Шелест алой травы

Глава 21

Что чувствует умирающий от жажды, когда окунается в полноводную реку? Что ощущает истощённый человек, попадая на пир? Как почувствует себя человек, долгое время блуждавший в кромешной тьме, но неожиданно вышедший к свету? Что будет с человеком, прикованным к постели, после чудесного дзюцу получившим возможность двигаться? Задыхающийся человек, получивший возможность вдохнуть полной грудью? Теперь я знала ответ на любой из этих вопросов.

Чакра была запечатана считанные минуты назад, но для меня они показались вечностью. Мне казалось, что часть моего тела, часть моей сути, моей души, безжалостно оторвали и забрали прочь. Как только тело Седьмого содрогнулось в последней конвульсии, сильная боль вновь обожгла мою грудь. Я плакала, рыдала как сопливая гражданская девчонка, ничем не напоминая грозную Карин Узумаки. Но это не были слёзы боли, по правде говоря, саму боль я почти и не заметила. Я плакала, я хохотала, я билась в лёгкой истерике и каталась по полу. Я сделала тебя, ублюдок! Карин Узумаки с помощью своей хитрости, целеустремлённости и несокрушимого духа победила противника, превосходящего её на целую бесконечность!

В голову пришла запоздалая мысль — а что, если бы некоторые из убитых мною членов Совета (буду считать, что Седьмой мне соврал, а Зосуи сказал правду, и все семеро были виновны, иное знание принесёт мне только лишнюю головную боль) вовремя проснулись? Смогла бы зайти так далеко после нескольких схваток с ублюдками, лишь ненамного слабее Седьмого? Впрочем, это тоже не имеет значения — я победила, выбрав тактику и оружие.

Мне не хотелось вставать, лишь лежать на полу, формировать чакру и пропускать её по своему телу, ощущая, что до сих пор жива. Мне не пришлось заботиться о глазах — зрение само пришло в норму, осталось лишь превратить одежду в нечто, подобающее непреклонной и гордой куноичи, несущей камон своего погибшего клана.

Окружающее пространство, ограниченное одной лишь маленькой комнатой, раздвинулось для меня, казалось в бесконечность — внутренний взор наполнили мириады синих огней. И, ошеломлённая этой переменой, я долго не могла прийти в себя, как тот самый человек, блуждавший по тёмным пещерам и попавший на поверхность в ясный солнечный полдень.

Моё состояние безмятежного счастья и радостного ликования было нарушено вторжением безжалостной реальности.

— Катон: Онидоро!

Услышав чей-то голос, я не раздумывала. Пальцы сложились в Ин концентрации и я, мгновенно сформировав чакру, ударила рукой в пол.

— Дотон: Дорьюхеки!

Направляемый моей волей, вокруг меня из земли выскочил широкий каменный вал, закрывая меня от всего мира. И за те считанные мгновенья, что срабатывало дзюцу, что множество горячих красных комков чакры бились в поставленную мною стену, я смогла наконец прийти в себя и увидеть, наконец, новый свет чакры, показавшийся в этой комнате. Мне следовало отругать себя за то, что я первым делом не проверила окружающее пространство, что расслабилась, обрадовавшись возвращению чакры. Ведь я продолжала находиться среди врагов, ублюдок мог оказаться не настолько самонадеянным, чтобы решить, что справится со мной в одиночку.

Поэтому я действовала решительно и не раздумывая. Из-за моей спины взметнулись цепи и ударили прямо сквозь стену — туда, где ярким огнём горел костёр сильной чакры. Мне не надо было даже смотреть, попала ли я или нет, поэтому некоторое время я потратила, осматривая окрестности. Но нет, противник был один и его чакра быстро угасала. Мне следовало поторопиться, если я хочу задать ему пару вопросов, например, о силах, брошенных против меня, и о том, что именно рассказал ему Седьмой. В то, что кто-то случайно заглянул глубокой ночью к одному из высокопоставленных шиноби Кусы, я не верила.

Ну а впрочем, даже если я не успею — ничего страшного. Мне просто нужно будет кутаться в Тотон но дзюцу, скрывать чакру и избегать столкновений со скоплениями противника. Легче лёгкого.

