Королевство на краю моря

В моменты злости Драко посещала мысль, что, когда больше некого стало спасать, Грейнджер потеряла интерес. В моменты, когда вспоминалась ночь перед операцией, он думал, она боялась того, что он ее бросит или забудет. Может, считала, что теперь, когда память вернулась, он не захочет иметь с ней ничего общего или же и сам справится, восстанавливая прежнюю жизнь. Что теперь, после выздоровления, он найдет кого-нибудь другого.

Чего бы она ни боялась, прошло две недели, а Грейнджер так и не показалась ни расставить все точки над i, ни справиться о его состоянии. Драко не злится: ему требовалось время во всем разобраться, сложить кусочки воедино и провести границу между тем, что повлекло проклятие, а что — он сам. Требовалось оценить, с чем он остался, принять это и отследить все моменты, что привели к нынешнему положению. Тем не менее Драко не собирается отпускать ее без разговора. Из этой жуткой ситуации он вынес исключительную ненависть к неизвестности. Если после его излечения их обоюдное безумие снова обернулось здравым рассудком, Драко заставит ее это доказывать.

Он больше не ходит по краю смерти, больше не уязвимый, не обнаженный до самой сути. Теперь он цельный, целостный, но с новыми, проросшими в кости чувствами. Драко привык защищаться, но все возведенные стены были разрушены до основания. Франция с легкостью въелась в его суть. Она теперь — его часть. Такая же естественная, как остальная жизнь.

Он открывает дверь, и в нос ударяет запах чернил, книг и чего-то цветочного, а в него самого — Грейнджер. Воздух из легких вышибает, Драко отшатывается, инстинктивно обнимая ее за талию. Он считал, инстинкты наоборот вынудят его оттолкнуть ее, но, по-видимому, они оказались злопамятнее и решили утащить ее за собой. Ее руки тисками обхватывают его за плечи и шею, тело вплотную прижимается к его.

Такого Драко не ожидал. Неловкости, оправданий, бессвязности, но не этого.

— Грейнджер.

Она запрокидывает голову, заглядывая ему в глаза, щеки у нее раскрасневшиеся, а взгляд прищурен.

— Почему так долго?

Драко окидывает ее недоверчивым взглядом и едва открывает рот, как Грейнджер поднимается на цыпочки, отчего лица оказываются в считанных сантиметрах друг от друга. Он удивленно смотрит на нее, а она — на его рот. Дыхание Гермионы замирает, и она поднимает глаза.

— Что ты помнишь? — тихо, смущенно спрашивает, будто не сама прыгнула на него в дверях.

Да к черту все.

Драко сокращает всякое расстояние и прижимается к ее губам. Грейнджер отвечает, бормочет что-то про проигнорированный вопрос, но на половине предложения замолкает, возобновляя поцелуй. Драко обхватывает ладонью ее затылок, большим пальцем касаясь местечка за ухом. Она притягивает его как можно ближе, целуя так, что стираются все до единого сомнения, которые одолевали его до прихода.

Ее ладонь вскользь поднимается с шеи на затылок, зарываясь в волосы. Драко обнимает Гермиону крепче и толкается бедрами в живот. Покусывает ее губу и при стоне одобрения передвигает руку на задницу. Другой ведет с затылка, оглаживая изгиб шеи, выступ ключицы, холмик груди. Гермиона касается ямки на его нижней губе, а затем он увлекает ее язык дальше и в полной мере обхватывает ладонью ягодицу. Грейнджер стискивает пальцами его волосы, и ее стон вибрацией проходится по языку.

Он два с половиной месяца ее не касался. Два месяца, которые для его сознания прошли за секунды, но вполне ощутимы сейчас. И будто бы это было слишком давно, нынешнее желание почувствовать каждый сантиметр ее кожи не поддается контролю. Грейнджер податливая, отвечает с не меньшим желанием, а у него кровь закипает от жажды, доводя до полной отключки мыслей.

Пока Драко известно только то, что оба они здесь, дома, и он хочет взять ее во всех позах, в которых она позволит. Хочет подтвердить ее присутствие, придать воспоминаниям, которые две недели проигрывал в голове, форму изгибов ее тела. Это — удар о скалы. Все сводится к этому ослепительному моменту.

