Гермиона не может не помочь

Гермиона кивает, тщетно пытаясь скрыть выступающие слёзы.

— Как думаешь, сколько мне осталось?

— Я не знаю, — Гермиона берёт себя в руки и грустно улыбается, смаргивая слёзы. — Никто не знает…

И опять — «Гермиона не может не помочь!» — восклицает Рон. Он не злится, не ругается, ему, кажется, всё равно, что Гермиона столько времени проводит с Малфоями.

Сам Драко выглядит так, что Гермиона, однажды выйдя из комнаты Астории и наткнувшись на него в коридоре, без слов затаскивает Драко в пустую комнату и отчитывает:

— Ты что, хочешь и себя уморить? Хочешь, чтобы Скорпиус остался один? — шипит она на него тихо, чтобы не тревожить Асторию. — Ты настолько её любишь, что готов последовать за ней? А как же сын?

— Люблю? — он смотрит на Гермиону так, словно она сказала что-то глупое. — Ты не понимаешь, это не любовь. То есть, не такая, как ты думаешь, — он садится на кровать, его плечи опущены, он смотрит в пол и неожиданно начинает рассказывать. Гермиона стоит рядом, оперевшись плечом о столбик, удерживающий балдахин, и слушает, не перебивая.

Драко рассказывает, как после войны чувствовал себя одиноким, как до тошноты не хотел общаться с теми, кто был на тёмной стороне — последний год войны выел его душу до дна. А те, кто был на стороне света, по понятным причина не горели желанием общаться с Драко. Панси Паркинсон мелькала то и дело, намекая, что готова утешить, а ему хотелось её придушить. А потом появилась Астория. В ней было столько чистоты и тепла — во всём этом мраке, в этой грязище, которую несла война, Астория умудрилась остаться незапятнанной. Она была словно глоток чистой воды, она была его надеждой и стала его спасением. Они были преданы друг другу все эти годы, поддерживали друг друга, растили сына. Они были из одного теста, раньше — лучшие по праву рождения, потом — изгои из-за чистокровности. Половинки? Возможно.

— И это не любовь? — тихо спрашивает Гермиона, хотя, кажется, понимает, о чём говорит Драко. Гермиона иногда думает, что, возможно, все эти годы приключений бок о бок с Роном предопределили их будущее. Просто иначе быть не могло, так ведь?

— Я хочу тебя кое о чём попросить, — Драко берёт её руки в свои и смотрит снизу вверх, прямо в глаза.

— Да?

Его руки тёплые и нежные, он поглаживает большим пальцем венку на её запястье, и кажется, что от этого кровь ускоряет бег.

— Потом, когда… когда я останусь один, ты будешь хоть иногда приходить?

Гермиона закрывает глаза и кивает.

* * *

Она выполняет обещание, продолжая навещать Драко, когда Астория умирает.

Они гуляют вдоль моря, холодный весенний ветер треплет волосы и заглушает их слова, но они всё равно говорят, говорят, говорят. И вскоре Гермиона с удивлением понимает, что приходит к Драко не по зову долга, а потому что ей просто хочется. Рон в курсе этих визитов и даже не шутит на этот счёт, повторяя только: «Гермиона не может не помочь!» Но Гермионе кажется, что на это раз помогают ей. Всё чаще Драко поддерживает её, а не она — его. И это очень, очень странно и очень приятно. Ей хорошо в этом доме, ей хорошо рядом с этим человеком, и с каждым разом уходить от него становится всё сложнее. Но она, конечно же, уходит, чтобы вернуться через несколько дней.

— Кажется, наши дети подружились. Гарри просил передать, если ты отпустишь Скорпиуса на пару недель к ним, они будут рады.

— Наши дети дружат, — Драко усмехается и качает головой. — Кто бы мне рассказал — не поверил бы никогда.

— Скорпиус — хороший парень, вы с Асторией…

— А мы, мы с тобой дружим? — Драко перебивает её, останавливается, поворачиваясь к ней лицом. За его спиной шелестит море, ветер — уже по-летнему тёплый, гонит облака, которые то и дело закрывают солнце.

Гермиона застывает. Как можно назвать их отношения? Она не знает.

Драко протягивает к ней руку и почти невесомо касается скулы. Он не улыбается, смотрит на неё спокойно, но в его глазах читается просьба. Он безмолвно молит её: «Не отталкивай!», и она чуть прикрывает глаза и позволяет себя поцеловать.

Это похоже на действие хроноворота, словно годы летят в обратную сторону. Гермионе начинает казаться, что ей снова восемнадцать и вся жизнь впереди. Но поцелуй заканчивается, и она стоит растерянная и немного ошалевшая от нахлынувших чувств.

— Я всё испортил? — Драко отодвигается от неё чуть-чуть, только чтобы видеть её глаза.

— Нет… нет, — отвечает она, сама не уверенная в том, что говорит.

Они идут дальше молча, и Гермиона размышляет о том, что скорее всего Драко опять принимает за любовь страх одиночества, и её сердце сжимает тоска. Ей до одури надоело анализировать и полагаться на разум, но иначе она не умеет.

Драко осторожно касается её руки, аккуратно переплетает их пальцы и тихонько пожимает их.

Гермиона останавливается, делает вдох и сама целует Драко. Он тяжело дышит и обнимает её так сильно и страстно, что она смешно ойкает, и он тут же отпускает её.

Они стоят рядом. Драко обнимает её за плечи, они молчат и смотрят на море. Гермиона не питает иллюзий, она знает, что правильнее было бы свести всё к шутке, перестать с ним общаться, но она только плотнее запахивает полы лёгкого плаща и теснее прижимается к мужчине рядом.

Она успеет принять правильные решения — потом. Сейчас она просто хочет быть рядом с ним, слышать биение его сердца и верить, что и для них счастье ещё возможно.