксперт ОЗХО и заключения с печатью я тебе не выдам.

— Давай без печати. И так, чтобы я понял.

— То есть без валентностей и чисел Авогадро?

— Змей… Совсем на гражданке страх потерял?

— Не сдавал ты, Кэп, экзамены моему декану… Вот где настоящий страх был. А делали эти…, нехорошие люди, компактные устройства для проведения диверсий и терактов. И, как здесь, — я ткнул пальцем в монитор, — написано, очень гадостные устройства. В центре — небольшой заряд взрывчатки, вокруг него около двух литров мощного нейротоксина в гелеобразной форме и заключено это всё в герметичный контейнер, похожий на термос. При подрыве на высоте двух метров от поверхности накрывает облаком ядовитого аэрозоля окружность с радиусом около пятидесяти метров. Жертвы умирают от остановки дыхания и сердцебиения через десять-пятнадцать секунд. Яд действует через органы дыхания, слизистые, кожу. Смертельная доза — двадцать микрограмм.

Выслушав меня, Кэп повернулся в сторону блондинки и замер, глядя на неё задумчиво и очень недружелюбно. Женщина перестала всхлипывать. Она смотрела на Кэпа круглыми от страха глазами и ёрзала, как будто старалась стать меньше размером. Мы молчали.

Прошла минута. Наверное, это была самая страшная и долгая минута в жизни этой сотрудницы лаборатории. Тишину прервал Поэт, возникший в дверном проёме.

— Командир, — обратился он к Кэпу, — мы там кое-какие документы нашли. Иди, глянь.

Кэп кивнул и быстрым шагом вышел.

Через сорок минут лабораторию занял спецназ Балтийского флота, а ещё через час на территорию Литвы из Калининградской области и Беларуси вошли части российской армии.

— Ну что, герой, очнулся? — неожиданно прозвучавший вопрос заставил меня вздрогнуть.

Я даже не заметил, что в комнате появился новый персонаж. Возле двери стоял высокий, крепкий мужик лет пятидесяти — пятидесяти пяти на вид, лукаво улыбаясь и сверкая гладко выбритой головой.

— Давай знакомиться, — продолжил мужик, подходя ко мне и протягивая руку, — полковник Федеральной Службы Безопасности Санин, Егор Борисович.

— Хромов, Олег Всеволодович. Рядовой запаса, ныне студент третьего… впрочем, уже четвёртого курса химфака.

Я встал с кровати и ответил на крепкое рукопожатие. Санин как-то сразу произвёл на меня впечатление энергичного и доброжелательного, но хитрющего человека.

Полковник сел на кровать напротив той, с которой я поднялся, и предложил: