Лавандовые сны

Сон

— Луна! Луна! — Ксенофилиус нещадно хлестал кричащую во сне дочь по щекам. Уже третий час он стоял у ее кровати, пытаясь разбудить ее. Его лицо выражало лишь безысходность отца, который никак не мог помочь своему ребенку, пусть и взрослому, но все же ребенку.

Слезинки, как прозрачные жемчужины, скатывались по щекам Луны одна за другой, лицо исказилось в такой муке, словно ее пытали, вены на запястьях были напряжены, отчего казалось, что они вот-вот лопнут, а тонкие пальцы намертво вцепились в складки тонкой хлопковой простыни. Она кричала, стонала чуть слышно, но когда ее надорванный от криков голос сходил на нет, Луна вновь принималась вопить, что было сил.

Ксенофилиус знал, что этот сон не просто кошмар, не болезнь, не забвение... Это вообще не было сном. Его дочь каждую ночь уходила от него, но к кому и куда, оставалось для них обоих большим, тревожным и пугающим секретом.

* * *

— Владыка! Владыка! — голос служанки раздался эхом по всем коридорам, разлетаясь отголосками, словно стайка испуганных птиц.

Владыка Лихолесья — король Трандуил — взметнулся с резной скамьи и, отталкивая на своем пути слуг, ворвался в покои королевы.

На высокой перине, среди тяжелых парчовых складок покрывал и пышных, белоснежных подушек он еще издалека заметил хрупкую фигурку, лежавшую под простынями. Что-то сильно кольнуло его в груди, когда он услышал тихий писк, так похожий на плач младенца, и такой же тихий вздох, словно все последние силы и вся благодать, подаренная от рождения Владычице, разом покинули ее.

— Владыка Трандуил, ваш сын... — шепот молоденькой эльфийки точно отрезвил его. — Леголас... она просила... — служанка встретила на себе полный непонимания взгляд короля и опустила голову, чтобы скрыть горькие слезы.

Крохотный сверток на ее руках зашевелился, из-под шелковой материи показались маленькие ручки, так отчаянно тянущиеся к груди "матери". Анариэль — та самая, что держала на руках новорожденного принца Лихолесья — долее не сдерживала свои горестные всхлипы и, протянув младенца на руках вперед, не смела даже взглянуть на Владыку.

Трандуил уже с минуту стоял, не шевелясь, точно погрузившись в сон наяву. Сердце отбивало барабанную дробь, все внутренности сковало холодом, и это мерзкое и страшное ощущение, словно жизнь покинула его дворец навсегда, не оставляло его ни на миг. Он взглянул на служанку, что горько плакала перед постелью его супруги, взглянул на руки Анариэль, протягивающие ему его собственного сына. Леголас. Имя ударило его прямо в самое сердце. Почему она дала ему имя, не получив на это его одобрения? На это была только одна причина... Его взгляд упал на постель, на измятые простыни и скомканные покрывала, и, наконец, на пышную копну золотых кудрей, разметавшихся по подушкам. Он медленно подошел к краю кровати, аккуратно присел, словно боясь лишний раз потревожить королеву. Лицо, скрытое под мокрыми от пота прядями, было мертвенно бледным. Он протянул ладонь, чтобы убрать надоедливые волосы. Темные ресницы, обычно так трогательно дрожащие во сне, больше не трепетали. Губы совсем побелели, а на щеках не красовался невинный, розовый румянец. Владычица лежала спокойно и тихо, грудь не вздымалась в такт ее дыханию. Трандуил ощутил холод ее кожи, едва коснувшись кончиками пальцев ее щеки. И боль, словно разбушевавшаяся река, накрыла его своими ледяными потоками с головой. Он молча взял сына на руки и приказал служанкам уйти. Младенец с широко распахнутыми, синими глазами и с неподдельным, самым искренним, какой только может быть, интересом, разглядывал своего отца.

— Леголас... Я тебя не покину, — слова сами собой сорвались с его губ.

* * *

— Доброе утро, отец, — голос Луны казался свежим и бодрым, она приветливо улыбнулась корпящему над завтраком Ксенофилиусу.

— Доброе, родная... Ты опять кричала во сне, но на этот раз так сильно, что я уже собирался доставить тебя в Мунго... — мистер Лавгуд устало вздохнул и приобнял дочь.

— Опять. Ты знаешь, я так хочу помнить свои сны! Отчего я не запоминаю их? Наверное, нарглы.

— Милая, я боюсь, что однажды ты не проснешься. Ты уходишь от меня так далеко, что я не могу докричаться, — Ксено поцеловал Луну в макушку.

— Я тебя не покину, — эти слова заставили кожу покрыться мурашками, и хотя Луна не знала причины, она понимала, что эти самые слова она сказала против воли, словно кто-то шепнул ей их в тишине.

* * *

Над колыбелью Леголаса висела тонкая шелковая шаль, сквозь которую проникал прохладный звездный свет. Владыка приказал перенести крохотную кроватку сына в свои покои накануне, и сейчас он сидел возле него, опираясь руками о резные края зыбки, вот-вот норовя уснуть. Он не заметил, как голова сама собой склонилась, и шелковистые пряди золотых волос расстелились по плечам.

Вдруг теплые, хрупкие ладони коснулись его висков. Тонкие пальцы пробежались по скулам и очертили их острые контуры. Владыка резко дернулся и открыл глаза. Сквозь дрему и ночной полумрак он не смог сперва разглядеть лица пришедшей, но для того, чтобы узнать, кто она, ему и не понадобилось бы острое зрение. Он взял ее ладони в свои руки, трепетно сжал их и припал к ним губами.

— Таурэтари*... Моя милая, — его шепот заполнил покои.

— Владыка, — она склонилась перед ним на колени и, заглянув в глаза, вдруг поморщилась, точно от боли. — Ты не должен забывать о своем королевстве, о своем долге...

— Ты пришла, — он будто бы и не слышал ее слов. Сжав ее так сильно в своих объятиях, он перестал дышать.

— Я пришла, но это не значит, что я вернулась. Дай мне взглянуть на сына.

Подойдя к колыбели, она не смогла сдержать радостных слез.

— Мой мальчик... — слова оборвались — слезы заглушили их.

Владыка приблизился к ней сзади и прижал ее к своей груди.

— Почему ты оставила нас? — горько прошептал он.

— На то была воля Валар, родной мой...

— Я против их воли! — прорычал Трандуил и еще крепче обвил руки вокруг ее талии и хрупких плечей.

— Не гневи их, тш-ш-ш-ш, — она приставила пальчик к его губам. Привстав на носочках, она едва коснулась его щеки губами и прошептала, — Я вернусь, когда ты будешь во мне нуждаться более всего... А сейчас тебе нужно поспать.

Она молча сидела на краю его постели, тихонечко, почти что без слов, напевая колыбельную. Ладонь ее покоилась у него на груди, как раз там, где она могла ощущать мерный стук сердца. Она посмотрела на колыбель, где чуть слышно сопел малыш. "Я люблю тебя, мой маленький листочек", — спокойный и теплый голос наполнил комнату заботой и любовью, наверное, впервые за долгое время.

* * *

— Теперь ты плачешь. Горько и подолгу, — в голосе Ксено звучала печаль.

— Я не знаю, почему и по кому я горюю, папа... Но мне с каждым днем становится все горше на душе.

— Быть может, нам стоит обратиться к целителям? Твоя тоска не проходит вот уже несколько лет, милая. Она высасывает из тебя силы и остатки радости, точно дементор. С тех пор, как закончилась война, ты стала чувствовать себя все хуже и хуже... Я не могу допустить того, чтобы моя единственная дочь погубила свою жизнь во снах!

— Я чувствую, что эти сны намного больше, чем просто грезы, отец. Я живу в них... И я понимаю, что когда-нибудь, когда придет время, мне придется уйти от тебя навсегда.

* * *

Легкая поступь Владыки сменилась тяжелыми, но неслышными шагами. Леголас покинул Лихолесье, сын покинул его. Теперь он мог лишь ждать вестей, надеяться, что его единственная отрада, его родная кровь, его маленький листочек будет в безопасности, сможет выстоять и защитить себя.

Он давно перестал быть Владыкой Лихолесья, скорее, он теперь был тенью короля, настолько тонкой и бесплотной, что малейший ветерок мог развеять его живой прах. Он знал, что в скором времени им предстоит война. Он знал, что его лес может пасть. И сейчас безумно и сильно, как никогда раньше, он нуждался в своей любимой.

Ночной воздух тихо играл с его волосами, глаза Владыки были плотно сомкнуты, а руки покоились на шелковом покрывале. Он спал, крепко и безмятежно. И впервые за долгие годы она не снилась ему.

Чьи-то нежные руки провели по его щеке, чьи-то изящные пальцы убрали золото прядей с его лица, чье-то теплое тело прижалось к его груди так сильно, словно боясь отпустить. Владыка знал, что она не уйдет. Она вернулась к нему навсегда, пусть и во снах.

[image_180|center]

* * *

Ксено молча стоял на небольшом пригорке кладбища близ Оттери-Сент-Кечпоул. На небольшой каменной плите лежал букет лаванды, такой пахучей и дурманящей, что его самого клонило в сон. Надгробная плита была очень простой, все, что на ней было — надпись, сделанная незатейливым почерком: "Луна Элен Лавгуд. 8 января 1981 — 17 июля 2000".

* Таурэтари — Королева леса