Мой варвар (Харлоу и Рух)

Стоя рядом со мной, Рух кладет дичь в свою сумку, вкладывает нож в ножны, а затем берет меня за руку. Улыбка сходит с его лица, и он протягивает руку, чтобы коснуться моей щеки.

Ооо!

— Что случилось?

Он смотрит на океан, а на шее у него сильно пульсируют жилы. Меня охватывает беспокойство. Потянувшись к нему, я беру его за руку и сжимаю ее. То есть, я бы это сделала, не будь у него этих странных наростов, пролегающих вдоль его кожи. Но он все понял и протягивает руку, чтобы коснуться моей щеки, и на его лице снова появляется слабая улыбка.

— Вбшан место.

Я наклоняю голову и мысленно прокручиваю инопланетный язык, подыскивая соответствие.

— Мне незнакомо это слово.

— Сюда, — Рух показывает на песок, затем на отдаленные скалы. Когда я легонько трясу его руку, выражая свое замешательство, он тянет мою руку к своей щеке и поглаживает моими костяшками пальцев кожу. Тогда, печально вздохнув, он идет, потянув меня за собой.

Я подчиняюсь, но должна признать, что проявляю осторожность. Что на этот раз? Даже представить себе не могу, что он хочет мне показать. Мы идем дальше по побережью, и кажется, что Рух совершенно точно знает, куда именно мы направляемся. Он ведь уже показал мне пещеру, в которой мы остаемся жить…, неужели есть еще кто-то — или что-то — недалеко от этого места?

Однако я не готова к тому, что он мне показывает. Мы находим еще одну пещеру, и Рух крепко держит меня за руку, когда мы нагибаемся и входим внутрь. Эта пещера расположена достаточно далеко от той, другой, и она совсем маленькая. Но я понимаю что это, в тот же миг, когда моему взору предстает насыпь камней, сложенных в овал, а сверху на скалистом выступе висит ожерелье из бусин.

Это — могила.

Рух опускается возле нее на колени, крепко держа меня за руку, словно боится расставания. Через мгновение он оглядывается на меня.

— Вбшан место.

— Вбшан — твой отец? — спрашиваю я. Должно быть, это он и есть. За все время, что знаю Руха, я получила от него пару подсказок о том, что он жил со своим отцом, но потом его отец умер. Ну и, конечно же, не может же этот дикарь взяться на пустом месте.

Я смотрю вниз на могилу. Я даже не возражаю против сокрушительной хватки, которой Рух сжимает мою руку. Он нуждается в успокоении, а если и существует хоть что-то, что в моих силах ему дать, я это сделаю. Я пытаюсь вообразить, насколько душераздирающе это, должно быть, было для него: быть одному, за исключением еще одного человека, а потом этого человека потерять? После этого похоронить его, в одиночку? Я пялюсь на могильный холм из камней, размером с ладонь. Они не принесены с побережья. Сколько же времени он их собирал, чтобы похоронить своего отца?

Как давно уже Рух живет один?

Я глажу его по руке, чрезвычайно переполненная сочувствием к моему бедному варвару.

— Ты ведь был совсем маленьким, когда умер твой отец?

Печальный взгляд, которым он окидывает меня, не излучает понимание, и я не давлю на него. Это совсем не то, о чем необходимо сейчас говорить. Исходя из его дикого внешнего облика и его ошеломительного непонимания в определенных вещах, могу предположить, что он на самом деле был довольно маленьким.

Бедный, мой Рух. Неудивительно, что он испугался, увидев другого охотника. Неудивительно, что он вырубил меня ударом по голове и утащил. Он должен был почувствовать резонанс и среагировать на притяжательный всплеск чувств. Он не знает, как справиться с необходимостью в другом человеке.

Черт, сам факт того, что он заботится обо мне, скорее всего, пугает его до смерти. Мне знакомо это чувство, однако не столь глубокое, как у него. Я была оторвана от всего, что я знала и окружало меня, кроме моей семьи, члены которой уже скончались, а здесь я наслаждалась компанией других людей.