Драко на ощупь ведет ее спиной назад, поскольку они не отрываются друг от друга, стараясь лишь не наступить друг другу на ноги. Он пробирается под край рубашки и ведет ладонью вверх по коже. Едва почувствовав, что ткань задирается, Гермиона поднимает руки, и Драко с ухмылкой стягивает с нее одежду. Не успевает даже отбросить, как Грейнджер стаскивает его рубашку, и остается только ей помочь.

Рубашка летит на пол, Драко дергает Гермиону к себе, слышно выдыхая от соприкосновения кожи с кожей. Грейнджер теплая, мягкая, гладкая и приникает к нему при каждом вздохе. Ее ладони оглаживают грудь, плечи и ведут к локтям. Сжимают их, когда он наклоняется прихватить зубами местечко на шее, что — теперь он помнит — каждый раз вырывало из нее стон.

Грейнджер тянет его дальше по гостиной, ладони Драко забираются под чашечки лифчика. Из-за этого она останавливается, ногтями чуть сильнее впиваясь в его кожу. Хныкает поощряюще ему на ухо, посылая по шее мурашки. Гермиона подталкивает его подбородком. Драко поднимает голову, мимолетно замечая, что у нее полуприкрыты веки, и вновь ее целует.

Она просовывает руки под его, устремляет вниз-вверх по спине — ее ладони замирают на лопатках. Грейнджер разминает мышцы и, согнув пальцы, пробегается ногтями вдоль позвоночника, в ответ на что Драко низко стонет. Когда ее пальцы обводят кожу над поясом брюк, он вжимается в нее животом и обхватывает сосок — Гермиона всхлипывает. Она отступает к его спальне, расстегивая ремень, и тут Драко, подцепив шлевку на ее джинсах, дергает Грейнджер на себя и тянется к пуговице.

Спину овевает ветерок, запоздало вспоминается, что дверь осталась открытой, но сейчас это никого не заботит. В висках стучит кровь, дыхание сбивается, нетерпение не позволяет отступить от нее ни на шаг. Гермиона наконец-то разбирается с ремнем и, сжав Драко через штаны, срывает с его губ стон, играется с языком.

Он спускает с нее джинсы, подхватывает под бедра, когда она выбирается из штанин, и тянет на себя. Гермиона дважды дергает ногой, вцепившись ему в плечи, и как только материал спадает, обхватывает его ногами за талию. Его руки шарят по бедрам к ягодицам, одна ладонь остается там, а другая ползет вдоль позвонков.

Драко поворачивается вправо, чуть не споткнувшись о сброшенную одежду, и за пару шагов прижимает Гермиону к стене. Тяжело дыша, убирает от нее руки, а Грейнджер в это время приникает к его шее, языком и губами опаляя и без того разгоряченную кожу. Он расстегивает молнию и стаскивает штаны вместе с бельем, стонет, когда Гермиона прикусывает местечко на шее.

Тонкий материал трусиков рвется от резкого движения. Драко целует ее в плечо. Грейнджер щекой прижимается к его виску, тяжело и громко выдыхая на ухо. Одной рукой обнимает за шею, меняя положение бедер, чтобы ему было удобнее. Ногами крепче сжав его талию, она подается вниз, он — вверх, погружаясь в нее от и до.

Из Гермионы будто выходит весь воздух, Драко стонет с хрипом от ощущения того, как она обнимает его член и тело. Шелковая, горячая, тугая. Он выходит до самого кончика и толкается обратно. От удовольствия закатываются глаза. Драко подхватывает ее под бедра, с каждым разом сильнее опуская на себя. Гермиона ловит его губы, ногтями царапая плечи, он сдвигает лифчик вверх, желая избавиться от сдерживающего фактора. Грейнджер пятками впивается в его ягодицы, поощряя проникать глубже, и Драко опускает руку между их телами. Вряд ли в этот раз ему удастся продержаться долго, так что чем быстрее он доведет ее до оргазма, тем лучше будет им обоим.

