Школа ненависти
- Автор: Алексей Крутецкий
- Жанр: Детская проза
- Дата выхода: 1964
Читать книгу "Школа ненависти"
* * *
Особняк владельца лакового завода на Заставской улице в летние знойные дни утопал в зелени. Окна этого белого двухэтажного здания всегда были завешены тяжелыми шторами: доктор химии Герман Стерницкий не любил шума.
В саду перед открытой верандой — огромная клумба: цветы, цветы, цветы, а за клумбой насвистывал белый мраморный амур. С его пухлых губ вместо мелодии струилась серебристая лента. В бассейне, у ног амура, рыбки лениво пошевеливали хвостами. А дальше, по сторонам узких песчаных дорожек, — шиповник и розы, большие розы покачивали головками. Груши, румяные яблоки качались на тонких ветвях и, поблескивая на солнце, выглядывали из листвы.
В стороне от особняка, за высокой железной оградой, вытянулся одноэтажный корпус завода. Его окна тяжелыми решетками напоминали тюрьму.
Массивная дверь калитки в высоком плотном заборе, ведущая в сад, к особняку, была всегда закрыта с внутренней стороны. А там, за калиткой, огромная собака лениво потягивалась, высунув длинный язык.
Полакомиться грушей или яблоком из этого сада мы с Колькой и не думали, а только издали поглядывали на них.
Сад и особняк находились на углу Заставской и Цветочной улиц, и мы с Колькой, бывало, припадем к забору со стороны безлюдной Цветочной и в узкую щель наблюдаем за всем, что происходит в саду.
— Привязать к веревке грузило, какую-нибудь железку и забросить его на грушу. Веревка обовьется вокруг ветки, как завяжется… — предлагал Колька, но плодовые деревья росли далеко от забора, и достать груш или яблок таким способом было невозможно.
С наступлением зимы мы с Колькой принимались мастерить коньки. Вооружившись острыми ножами, старательно вырезали из крепких березовых поленьев сначала заготовки для коньков — трехгранные деревяшки шириною в ладонь и почти вдвое длиннее подошвы сапога. С одной стороны мы концы деревяшек закругляли, и они становились похожими на полозья маленьких санок с острой гранью внизу.
Наши коньки мы привязывали к ногам веревками. Дырочки для продевания веревок мы не просверливали, а прожигали. Накаливали докрасна конец толстой проволоки и, приставив к деревяшке, легонько поворачивали его. Клубился едкий дым, и в коньке получалась круглая дырочка.
Дома мы привязывали к ногам коньки и отправлялись кататься по гладким, скользким панелям.
Часто ездили мы к щели забора на Цветочной улице. Там, в саду, на площадке, зимой был каток для детей фабрикантов, домовладельцев.
По вечерам большие электрические лампы покачивались над катком, искрился снег, и гладкий лед, подметенный ветром, блестел как зеркало.
Приготовишки в голубых, желтых, красных вязаных костюмах, в меховых или шерстяных белых шапочках, в цветных рукавицах, кружились на льду, и коньки у них блестели как серебряные.
С темной улицы в щели нам с Колькой все это было видно так хорошо, как будто мы сидели в темном зале кинематографа и смотрели на экран.
Я любил следить за маленькой девочкой в черных рейтузиках, белой шапочке и белых рукавичках. Она так быстро и красиво кружилась, что полы ее коротенького оранжевого казакинчика взлетали как крылышки, и казалось, что девочка вот-вот улетит.
— Коля, смотри — бабочка-ласточка! — шептал я. Но Колька сердито ворчал:
— Отстань!
Иногда Колька вздыхал:
— Мне бы такие коньки да костюм, я бы им всем показал!
И вот однажды, накануне Нового года, к нам в квартиру пришла наша домовладелица, высокая, тощая дама в длинном черном пальто.
— Я к вам относительно вашего мальчика… — ласково заговорила она, обращаясь к матери. — Вашего шалуна я хорошо знаю. Для таких детей, не имеющих своей елочки, мы в этом году устроили одну большую елку. Знаешь дом в саду у лакового завода? — обратилась она ко мне.
