Argumentum ad hominem

Я почувствовала, что ненавижу. Рыцаря, его брата, вообще весь клятый Орден, а до кучи и песенниц, неважно, свободных или нет. И себя заодно. За то, что стою здесь послушной куклой и все ещё верю, что…

Нет. Пожалуй, больше нет.

Они все-таки его изуродовали. Искалечили если не тело, то сознание. Потому что раньше Петер ни за что не стал бы… Конечно, у него наверняка есть, за что мстить этому жалкому клоуну. Но можно же было сделать все проще. Да, наверное, стать убийцей. Но не палачом.

— Ваш выход, мэм. Прощальная песня. Для всех нас.

Он так насмешливо проблеял это «мэм», что последние сомнения помахали ручкой и скрылись в тумане.

Прощальная? Хорошо. Просто замечательно. Потому что я уже мечтаю все это забыть и развидеть.

— Ты не смеешь…

— Да ладно. К тому же не факт, что маман будет сильно переживать. Один сын ведь у неё все равно останется. А как говорят? Самый выстраданный ребенок — самый любимый.

Эти слова уже сами по себе стали смертельным ударом, достаточно было лишь взглянуть на лицо клоуна, бесцветно и косо поплывшее куда-то набок. Но Петер смотрел совсем в другую сторону. На меня. С терпеливым интересом.

И я решила не заставлять себя ждать.

Конец любым надеждам…

Пела, что называется, наугад. Потому что меня тоже не научили, как надо. Оставалось только довериться чувствам, которые уродливо кривились и плавились. Совсем под стать лицам двух братьев.

Он сказал: для всех. И я пустила песню метаться по залу. Но внутри меня бушевала своя буря, и вот эти волны уже некуда было деть. Только ждать, пока силы иссякнут.

Нет-нет, я больше не проснусь…

Петер продолжил свой неспешный путь по кругу. Даже демонстративно сложил руки на груди. И не смотрел уже ни на кого из нас. Вообще не смотрел: когда оказался ко мне лицом, я увидела, что его веки плотно сомкнуты.

Хотя, если вспомнить предыдущие фокусы, удивляться не приходиться. Да, такие волны не предназначены конкретно для сбора информации, больше для переноса, но отражения все равно возникают. И видимо, рыцарю их вполне достаточно. Может статься, что за закрытыми глазами сейчас вовсе не темнота, прорезанная всполохами, а сияющий белый день. Пространство, залитое ярчайшим светом, от которого не спрятаться.

Понимал ли это его брат, не знаю. Но все ещё на что-то рассчитывал. И даже попробовал огрызнуться:

— Я просто не стану открываться, и ты не сможешь…

Ответа не последовало. Никакущего. Клоун счел это обнадеживающим знаком и дернулся в сторону двери, но невидимая глазу сила тут же толкнула его назад, возвращая в исходную позицию.

— Я не стану отвечать!

Наверное, истерика у него началась уже давно, может, с самого начала представления, которое устроил Петер, но сейчас она окончательно вырвалась наружу.

— Хочешь выйти из всего этого чистеньким? Не дождешься!

Вот же тварь. Хотя да, тоже тактика. Представить себя невинной жертвой. Видимо, хорошо знакомая и не раз испробованная.

— Думаешь, мне нужны твои ответы? Я их сымитирую. И подпишусь, точно как ты. Улавливаешь?

О да, он все уловил. Так точно, что даже лицо, наконец-то, перестало двигаться.

— Все, что ты можешь, это дать бой. Но выложиться придется по полной. Понимаешь, что это значит?

— Ты сошел с ума…

— Возможно. Хорошо, что идти пришлось недалеко, — улыбнулся Петер, обнажая зубы.

Ангел, ты упал к моим ногам…

Силы явно были неравны. Нет, не так. Были просто чудовищно несоразмерны. Потому что рыцарь, как он сам сказал, знал свои пределы. Только вот простирались они не вширь, а вглубь. Туда, куда он пускал или не пускал песни. И песенниц.