Она гортанно стонет и откидывает голову, стукаясь о стену. Драко прижимается к ее горлу, чувствуя, как с каждым ее вздохом сокращаются мышцы. С силой вбивается бедрами, желая ощутить под губами стон, и получает первый, второй, третий.

Такая она — потрясающая. Когда цепляется за него, что не оторвать, забывается и не стесняется исходящих от нее звуков, что заполняют комнату. Ее пульс под губами ускоряется, тело судорожно двигается ему навстречу, глаза зажмурены, а припухшие губы раскрыты. От раскрасневшейся кожи идет жар, обхватывающие его бедра дрожат, а эти невозможные кудряшки липнут к мокрому лбу. Это — лучше, чем он помнит. Лучше самих воспоминаний.

Его пальцы трут клитор, соответствуя ритму толчков. Драко резко толкается бедрами, вотужепочти, и тут с ее губ стоном слетает его имя. Грейнджер выгибается, пальцами и пятками впиваясь в его кожу, и сжимает его стенками. Он ощущает, как жжение в ногах перекрывает щекотка нарастающей разрядки, от низа живота растекается напряжение и вскоре высвобождается, доводя до звездочек в глазах.

Ослепительно. Блистательно. До охренения идеально. Драко будто разлетелся по комнате. Пару чудесных мгновений он есть все и ничего одновременно.

И все же медленно, но все части собираются воедино. Драко едва осознает, что лицом уткнулся Гермионе в шею, как накатывает глубочайшая усталость. Одной рукой Грейнджер перебирает его волосы, другой — обнимает за плечи. Ноги у нее дрожат, как и его колени.

Не сразу, но Драко находит силы развернуться, прижаться спиной к стене и соскользнуть на пол. Грейнджер размыкает лодыжки, ее ноги сползают с его боков, и колени касаются пола. Переводя дыхание, Драко упирается затылком в стену. Голова Гермионы падает ему на плечо.

— Ты не ответил на вопрос.

У Драко вырывается смешок, они с Грейнджер встречаются взглядами.

— Какой?

Гермиона целует его два, три, четыре раза, он ее — в пятый, поцелуй выходит ленивым и долгим.

— Что ты помнишь. А...

Он ухмыляется:

— Все.

Тридцать

Драко смотрит на море, развернув ладони в сторону горизонта, чтобы поймать в них ветер. Внизу перекатываются волны: одни стихают, не дойдя до скал, другие разбиваются о камень. Он ощущает, что впервые, если задуматься, ему подчиняются и жизнь, и самое себя.

Он снова ей владеет. Чувствует всю полноту, а не нечто отдаленное, не поддающееся осмыслению. Чувствует все плохое и хорошее, что составляет единое целое, пусть даже отдельные моменты до сих пор вспоминались с тяжелым сердцем. Ему пришлось сохранить того, кем он был, чтобы спасти того, кем он стал. А если это так плохо, то остается будущее, в котором сожалений будет меньше. Его устраивает то, как все обернулось. Он сейчас — спокойствие в глубине бушующего на поверхности шторма, наполненного тысячами мелочей.

Каждый момент чего-то стоит. Проносится, на секунду завладевая нашей жизнью, и уходит с отливом. Вот только теперь Драко помнит. Чувствует. И временами, когда человек хватается довольно крепко, этот момент может тянуться невообразимо долго.

Он понимает, что не помнит значительной части своей жизни, — впрочем, как и любой обычный человек. Однако Драко сохранит воспоминания для себя. Создаст новые, значимые и примет такими, какие есть, как часть себя самого. Он не сможет заглянуть ни за горизонт, ни в глубины, но людям свойственно тянуться к бесконечности. То, что навсегда ушло из памяти, определяет его не меньше того, что навсегда останется с ним. Это прошлое, которое нынешний он несет на плечах, и он нынешний, который приобретает каждое новое воспоминание. Именно так все и связано. Жизнь безбрежна точно океан, моменты в ней разбиваются о скалы. И теперь Драко владеет каждым из них. Он построил королевство на краю моря.