Последний шанс

Сигарета Екатерины Ильиничны погасла. Она посмотрела на нее, сунула в пепельницу — и тут же взяла новую.

По своему умению одеваться, причесываться, по привычкам (курит), словом, по всем внешним признакам Генералова была модной, современной. Но сейчас Орачу показалось, что это лишь защитный панцирь. А суть ее в ином...

Он потянулся рукой к сигаретам:

— Разрешите за компанию?

Они пододвинула к нему пачку и зажигалку.

С каким удовольствием Иван Иванович затянулся! «И лишать себя такого из-за какой-то статьи в журнале! Да эти ученые готовы отобрать у человека все достижения цивилизации! Сахар — вреден, масло сливочное — враг, соль — и того хуже».

— А в сорок ко мне пришло это, — призналась Генералова. — Все тривиально, банально, по́шло... На восемь лет моложе меня, неудачный соискатель докторской степени. Вымучивает с помощью академика диссертацию. И самое печальное то, что знаю: как только он защитится, в тот же день забудет номер телефона своего руководителя, а значит, и мой. Но Алик заставил меня забыть, что мне уже за сорок, заставил забыть все привычки, заменил мне подруг, оставил за мной лишь одно право: помнить, что я — женщина.

В больших светлых глазах Генераловой блестел лихорадочный огонек. Смотрит на гостя в упор, будто выпытывает. Рука с сигаретой нервно подрагивает. Дышит глубоко, словно одолела крутую гору, втащила непосильную поклажу.

«Любит», — посочувствовал ей Иван Иванович. Ему было хорошо известно это чувство — поздняя, отчаянная, как последний крик утопающего, любовь. Чувство без узды, без оглядки на прошлое, способное толкнуть человека даже на преступление.

И в то же время Иван Иванович почувствовал к Генераловой уважение. Настоящая любовь доступна далеко не каждому из смертных. Это — дар, это — неожиданно открывшийся талант. И очень жаль, если этот талант будет окрашен в недобрые тона.

— Я вам не судья, — глухо ответил Иван Иванович. — Меня настораживает другое: женщина, пораженная недугом страсти, может решиться на все.

Генералова вприщур смотрела на гостя. Но вот глаза ее повлажнели. Длинные ресницы начали «таять», по щекам потекли черные ручейки.

— Из рассказов Сани я нарисовала себе ваш образ... Думала: вот он, особенный, способный проникать в людские души, познавать сокровенное... А вы — как и все... Обычный. Может, когда-то раньше и были таким, а теперь ваши человеческие качества поглотила служба. Нет у вас веры в людей, вам нужен только факт для проверки.

Иван Иванович понимал эту женщину, хотя очень мало знал ее. Видел, что ее корежит, как сыромятную бахилу на огне. Но не мог найти причину: почему она обнажает перед ним душу. Каковы мотивы?

— Извините, Екатерина Ильинична... Если я и стал причиной этих слез, то невольно.

— Не тешьте себя надеждой, Иван Иванович, вы тут ни при чем, — ответила Генералова совершенно спокойно. — Очередное разочарование женщины, подуставшей на долгом пути к вечному приюту.

Вот теперь Иван Иванович, кажется, понял: в Генераловой погибла актриса. Может быть, даже выдающаяся. «Ей бы играть шотландскую королеву Марию Стюарт, отправляющуюся на казнь».

Есть натуры, которые всю жизнь играют однажды выбранную роль. Амплуа Генераловой — трагическая личность...

Теперь Иван Иванович успокоился. Все стало на свои места. А то неопределенность сбивала его с толку, мешала сосредоточиться на главном, во имя чего он сюда и пришел.

Генералова поднялась с кресла.

— С вашего позволения...

И вышла.

Она вернулась минуты через три: привела себя в порядок: никаких следов былого расстройства. Волевая, пожалуй, даже злая. И уж ни в коем случае не нуждающаяся в утешении.