— Знаю! — ответил я и добавил: — Только я один не пойду, мы вместе с Колькой…
— Это его дружок неразлучный, тоже сирота, — объяснила мать.
— А можно его позвать сюда? — спросила дама.
Я прибежал на квартиру к Кольке и еще с порога закричал:
— Идите скорей к нам! Хозяйка пришла. Не бойтесь! На елку приглашает!
Колька вошел в кухню нахмуренный, а его мама робко встала у порога.
— Оба они хорошие, — расхваливала нас мама, — и в школе у них ни одной тройки. Все пятерки да четверки.
— Хорошо! — сказала дама. — Пусть идут вместе. Там покормят их, конфеток дадут и подарки будут всем обязательно. По десяти рублей за билет заплачено. — Она достала из сумочки красивые билеты, окаймленные золотыми полосками. — Только вы уж хорошенько вымойте ваших шалунов, там будет много гостей. Ваших детей встретят там и проводят, так что вам самим туда показываться не нужно, — добавила она, прощаясь.
Как только домовладелица ушла, мы сразу тотчас же стали готовиться к завтрашнему вечеру.
Максимовна и Уткин удивлялись нашему счастью.
— Десять рублей за билет — не шутка, — пыхтя трубкой и кашляя, покачивал головой Уткин, — за десять рублей нашему брату рабочему целый месяц прокормиться можно.
— Да я в последний год на фабрике десять рублей в месяц зарабатывала, — завидовала и Максимовна.
У меня был большой длинный ремень с тяжелой медной пряжкой. Все мальчики завидовали этому ремню. При встрече с «клопами» и во всех решительных случаях я накручивал конец ремня на руку и наступал. Этим ремнем я никого никогда не ударил, но «клопы», только увидя этот ремень, убегали от меня без оглядки.
Никогда и ничего я не скрывал от мамы, и, наверное, поэтому она сказала мне:
— Такую страсть надевать туда не годится. — И купила мне синенький поясок с кисточками.
Наконец наступил следующий день, и мы с Колькой в свежих рубашках, причесанные, с белыми носовыми платочками в карманах, отправились на елку.
— Молодцы, настоящие молодцы! — провожая нас, сказал Уткин. — Только пальтишки-то у вас лохматые.
— Ничего, чай, пальтишки-то снимут там, — заступилась за нас Максимовна.
У калитки нас встретил сторож, рыжий старик.
— Проходите, проходите, ребята. Вот налево, только ноги отряхните хорошенько, — ласково сказал он.
В большой светлой прихожей было тепло. Из-за дверей доносился шум, говор и долетали звуки рояля.
— Раздевайтесь, мальчики, — сказала нам молодая красивая горничная в белом передничке. — Положите пальто вот сюда, — и указала на груду детских пальтишек, уже лежавших у вешалки на блестящем паркетном полу.
Мы засунули шапки в рукава пальтишек и положили их в общую груду.
Рядом на большой вешалке висели мужские и женские пальто, и мы догадались, что гостей на елке уже много.
— Мальчики, проходите сюда, проходите, милые, — воскликнула высокая полная барыня, незаметно подошедшая к нам в узком, блестящем платье до самого пола. Она повела нас по коридору, ввела в большой полутемный зал, велела сесть на стулья в уголке и сказала таинственно:
— Сидите здесь и ждите.
Оставшись одни, мы с Колькой осмотрелись. В зале на стенах висели большие картины. Передняя часть зала была отделена занавеской, и мы догадались, что там и стоит елка. На стульях и креслах, составленных в зале рядами, сидели так же тихо, как мы, еще несколько девочек и мальчиков.
Издалека, из других комнат, долетал смех. К нам в двери зала заглядывали то старики, то старухи.
Наконец свет за занавеской вспыхнул ярче.
— Можно начинать, — сказал кто-то, и занавеска отодвинулась. Большая елка была так красива, что сначала даже стало больно глазам.
