Полковник Никто

***

После обеда обе боевые тройки копали окопы – совершенствование обороны должно быть непрерывным. Земля была податливой, и работа шла хорошо. Только Фрол бурчал, да Пончик быстро набил себе мозоли – вдруг выяснилось, что в силу строгой приверженности воровскому укладу, он никогда в жизни не держал в руках ни метлы, ни лопаты.

- У тебя хорошая была школа жизни, - Поц глумился над своим товарищем, высмеивая его неумение выполнять элементарную, и такую здесь необходимую работу. – На лопату – западло, да? А тут раз – и пригодилось. Как быть? Никого не заставишь – тут тебе в ответ каждый может голову прострелить…

- Да иди ты, - Пончик злился всё больше и больше.

- Перчатки надо надевать, чтобы не натирало, - советовал Копчёный. – Вот ты балбес!

- Да кто же знал, - продолжал мучиться Пончик.

Ближе к вечеру из штаба отряда вернулся Рязань, который отвозил туда пленных. Он привёз два тепловизора с целой пачкой батареек, по одному на боевую тройку, и быстро показал Котлову и Копчёному, как ими пользоваться.

- Сегодня днём мы совершили удачный налёт на позиции противника только потому, что такие атаки и мы, и они, ждём в основном ночью. Днём они расслабились, и утратили бдительность. В итоге мы взяли очень ценных пленных – два командира взвода, старшина роты и начальник медпункта второго батальона 53-й бригады. Они уже дают очень интересную информацию. Второй раз днём такой фокус не пройдёт. И сегодня, как мне кажется, они попытаются ночью нам отомстить. Отряд будет поднимать свои самолётики, а мы будем с земли наблюдать в «тепляки». Во взводе сейчас шесть боевых троек, будем ночью нести службу по две тройки по три часа. Один тепловизор на правом фланге, другой на левом. Ничего сложного.

Время дежурства тройки Котлова пришлось на вторую половину ночи. Забравшись в нору и укутавшись в чей-то спальник, Игорь попытался уснуть. Сегодняшний бой не выходил из головы: постоянно возникали образы убитых им людей. Сегодня он стрелял в таких же русских людей, каким был сам – это стало очень понятно, когда он говорил с пленными. Двое из них даже разговаривали без «гэканья», присущего украинскому языку и смешанному русско-украинскому суржику. Все они были мобилизованы с началом войны и направлены в действующую армию – конечно, никто у них не интересовался, желает ли он воевать, или нет. Альтернатива была проста – стенка, нацисты из «Азова», команда «пли».

Между собой сейчас воевали две мировые системы, а то, что делали они это руками братских народов, было уже делом десятым.

А самим братским народам, вернее конкретным их представителям, которые сошлись друг с другом на переднем крае борьбы, оставалось только, приняв правила предложенной игры, пытаться выжить в этой огромной человеческой катастрофе.

Но самым для Игоря страшным было то, что он не испытывал жалости к убитым им людям. Их судьба оказалась для него безразлична. Что убитые, что пленные – они промелькнули в его жизни и исчезли навсегда. Не оставив никакого следа. Не вызвав никакого сопереживания.

Однако, вспоминая украинских солдат, так преступно (в первую очередь по отношению к самим себе) утративших бдительность и оттого потерпевших разгром, Игорь подумал, что в своих смертях они виноваты сами. С другой стороны, они были настолько сильно измотаны, имели едва ли не смертельный недосып, что определенно уже не могли адекватно реагировать на происходящее, допустив сон на передовой позиции. Потому что они зашли за ту грань, после которой на войне появляется абсолютное безразличие к собственной жизни – убьют, и ладно.

Впрочем, их командование было не меньше виновато в случившемся, продемонстрировав неспособность организовать ротацию передовых подразделений, чтобы люди могли отдохнуть, отодвинув наступление психологического безразличия к смерти.

Игорь вспомнил пулемёт Максим, который он увидел на опорном пункте «Ангола». После всех новостей о переполненности украинских подразделений новейшими видами западного вооружения, этот пулемёт, изобретённый в позапрошлом веке, говорил о реальном положении дел на этой войне. Кто-то зарабатывал на продаже оружия баснословные деньги, красиво отчитываясь на экранах телевизоров, тогда как в окопах солдаты были вынуждены использовать едва ли не музейные экспонаты. Игорь вспомнил – на украинских позициях он не увидел ни одного гранатомёта или противотанковой ракеты. Где всё это оружие? Где «НЛАУ», «Джавелины», АТ-4, «Стингеры»?

Котлов вспомнил свои махинации с деньгами, которые выделялись на обеспечение специальных мероприятий в самый канун войны. Как бы повернулась история, если бы все эти деньги были освоены должным образом? Если бы были созданы агентурно-боевые группы, места их базирования, был бы закуплен транспорт, передано специальное вооружение? Что было бы, если бы командование, при принятии стратегических решений по Украине использовало не высосанную из пальца информацию, преследующую лишь цель угодить высоким руководителям, а реальную, добытую по всем законам классики разведывательной деятельности? Вон, тот же Юра Чмырёв, которого все чмырили за его фамилию, оказался на высоте – потому что он реально работал. Игорь вспомнил, как Юра отказывался заниматься приписками, чтобы порадовать управление большим числом якобы завербованных агентов. Своим небольшим числом реальных агентов он сделал огромное дело – обеспечив практически бескровное освобождение значительной части юга Украины – при том, что ему выделялось наименьшее количество средств. Потому что он не желал вовлекаться во все эти коррупционные схемы. А потом война показала, кто есть кто. И сейчас Юра – начальник разведки группировки, полковник, а Игорь – командир боевой тройки, хотя тоже полковник – по какому-то непонятному недоразумению суд не стал лишать его воинского звания. Юра сейчас вытаскивал военную разведку из того болота, в котором она оказалась, благодаря таким, как Котлов и Исмаилов, а Игорь сейчас искупает свою вину, за то, что вверг военную разведку в трясину коррупции и очковтирательства. Не он один, конечно, вверг, но и он тоже.