— Кстати, о машине. Я заканчиваю работу в пять. В семнадцать ноль-ноль, если для протокола. Вчера за мной заехал Александр Васильевич Тюльпанов. Это «друг нашего дома», как вы изволили заметить. До шести мы с ним катались за городом, дышали свежим воздухом. Затем он подвез меня к дому, а сам поехал за женой. Алевтина Кузьминична заканчивает работу в шесть часов, выходит из салона красоты, где работает массажисткой-косметологом, в шесть пятнадцать. Пока проводит последнего клиента, пока переоденется. Встретить жену на пороге салона — святая обязанность Александра Васильевича, которая нарушается лишь в двух случаях: когда мы с ним отбываем на юг или же когда отправляется в вояж Алевтина Кузьминична.

«Ничего себе многоугольничек на четыре угла, — подумал Иван Иванович. — А там, гляди, и пятый-шестой-седьмой пропишется. Уж слишком нейтрально ведет себя в этой сложной ситуации Алевтина Кузьминична, массажиста из салона красоты. Знает о связи своего мужа с Генераловой — и мирится с этим! Во имя чего?»

Орач из своей многолетней практики знал, что всякая «темная» в моральном плане ситуация чревата непредсказуемыми последствиями. И хотя взаимоотношения внутри квадрата: Генералов — его жена — Тюльпанов — и его жена лежали за пределами прямых служебных обязанностей Ивана Ивановича на сегодняшний день, не тревожить это, как все ненормальное, противоестественное, не могло.

— Сегодня, — продолжала Генералова, — я попросила Алика заехать за мной на часок раньше. Лирическое настроение. А остальное — как всегда.

— То есть?..

— Алик доставил супругу от салона до дома, и в восемнадцать тридцать пять интересующая вас машина была уже в гараже.

— Вы хотите сказать, что в то время, когда к вам приходил работник ГАИ лейтенант Бахмут, машины в гараже еще не было? — воскликнул Орач.

— Иван Иванович, я доложила вам с протокольной точностью: машина пересекла порог гаража в восемнадцать тридцать пять. Проверять факты и делать выводы — это уж ваша профессия, — пояснила Генералова. — Других сведений, интересующих вас, у меня нет. Ручаюсь вам головой, что в восемнадцать пятнадцать Алевтина Кузьминична вышла из дверей салона и села в «Жигули» бежевого цвета. Дальше все происходило по отработанному за годы супружеской жизни Тюльпановых графику, в который ограбление мебельного магазина не вписывается.

Какая же она ядовитая! Презрение сочилось из каждого ее слова, из каждой фразы...

«Что на нее так повлияло? Где я допустил промашку?» — терзал себя Орач.

— Должна вас предупредить, Иван Иванович, — в ироническом тоне продолжала Генералова, — мои взаимоотношения с Александром — не столь уж большой секрет. По крайней мере, я из этого не делала тайны. Так что где угодно и кому угодно могу сказать только одно: вот уже четыре с половиной года... И не было еще ни одного дня, ни одного часа, когда бы в меня вселилось сомнение, что я неправа, что мне надо строить свою жизнь иначе. Можете записать его данные: Александр Васильевич Тюльпанов, тридцати восьми лет, женат. Детей нет и не будет. Доцент кафедры профессора Генералова. Домашний адрес: Набережная, двадцать, квартира шестьдесят четыре. Найти не трудно — это семнадцатиэтажный дом. Точный адрес салона красоты назвать не могу, хотя бываю там не менее трех раз в неделю. Бульвар Шевченко, рядом с аптекой. Служебный телефон Алевтины Кузьминичны и домашний Тюльпанова вас интересует?

— На всякий случай...

Все названные Генераловой факты придется проверять. Дело в том, что Генералова сама осложнила ситуацию: она выпроводила работника ГАИ, который не сумел добраться до истины. А ведь суть в том, что во время ограбления мебельного магазина «жигуленок» бежевого цвета с номерным знаком СЛГ 18—17 был в пути. Генералова утверждает, что его маршрут выверен по секундам. Хотелось бы в это верить и Ивану Ивановичу, но прежде он должен во всем сам разобраться. Сейчас он вместе с Генераловой зайдет в гараж, откроет багажник, и все станет на свои места: если в багажнике обнаружится «квадратненькая» сума из «тяжелого» брезента, новое ведро и запасное колесо, с этого момента для Генераловой и ее друга начнутся новые неприятности. Если же этих улик нет, придется проверять другие, названные Генераловой факты.

