Осеннее обострение

— Ну, и что ты здесь делаешь?

— Воздухом дышу, — оправдание, конечно, так себе — в стиле Васька, но ничего больше не приходит в голову.

— Конечно, а я — Мадонна!

— Правда, что ль? — он щурится. — Не замечал раньше.

— Что ты здесь забыл, Боря?! Мы, кажется, с тобой договорились однажды!

— Почему ты мне ухажера не представила? — что еще тут сказать-то?

— Потому что это моя личная жизнь!

— Кхм… — раздается позади. — Ирина, у тебя все в порядке?

Резко обернувшись на голос, Бизон видит того, кого меньше всего ожидает тут увидеть… И это вовсе не Физик. И даже не «Сережа».

— У моего единственного родственника осеннее обострение хронической болезни «старший брат»! — злится Ирка, так же обернувшись к… ухажеру? — Думаю, что наши планы на сегодня отменяются, Миша.

— Миша?! — выдыхает Бизон потрясенно. — Зятек Риф?!

Лучше бы он шел есть шашлык, вот честно!..

Снова идет дождь. Мелкий, острый и холодный за счет ветра. Темнеет. Где-то позади оживает ночным весельем парк, а над ними только сильно поредевшие кроны деревьев и низкие октябрьские тучи. Тяжелые и водянистые. Ирка плачет, уткнувшись ему в грудь. Он старается укрыть ее, но получается плохо. Единственный зонт от ветра не спасает никак…

Наблюдать родственные склоки ошарашенный Риф не остался — сестренка ясно дала понять, что они сами разберутся, а ему она позвонит завтра. Мишка лишь приветствовал, отдал девушке букет и попрощался. Кстати, он удивился неожиданной встрече не меньше Бизона. В отличие от Ирки — та, похоже, все знала заранее. Ну, или, как минимум, догадывалась!..

После ухода Мишки Ирка чешет в Парк. Но забег короткий — мимо пропилеев и сразу на тропинку слева. Там стартует лавина обид и претензий. Не первая в их жизни, но очень болезненная. Как всегда. Претензии знакомые. Обиды — тоже.

— Раньше нужно было со мной нянчиться! Но у вас с отцом на первом месте служба стояла!.. И нечего теперь свою совесть успокаивать!

Странно видеть гнев на мамином лице… С возрастом Ирка очень сильно стала на нее похожа. Только мама никогда не злилась, не говоря уже о том, чтобы кричать. Или это она на него не злилась?..

Самое паршивое в том, что сестренка права. Все эти идиотские сети причинно-следственных связей. Тогда казалось, что еще все впереди, потом моменты были упущены. Безвозвратно. А совесть осталась. Совесть ищет компенсации, чтобы было не так больно… Но не все можно компенсировать. С чем-то нужно жить. Что-то нужно отпускать, даже если это тяжело…

— Когда ты… уедешь?

Вопрос Ирки рвет воцарившуюся в квартире липкую и холодную тишину. Бледноватая, все еще в черном, она кажется моложе, но держалась весь сегодняшний день по-взрослому. Даже слишком… Боря ею гордится.

— Ты о чем?

— Ты же ненадолго вернулся, — сестра останавливается в дверях зала.

От затененного силуэта, очерченного включенным позади светом, не по себе. Накатывает осознание… типичное осознание таких моментов. Жизнь идет дальше — ее не остановишь. Но она уже никогда не будет прежней — она утратила еще толику своего тепла... Острая боль потери и тяжелая горечь трансформируются в пустоту, которую заполнить удастся не сразу. Если вообще удастся!.. Некоторые потери невосполнимы — оставленную ими пустоту сменяет одиночество. Такое же острое, как боль.

— Я не уеду, Ирка.

— Не ври, пожалуйста!

— Не уеду, — она хочет юркнуть в зал и закрыть дверь у него перед носом, но не успевает — Боря ловит на пороге и обнимает. — Завтра напишу рапорт. Наверное, хватит уже.