Та самая пропасть. Я почти не успела в ней побывать, так, падала вниз несколько секунд, не больше, но зато ясно видела: дна нет. Есть лишь бездна, для приличия прикрытая клочками тумана. Очень-очень редкого. И странно похожего на облачка пара, которые вырываются изо рта, когда говоришь на холодном воздухе. Или… поешь.

В голове закрутились фрагменты воспоминаний. О всем, что мы успели поделать вместе. И пазл вдруг сложился. Повернувшись ко мне неприглядной и очень печальной стороной.

Песни ведь и составляют собой тот туман. Песни, прошедшие сквозь плоть и дух рыцаря, запечатлевшие и хранящие его образ. Чем их больше, тем плотнее покровы, удерживающие от падения его самого. И тем больше у него сил.

Только у парня по имени Петер, считай, нет никаких запасов. Даже гончего он убил, задействовав частичку меня. Но прямо сейчас…

— Тебе так нравится твоя дурь? Хорошо. С ней и останешься. Надеюсь, вам будет нескучно вдвоем.

Время разговоров вышло. Наступило время действий.

Мой голос, в итоге, слышат лишь небеса…

Я не могла заставить себя следить за ударами. Потому что уже знала: каждый из них рвет на части и самого рыцаря тоже. Раньше его, чем противника.

Клоун упал быстро. И больше не огрызался. Только бессвязно скулил. Наверное, потому, что один из ударов явно свернул ему челюсть.

Петер бил методично. Размеренно. Словно заодно тренируясь и поверяя самодеятельную теорию практикой. Выглядело отвратительно. Как избиение младенцев. И хотя я прекрасно помнила всю предысторию, а о некоторых подробностях предпочитала даже не пытаться догадываться, к горлу все равно подступала тошнота. Правда, не того свойства, которое помешало бы мне допеть.

Конец любым надеждам…

То, что осталось лежать на полу, внешне ещё напоминало собой человека, но в песенном фоне больше походило на фарш. Наверное, примерно так же клоун должен был себя ощущать, если бы сохранял сознание. И будет, конечно. Потом. Когда очнется.

Петер постоял на месте, то ли о чем-то думая, то ли прощаясь со звоном песни, а потом пошел к выходу. Мимо песенницы, прячущейся под стулом. Мимо брата. Мимо меня. Открыл дверь и, только уже переступая порог, сказал кому-то:

— Мы закончили.

А я осталась стоять посреди зала.

Кажется, потом из коридора донесся звук падения, но в этот же момент через дверной проем скользнула хозяйка дома, ухватила меня за локоть и потащила к другому углу зала со словами:

— Я провожу вас.

Этот коридор был другим. Без отделки и винтажных акцентов: просто крашеные голые стены. И унылые лампы родом из ближайшего хозяйственного магазина. Но идти пришлось долго. Достаточно долго для того, чтобы в голове снова начали появляться вопросы. Да и вообще, связные мысли.

В конце пути нас ждала дверь. Самая обычная. Без затейливых филенок и прочих напоминаний о домашнем уюте. А за ней…

Типичный проулок. Со змеями пожарным лестниц на стенах, черными ходами и вереницами мусорных баков. Узкий тоннель на пару сотен футов, выводящий к свету большого города.

— Как вы?

Я подумала и констатировала:

— Выживу.

Девчонка хмыкнула. Правда, скорее сочувственно, признавая:

— Он очень требовательный.

О да. Только, увы, не к другим. Других он принимает такими, какими они сами хотят ему показаться. И тут я сглупила. Потому что могла быть с рыцарем, какой угодно, но выбрала ту маску, под которой удобнее. А он не стал её срывать. Просто согласился. Мол, как пожелаете, мэм.

А теперь он ушел и…

— И что дальше?

Девчонка рассеянно улыбнулась и процитировала:

— Как неисповедимы пути Господни, так непостижимы деяния длани Его. Ибо пока длится промысел божий, никто не в силах предугадать, что несут сии персты, погибель или благословение.