То, что Иван Иванович узнал из неожиданной исповеди Екатерины Ильиничны, не вписывалось в его представление о таких возвышенных категориях, как любовь, счастье, доверие...

Если то, чем живет Генералова, и есть любовь, то как же тогда с унижением ее человеческого достоинства? Два или три раза в неделю она отвозит своего друга с места их свидания к двери косметического салона. И наверняка, отъехав, видит, как он встречает другую, ведет ее, поддерживая под локоток, и что-то нежно нашептывает на ушко. А та звонко смеется! Счастливая: муж встретил ее с работы!

Неужели у Генераловой ни разу за все пять лет не проявилось желание крикнуть себе и ему: «Не сметь!»

Но не кричит. Боится потерять то, что имеет. Но любовь — это же взлет духа! Это же вселенная на двоих. Поэтому любовь всегда немножко эгоистична, она не умеет и не желает делиться с кем-либо своим сокровенным. Что для нее мать, родившая и вскормившая! Что дети... Твоя плоть, твои мучительные радости, твоя надежда, твоя обогретая улыбкой старость!

Увы, случается...

...Жадная до жизни Екатерина Ильинична... Увязший по уши в своей работе, больной ишемической болезнью сердца академик Генералов... Альфонс, сутенерствующий на чужом таланте, доцент-неудачник Александр Тюльпанов... Его жена — массажистка-косметолог, которая пятый год делает вид, будто не догадывается о симпатиях своей постоянной клиентки к своему мужу...

Ничего святого в жизни этих людей.

Записывая телефоны Тюльпановых, Иван Иванович вспомнил, с какой интонацией в голосе Екатерина Ильинична заявила, что из встреч с доцентом Тюльпановым «не делает тайны», и спросил:

— Екатерина Ильинична, а в каких отношениях вы с женой вашего друга?

Прищурив правый глаз, Генералова ответила:

— Если это важно для обнаружения преступников, ограбивших мебельный магазин, — в превосходных. Она моя ближайшая подруга!

«Массажистка-косметолог для женщины, которая отчаянно борется за каждую толику уходящей молодости, — это, пожалуй, более, чем подруга». Задетый ее сарказмом, Орач не сдержался и ответил на реплику Екатерины Ильиничны не менее ядовито:

— Хранительница неувядаемой молодости — конечно же, ближайшая подруга.

Наверно, это было зло. Иван Иванович тут же раскаялся, но слово — не воробей.

Мочки ушей Екатерины Ильиничны, отяжеленные серебряными клипсами-фонариками, лоб налились багрянцем. Но она справилась со своими чувствами.

— Ах, Иван Иванович, ваша проникновенность убивает наповал.

Он покачал головой и не без внутренней грусти заметил:

— Хочу понять. Вы женщина умная, бог вас не обидел внешностью. — Подумал и досказал: — Умеете нравиться мужчинам. Мне кажется, ваше счастье могло быть более глубоким.

Она поверила в его откровенность и тихо сказала:

— Товарищ майор милиции, вы когда-нибудь слыхали, чем женщина отличается от мужчины? Он любит: «Я так хочу». Она любит: «Он того хочет».

Теперь ему стало жалко Генералову.

— Екатерина Ильинична, это же один из постулатов Фрейда.

— Ничего удивительного: в мединституте нас знакомили с «реакционной теорией» австрийского врача и психолога Зигмунда Фрейда — психоанализом. Кое-что из его трудов довелось читать. Но его постулат: любовь женщины — «Он того хочет» — в моем представлении — истина. Она помогает мне хоть чуточку быть счастливой. Только не в вашем понимании. Вы же из тех, кто не признает права на человеческие слабости.