У него столь долго никого не было.

Моя грудь резонирует, и его собственная подхватывает эту песню.

Поглаживая его руку, я прижимаюсь щекой к его плечу. Моя бедная пара. В конце концов, мы ведь пара, не так ли? Я так яростно боролась против этого, потому что боялась, а увиденное здесь полностью изменило мое отношение к жизни. Как долго Рух должен еще страдать в одиночестве? И теперь, когда у него появился кто-то вроде меня — я его отталкиваю. Я игнорировала резонанс, потому что чувствовала, что еще не готова.

Все же мне любопытно, готов ли вообще кто-нибудь по-настоящему?

В этот миг я хочу дать Руху все, что в моих силах. Хочу дать ему пару, семью, научить его сексу и всему остальному, не расставаясь ни на день. Хочу, чтобы он знал, что не одинок.

Я хочу, чтобы он знал, что кто-то любит его. Кто-то здесь ради него.

Мое сердце болит, и под внушительным мурлыканьем в моей груди, я чувствую, что это хорошо и правильно.

Сейчас настало время для нас стать одним целым.

Часть 5

РУХ

Хар-лоу молчаливая, когда мы оставляем могилу моего отца. Вид этой могилы всегда навевает на меня грусть, но сегодня существует только боль утраты, что она никогда не встречалась с ним. Я не выхожу из себя от горя, сегодня нет. Сегодня мне слишком много надо показать моей Хар-лоу. Я должен развести для нее костер в пещере и устроить постель, прежде чем стемнеет.

Больше я не могу зацикливаться на своем прошлом. Я говорю своему отцу тихое внутреннее «прощай» и забираю Хар-лоу обратно на ту часть побережья, которое мы займем, как свое. Она ничего не говорит, но я вижу, что она напряженно о чем-то думает. Я распознаю этот ее взгляд, который мне подсказывает, что она многое хочет мне сказать, и позже у нас будет урок языка, наверное.

Я прикасаюсь к ее маленькой руке. Она проголодалась? Недавно она показывала на ползуна, поэтому я предположил, что она голодна.

Хар-лоу окидывает меня рассеянной улыбкой и сжимает мою руку.

— Пустйаки. Простозадумалас.

Снова ее лицо принимает безучастное, отдаленное выражение, и это меня тревожит. Неужели что-то случилось?

Когда мы возвращаемся в нашу новую пещеру и принимаемся за дела, я очень обеспокоен. Я делаю яму для костра и разжигаю огонь, тогда как Хар-лоу на побережье находит сухую ветку и подметает пол пещеры. К тому времени, когда я ставлю жариться над огнем насаженного на вертел ползуна, чтобы его приготовить, она уже сняла свой внешний слой шкур и создала из них постель. Меня терзают душевные муки из-за того, что я заставил ее бросить остальных. Здесь, в этих местах, теплее, а ей все равно холодно? Может, я подвергаю ее страданиям?

Я не хочу, чтобы она умерла как мой отец. Мое сердце сжимается от одной только мысли об этом и мне трудно дышать. Что мне тогда делать, если Хар-лоу заболеет так же, как мой отец? Я подхожу к ней и, дернув ее, тесно-тесно прижимаю к себе. От прикосновения к ней мне становится легче, вот только, похоже, этого… недостаточно. Так что же мы упускаем? От беспомощности из моего горла вырывается рык отчаяния.

Словно ощутив мою тревогу, Хар-лоу обнимает меня своими маленькими ручками.

— Знайю, — на мгновение она прижимается ко мне и вздыхает. — Этоеда? Пахнетвкусно, — она показывает рукой на костер. Когда я снимаю многоногого ползуна с огня и предлагаю его ей, она морщит нос. — Боженуистрашилище.

Я срываю одну из ног и внутри его жесткой оболочки видно сочное бледное мясо. Я никогда не ел их приготовленными, однако выглядит и пахнет он намного лучше, чем в сыром виде. Но так как Хар-лоу — самое важное для меня на свете, я не стану есть, пока она не насытится.