По левую сторону елки сидели хозяева: барыни, важные старики и нарядные старухи, а по правую были разложены подарки. Из длинных раскрытых коробок на нас смотрели большие куклы, лежали два барабана, возвышалась большая пачка шерстяных рубашек. Под елкой стояли маленькие белые валенки и лежало несколько пар коньков вместе с новыми черными и желтыми сапогами.
Неожиданно раскрылась боковая дверь, и к елке побежали зайцы, лисицы, медведи, петухи, гуси — переодетые дети наших хозяев. Они запрыгали вокруг елки, заплясали. В другой комнате кто-то заиграл на рояле, и неуклюжий медведь пошел плясать с маленькой белочкой, в которой я узнал девочку, так хорошо кружившуюся на коньках.
После плясок стали показывать, как зимой стрекоза пришла к муравью просить обогреть ее. Нам с Колькой все это было известно и даже противно было глядеть, как девчонка с тоненькими крылышками за плечами — «стрекоза» — стала плясать.
Мы с Колькой смотрели на елку, на танцы, но все наши мысли невольно устремлялись к конькам и сапогам. Ведь они стоили так дорого, что мы могли только мечтать о них.
Наконец все представление окончилось, и началась раздача подарков.
Седой старик в золотых очках и старушка в черном платье сели на стулья у елки, а барыня в голубом платье подвела к елке какую-то девочку и спросила:
— Что ты хочешь?
Девочка выбрала куклу, старуха погладила ее по голове и еще дала в придачу красные рукавички.
В это время два гимназиста подошли с другой стороны, не спрашивая разрешения, взяли по паре коньков и ушли.
У меня словно что-то оборвалось в груди.
— Коля, пойдем туда. Ведь видишь! — требовал я, но Колька больно ударил меня локтем.
Следующую пару коньков отдали незнакомому мальчишке, и мы слышали, как старик сказал:
— Ничего, что сапоги велики, подрастешь.
Так раздавали подарки, и мы с Колькой ждали, когда дадут нам.
— На вот тебе и шерстяные чулочки, — старуха дала мальчику и чулки.
Теперь под елкой оставалась только одна пара коньков.
— Ну вот! — шепнул я Кольке. Но в это время к елке подошел еще один большой гимназист, и, шепнув что-то старухе, взял их и вышел из зала.
Колька побледнел, встал и молча направился в прихожую.
— Коля, Коля! — пытался я остановить его, но он уже кричал горничной у вешалки:
— Отдай пальто!
— Сейчас нельзя уходить, нельзя! Сейчас будем кофе пить с пирожным, с конфетами, — успокаивала его горничная.
— Сама пей! — кричал Колька и рвал у нее из рук пальто.
— Отдайте и мне! — закричал и я.
— Чьи они? Кто им билеты дал? — спросила подбежавшая молодая барыня, пытаясь успокоить Кольку.
Но он, рассвирепев, кричал одно и то же:
— Уйди! Уйди! — и отталкивал обеих женщин.
— Отдайте! Пусть уходит! — приказала барыня и сказала, обратившись уже ко всем хозяевам, сбежавшимся в прихожую: — Посмотрите, ведь это же настоящие звери!
— Сами звери! — крикнул Колька и выбежал на улицу, хлопнув дверью.
Дома на кухне я все рассказал маме и жильцам и думал, что они будут жалеть нас с Колькой, но ошибся.
Уткин курил, кашлял и, давясь табачным дымом, смеялся.
— Вишь, как вас угостили господа почтенные!
— Они нахальные. Сами пригласили и сами обобрали всё, — улыбнулась и мама.
— А я скажу, — еще мало вам. Прутом бы вас хорошенько, чтобы в другой раз к ним на поклон не ходили! — Максимовна прошамкала своим беззубым ртом и тоже засмеялась тоненьким голоском.
Так кончилась наша елка.
К щели в заборе на Цветочной улице мы с Колькой больше не подходили.