Вернувшись с Тихого, он болтался в подвешенном состоянии, однако точку еще не ставил. Думал, по окончанию месячного отпуска рассмотреть предложенные командованием варианты. А тут отец… И осознание. Они с Иркой остались одни. Совсем одни. У нее больше никого нет.

— И поэтому ты форму все эти дни не снимал?! — Ирка сопротивляется недолго — срывается, выплескивая непролитые слезы.

Сам не знает, почему. Это естественно до безобразия. Жест уважения. Хотя эскорт организован немолодыми сослуживцами во главе с дядей Мишей… Сам он вполне мог обойтись костюмом — в данной ситуации он в первую очередь сын. Но все равно выбрал форму. Может, конечно, больше сказалась привычка — парадка на все случаи жизни. Скоро придется отвыкать…

— Не до покупки костюма было, — пытается пошутить, подталкивая сестру к дивану в зале. — Старый не налез!

— Если столько есть, то не удивительно! — всхлипывает она.

Ищет в разбросанных вещах — ей пришлось спешно приехать из общаги — пачку салфеток. И садится на диван. Молчит, пока Боря садится рядом. Только поглядывает, то и дело вытирая слезы.

— Знаешь… был период, когда… я ревновала маму к тебе. Думала... что она тебя любит больше. Никогда не ругается, всегда рада… А меня… воспитывает. Обижалась. Потом поняла… что она видит тебя четыре раза в год! А все остальное время — ждет извещения от твоего командования!

— И ты стала обижаться на меня, — заканчивает мысль он.

— На вас с папой. Глушь эта… Замкнутость городков… Внутренние склоки… Мы одни. Все проблемы в этой глуши мама решала сама, понимаешь?! Бабы эти скандальные, сослуживцы отца, которые клеятся!.. Папы никогда не было дома — то на дежурстве, то на полигоне, то в наряде! И мама многое ему не говорила, чтобы не прибавлять проблем. А ты… сначала в Питере, потом — вообще незнамо где!.. Она… все время боялась, Борь. Это сейчас телефоны — звони, не хочу! А тогда… Никто ничего не знает, и все тут!..

Да, взгляды на одну и ту же ситуацию у них разнятся. И не только из-за возраста. Будучи мальчишкой, Боря считал себя защитником в периоды отсутствия отца. Гордился, что он — мамина опора и главный помощник. А Ирка гораздо раньше начала задаваться вопросом — каково в действительности маме-то?.. Он, конечно, тоже ее слезы видел неоднократно, но полностью осознал ситуацию, только потеряв.

— И в больнице… — сестренка всхлипывает, — она ждала тебя, а ты…

— Не успел, — глупо отрицать — совесть за прошедшие десять лет так и не смирилась с неуместной командировкой.

Он прекрасно знает, что мама ни в чем его не винила — к его выбору она относилась с уважением, как и к службе отца. Но точно так же знает, что она в тайне надеялась на рапорт после гибели Валерки. Она не винила и уважала, но она — мать… Она не могла не переживать. И она — живая. Была живой… От постоянного страха немудрено устать. А увидеть сына перед смертью — вообще, почти святое. Командировку тогда обещали короткую, однако все, как всегда, пошло не по плану — задержались на пару дней. Об этих упущенных двух днях ему теперь придется сожалеть до конца собственной жизни. Хорошо, хоть с отцом получилось иначе…

— Хоть с папой… ты здесь, — будто выхватывает мысли Ирка.

— Здесь, — Боря обнимает ее. — Прости, сестренка. Наверное, из меня не самый лучший вышел брат. И сын.

— Ты… замечательный брат. Просто… служба твоя. Неужели она стоит всего этого? В твоем возрасте у всех семьи, дети…

— Не знаю, Ирка, — устало отвечает он. — Уже теперь не знаю, что и чего стоит. В любом случае, я сейчас здесь и никуда не уеду. Может, мне, и правда, пора остепенится…

— Чем ты будешь заниматься?

— Разберусь по ходу. Не думай сейчас об этом.

Некоторое время молчат, вспоминая родителей. Каждый свое, и вместе с тем — общее. И единение… родство — оно будто витает в воздухе.