Мутные, как любая священная книга, строки мне ни о чем не сказали, но как-то успокоили, что ли. Чуть-чуть.

— Это из Писания?

— Единственная книга, которую Кайл знает наизусть, это Кодекс гроссмейстера, — вздохнула девчонка. — И к концу контракта, чувствую, я тоже его выучу.

Контракт, да. Партнерские отношения. У нас с Петером ведь тоже было что-то похожее. Только без текста. С одними подписями на чистом листе.

— А вы как? Возьмете отпуск или снова окунетесь в работу? Впрочем, можете и вовсе уйти на покой. С такими-то бонусами!

Я снова почувствовала, что дурею. Но теперь хотя бы наполовину от уличного воздуха.

— Простите?

— Мейстер же сказал, что закончил с вами.

Да ни черта он не говорил. То есть, брякнул, конечно, только даже не в мою сторону.

— Но во мне есть…

— Ага, она самая, — кивнула девчонка — Что-то вроде знака отличия. В благодарность. И как оберег.

— Как… Что?

— Ну, индульгенция, если вам так приятнее.

Да плевать на приятности, смысл-то в чем?

— То есть?

— Классика же. «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказу…» Ну, вы знаете. В Коллегии её, кстати, тоже принимают. С превеликим удовольствием. Потому что за все платит дом сюзерена. А уж как они потом между собой считаются, не наше вассальное дело.

Нет, пора все-таки заглянуть к доктору. По части головы. И начать принимать что-нибудь либо помогающее думать, либо напрочь отбивающее к этому охоту. Иначе можно свихнуться.

Значит, Петер нас отметил, заодно сообщая всем заинтересованным лицам что-то вроде: «Не влезай — убьет»? Вот об этом точно не стоит говорить Лео. А то пустится во все тяжкие, с его-то любовью к экспериментам.

И все равно не понимаю:

— Он разорвал контракт, но оставил за собой обязанности?

— Непостижимы деяния длани Его, — пожала плечами девчонка. — Не кипите мозгами. Это же рыцари. У них все не как у людей.

Это уж точно. Зачем брать на себя чужие грехи? Кто так делает? Разве только тот, кто…

Прощальная песня, да? Если бы! Наверное, он просто неумело подобрал слово. Хотя, с другой стороны, как ещё можно было бы выразиться, чтобы получилось правильно?

Мы все должны были попрощаться. Только не друг с другом, а с тем, что нам мешало. Или портило. Найти в глубинах себя, выудить, вытащить и отпустить. Смог ли это сделать сам Петер? Осталось ли от него хоть что-то вообще? Хотелось бы верить. Вот его брату точно не удалось попрощаться. Что же до меня…

Наверное, я все-таки справилась. Он ведь сказал: закончили. Просто потому, что не знает другой, более подходящей фразы.

Чертов белобрысый…

— Гаденыш!

Я повернулась, но на крыльце уже никого не было, кроме меня, только запертая дверь, и все что я смогла, только зло ударить в неё ладонями. А потом усесться на ступеньки, чтобы долго и тупо смотреть сквозь тоннель проулка на мешанину света и теней. Пока последних не станет больше.

Чтобы пройти путь от крыльца черного хода до шумной улицы, мне понадобилось меньше минуты. А показалось, что успела за это время перелистать всю жизнь. И закрыть законченный том. Потому что пора начинать писать новый. С чего? Да с чего угодно.

Например, завернуть на аромат знаменитого яблочного пирога в «Кичен Кинн», накупить всякой фигни, вызвонить Лео и устроить пикник на скамейке в ближайшем парке. То, что наготовлено дома, все равно никуда не денется, а упускать такой вечер, да ещё из новой жизни, прямо скажем, грешно.

К тому же можно понадеяться, вот совсем чуть-чуть, непременно по-детски, как вообще-то и полагается новорожденному младенцу, что фирменный соус миссис Кинн хотя бы ненадолго перебьет собой чувство сожаления. О том, что одна золотоволосая толстушка не дождется своего ангела.