Принимая от меня кусочек, она корчит личико и осторожно подносит его к своему рту. Она высовывает язык, чтобы проверить его на вкус, и, откликаясь на это зрелище, мой член пробуждается. Мгновение спустя глаза у нее загораются, и она удивленно смотрит на меня.

— Эташтукавкуснайа!

Ей нравится? Я отрываю еще одну ногу и предлагаю ее ей.

— Йешь, — указав на меня, Хар-лоу ковыряется в своей ножке, удаляя твердый панцирь, прежде чем извлечь мясо. Я делаю то же самое, а еда в таком виде, и впрямь, вкуснее. Моя Хар-лоу столько всего знает. Она невероятная. Моя грудь напевает, и ее кхай тут же подхватывает эту песню. Хар-лоу поворачивается ко мне и улыбается, затем откусывает еще кусочек.

И я успокаиваюсь, а затем тоже ем.

К тому времени, когда мы обглодали с костей все мясо, Хар-лоу уже сыта и моет руки и рот водой из кожаного мешка. Я делаю то же самое, поскольку чистота, кажется, для нее очень важна. Однако вместо того, чтобы сесть рядом со мной возле костра, она направляется к постели.

Хар-лоу похлопывает по шкуре возле себя.

— Иди ко мне, Рух.

Движимый любопытством, я иду к ней и приседаю на корточках. Она что, устала и хочет лечь спать пораньше? Или она хочет, чтобы я крепко ее обнял и ласкал ее складки? От одной лишь этой мысли мой член начинает сильно пульсировать, и я сопротивляюсь желанию его ублажить. Мне все равно больше нравится, когда к нему прикасается она.

Ее руки тянутся к моим волосам и, отведя их с моей груди, она отбрасывает их мне за плечи.

— Рух пара Хар-лоу, да? — она прикасается к своей груди, которая напевает песню. — Пара, — тогда она похлопывает по груди меня. — Рух пара. А это мур — мур — мур? Это означает «пара». Нет мур — мур — мур, значит нет пары.

Всех ее слов я не понимаю, однако то, что она говорит, мне понятно. Моя грудь ведь не начинала напевать — мурлыкать, как она это называет — пока не появилась она. Если это означает, что она принадлежит мне, я с удовольствием позволю своей груди мурлыкать все время.

— Мур — мур — это «резонанс». Тынезнаешь этослово? — она смотрит на меня с широко раскрытыми голубыми глазами. Когда я не отвечаю, она вздыхает и снова повторяет свои слова. — Мур — мур — это резонанс, — заодно их повторяю и я. И тут меня осеняет. Ага! Именно так называется это напевание.

— Резонанс, — говорю я и похлопываю по ее груди, а затем по своей.

Она кивает головой.

— Резонанс… пары. Пары… — она приподнимает лицо, а затем показывает жест пальцами. — Пары делайут детеи. Комплекты.

— Комплекты? — почему-то мне знакомо это слово. Оно напоминает мне о том, как раньше мой отец называл меня, когда я был совсем маленьким. Комплекты… это малыши, так ведь? Какое это имеет отношение к резонансу? Мой член ноет, и уже давно я задеваю им ее живот. Если она ляжет на шкуры, я восприму это, как послание, что она этого хочет, но сейчас она сидит, а лицо у нее сосредоточенно. То, что она говорит, важно, и я не должен зацикливаться на своем ноющем члене или на том, как сильно хочу прикоснуться к ней и ласкать ее до тех пор, пока она не издаст тот хриплый гортанный вопль.

Выражение ее лица смягчается, и взгляд, которым она смотрит на меня, излучает жар.

— Резонанс делает комплекты.

Я уловил, о чем она говорит, но я все никак не пойму того, каким образом это осуществляется. Мое хмурое лицо, наверное, указывает на это, потому что она протягивает руку и гладит мой член.

Он тут же начинает бить струей, острое освобождение сотрясает все мое тело, и я кончаю, забрызгивая ее руки.