— Борь, я… мне сейчас стыдно за свое поведение, — сестренку тянет на откровенность. — Я папу не жалела. Я же люблю его, несмотря на все эти обиды! Любила… Нет, люблю. И сейчас… понимаю, что провоцировала у него… ну, чувство вины. Елки, как же все сложно!..

Да, отец считал себя виноватым. Потеряв жену, он понял, как сильно упустил свою семью. Мало того, что полковник Тарасов вообще плохо представлял, как растить в одиночку четырнадцатилетнюю девочку, так он еще любил ее безмерно. Видя состояние после смерти матери, не мог ей ни в чем отказать. И обиженная, обвиняющая в своей потере их службу, Ирка быстро вышла из-под контроля… Справиться с ней было очень непросто, что на здоровье отца, конечно же, сказывалось.

— Ты изменилась. В последнее время папа тебя нахваливал — говорил, что наконец-то перестал бояться за твое будущее.

— Это твоя заслуга.

— Почему?

— Помнишь, ты… мне как-то позвонил посреди ночи, чтобы сказать, что вы меня любите?

— Ну, допустим, — случай действительно вспоминается — с сопровождающей его операцией, советом Бати и новичком-Барсом.

— Я… больше не уснула. Проплакала до утра. После этого… отпустило, что ли. Стала задумываться о том, что папа тоже… не вечный. А потом уже вся эта история с переломом добавила.

Сначала кричит, потом начинает плакать. Бизон просто подходит и обнимает — как тогда, после поминок отца. И она, как тогда, почти не сопротивляется.

— Мне просто не хотелось, чтобы тебя снова обидели, — щурится на ближайший фонарь. — Как твой Толик.

— Он не мой, — всхлипывает Ирка. — И я прекрасно с ним разобралась сама! И сразу, и когда он вернуться пытался!..

— Эт когда было?!

— Неважно! Я не ребенок уже!..

— Это не значит, что тебе нельзя сделать больно, сестренка… — в память резко вылезает Ритка со всеми своими ударами по жизни. — Сделать больно можно и бойцу спецназа. Мишка ж тоже из наших...

Звучит не к месту, но она же должна понимать, что… отношения?.. в перспективе напорются на те же подводные камни, от которых осталось столько не прощенных обид?..

— Миша со службы ушел. По ранению. Он у нас в охране работает.

И когда Риф успел рапорт подать?! Ведь в мае же на учениях вместе ныряли!.. Неужели, после? Впрочем, получить дырку и быть комиссованным можно в одно мгновение. Повезет, если просто дырку, а не чего похуже…

— Тебя, насколько я понял, факт нашего знакомства не удивил?

— Он мне знакомым показался, — отстраняется и бессмысленно пытается вытереть лицо. — Когда сказал, что в морском спецназе служил, пошла смотреть твои фотографии. И нашла несколько штук. Там Рита, командир твой и два пацана. Один из них — Миша.

Ритка ему новый состав «Тайфуна» присылала на Тихий…

— Не знал, что ты смотришь мои альбомы.

— Борь, ты дурак? — снова всхлипывает она. — А как еще верить в лучшее, когда ты не звонишь неделями и телефон вне зоны?! Сейчас Рите позвонить можно. И то — не всегда. А раньше и ее не было. Что мне с тобой делать? Я не могу жить по твоей указке! И не хочу!

— Не можешь, — отяжелевшую куртку можно выжимать. — Я просто боюсь за тебя, Ирка. Я… и за Риткиными ухажерами так же ходил когда-то — разговаривал «по душам», чтобы они ее не обижали…

— И что она по этому поводу думала?

— Злилась, конечно.

— Но с Ритой-то это ревность!

— Это не… одна ревность, Ирка. Я пытался оградить ее от боли. И тебя пытаюсь. Только не выходит. Наверное, страх за вас вызывает у меня временами помутнение рассудка…

— Я заметила! — фыркает девушка. — Вы, кстати, с Ритой расписываться собираетесь?