Те огромные деньги, которые сопровождают разведывательную деятельность, теперь крутились где-то очень далеко, на недосягаемой для Котлова высоте, а ему сейчас оставалось только терпеть лишения, холод, недосып, голод и едва ли не физическое ощущение близости смерти, в скором наступлении которой он был полностью уверен. Где-то кто-то продолжал зарабатывать на войне, а ему теперь было уготовано видеть только результаты воровства – причем с самого низу.

Поспать ему удалось минут тридцать, как кто-то стал тормошить за спальник.

- Мужики, вставайте, хохлы идут.

Котлов, Фрол и Геныч выбрались из лисьей норы. В темноте Игорь разглядел возбуждённого Синяка.

- На правом фланге замечено движение, - сообщил Синяк. – Они идут по полю с подсолнухом, но не пригибаются, в «тепляк» видно несколько голов. Рязань сейчас там, на фланге, готовит встречу. Приказал вас тоже выводить на позиции.

Тройка по тропе, идущей по лесопосадке вдоль фронта, двинулась за Синяком. На правом фланге всё уже было готово к бою: две тройки изготовились для стрельбы, трое бойцов держали в руках термобарические штурмовые реактивные гранаты.

- Полкан, - Рязань ткнул рукой в подствольный гранатомёт, установленный на автомате Котлова. – Дальность двести, как всё начнётся, кидай туда всё, что с собой есть.

- Понял, - кивнул Игорь.

Он стал выкладывать ВОГи из разгрузки на грунт прямо перед собой, чтобы в бою не тратить время на их извлечение из кармашков. Геныч установил пулемёт, Фрол зарядил гранатомёт термобарической гранатой.

- Ну что там? – спросил Рязань. – Далеко ещё?

- Двести пятьдесят, - ответил наблюдатель.

- Приготовиться!

Игорь выставил прицел подствольного гранатомёта на двести метров, зарядил гранату.

- Не стреляйте, - вдруг послышалось спереди. – Мы идём сдаваться!

Котлов посмотрел на командира взвода:

- Такое уже было?

- Нет, - Рязань помотал головой.

- Мы сдаёмся, - снова крикнули со стороны поля.

- Всем на месте, один идёт сюда! – крикнул взводный и оглянулся на Котлова: - Правильно?

- Посмотрим, - ответил Игорь. – Пусть придёт вначале.

Вскоре начал раздаваться шорох и в темноте стал различим силуэт идущего человека.

- Стой, - скомандовал Рязань. – Оружие на землю.

Человек выполнил команду.

- Положил! – доложил он.

- Теперь иди прямо, на голос.

К позициям вышел худощавый солдат. Его быстро обыскали и связали руки.

- Мы решили сдаться, - сообщил он. – Мы мобилизованные, воевать никто не хочет…

- Сколько там человек?

- Семь, - ответил украинский солдат. – Со мной – семь.

- По одному, - крикнул Рязань. – На голос!

Из подсолнечника стали выходить люди, которые перед позицией складывали оружие, потом их досматривали и связывали.

- Нас отправили на штурм, - сообщил пленный сержант. – Показали рукой направление, сказали всех тут убить и немедленно возвращаться. Мы пока шли, решили, что лучше сдаться в плен, чем погибать.

- А с чего ты взял, что мы вас сейчас тут не прикончим? – спросил Рязань.

- Ни с чего, - ответил собеседник. – Мы знаем, что гарантий не будет никаких. Мы знаем, что вы – «оркестр». И вы – воины. А настоящие воины не убивают безоружного врага.

- Мне недолго тебя вернуть к вон той куче оружия, - парировал Рязань. – И расстрелять термобаром. Не надо мне тут сказки рассказывать, что должен делать воин, а что не должен.

- Чему быть – того не миновать, - отрешённо сказал сержант.

- Вас когда мобилизовали? – спросил Рязань, уже предопределив судьбу пленных.

- Неделю назад.

- А когда вывели на позицию?

- Два часа назад.

- Замечательно, - Рязань улыбнулся. – Будете у нас рекордсменами.

- Какими рекордсменами? – не понял сержант.

- По продолжительности пребывания на передовой, - ответил Рязань.

Командир взвода доложил в отряд о происшествии. Потом спросил Котлова, нужно ли сымитировать бой, чтобы та сторона услышала стрельбу, а по факту не возвращения «штурмовой группы», сделала вывод об их гибели.

- Зачем? – удивился Игорь. – Пусть пребывают в неведении. Чем враг меньше знает, тем лучше.

- Тоже верно, - согласился Рязань. – И хорошо, что мы их не убили.

- Почему? – спросил Игорь, не рассчитывая на глубокие откровения.

- Потому что мы, конечно, несём зло, но преследуем-то добро. Думаешь, мне нравится убивать? Нет, конечно. Это всего лишь моя работа. И на любой работе нужно оставаться человеком, и помнить, что там, - он посмотрел вверх, - всё сделанное нам зачтётся.