Подчиняясь моей воле, каменное кольцо вокруг меня осело и распалось. Я неторопливо двинулась ко всё ещё живому противнику, но стоило взглянуть ему в лицо, как все известные мне проклятья сами выскочили на язык. Со всей возможной скоростью я подбежала к умирающему врагу и, даже не пытаясь воспользоваться дзюцу, всунула предплечье в его приоткрытый рот и ударила снизу по челюсти.

Ощутив, как чакра вытекает привычным потоком, я глубоко вздохнула и расслабилась. После экстренных мер началась более спокойная работа — мои ладони, окутанные нежным зелёным сиянием, легли туда, где всего лишь несколько секунд назад змеились золотые цепи. На живот, на грудь, и лишь когда страшные раны окончательно затянулись, явив неповреждённую кожу — на плечо противнику.

— Почему ты меня спасла? — открыл глаза он.

— Потому что ты, Муку — болван! — отрезала я.

Кто бы мог подумать, что сын Седьмого — и есть лучший и до недавнего времени единственный друг Рьюзецу? Интересно, она знала, что мне придётся столкнуться с Седьмым, или же это была удачная догадка?

Ты задаёшь себе не тот вопрос, Помидорка-чан. Главное, о чём тебе следует задуматься, так это что, демоны, теперь делать? Ты убила отца лучшего друга одного из самых дорогих тебе людей.

* * *

Пока я предавалась моральным терзаниям (не забыв, впрочем, парализовать этого засранца), он постепенно приходил в себя от ранения. Когда к нему вернулась способность соображать, первые слова, что я услышала, были:

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

А он молодец! Не стал сыпать банальностями, типа: «зачем ты убила моего отца?», «ты убила моего отца!», «ты действительно убила моего отца!», «сука, у меня был отец, и ты его убила!». Не в его положении раскидываться оскорблениями и угрозами, а на действительно важные вопросы противник добровольно ни за что не ответил бы.

— Обещаешь, что не будешь делать глупостей? С той же лёгкостью, что я даровала тебе жизнь, могу и забрать обратно.

Он неуверенно кивнул. Я решила, что это твёрдое «да», поэтому убрала руки с его груди и вернула засранцу возможность двигаться, до звона в голове вслушиваясь в его чакру, в любую попытку атаковать.

Видимо Муку понимал, насколько неравны наши силы (я, кстати, в этом не была уверена), раз я справилась с таким монстром, как его отец. Поэтому мы спокойно вышли в соседнюю комнату, оставив трупу Седьмого ответственное задание — образовывать живописную лужу крови.

Комната, в которой мы находились, была оформлена в традиционном стиле — светлые стены и тёмное дерево, свитки с мудрыми изречениями на стенах, сёдзи и татами. Он подошёл к столу, и сел, глядя на меня, в идеальную сейза. Быстро же ты оправился, говнюк!

Ну, в состязании «кто лучше выпендрится» с недавних пор превзойти меня очень трудно. Хенге — дзюцу, зависящее от воображения. С чем-чем, а с этим у меня всё в порядке. Даже не складывая Ин, я сменила одежду на нечто, более подходящее случаю — кроваво-красное кимоно с белым камоном моего клана на спине и напротив сердца. Затем, демонстративно вытянув руку, я сформировала из чакры массивный деревянный стул и величественно на него уселась. Вот так, получи засранец!

Если говорить откровенно, я просто ничего не понимала во всех этих этикетах, да и сидеть в сейза долго просто не смогла бы, а затёкшие ноги — не то, что нужно куноичи, находящейся в окружении врагов.

— Итак, Муку. Ты спрашиваешь, откуда я знаю твоё имя? Это хороший вопрос, но сначала я хочу рассказать тебе, почему ты остался сиротой.

Его лицо скривилось, словно от боли. О, как же я понимаю твои чувства!

— Ты всегда думал, что твой отец был замечательным человеком — сильным, храбрым, пусть и суровым, но очень любящим.

Его чакра показывала, что каждое моё слово попадало в цель.

— Для меня же он был величайшим подонком, воплощением всего мерзкого и грязного, что есть в мире. Одним из отвратительных рабовладельцев, которые обрекли женщину на двенадцать лет жизни в боли и унижениях. Медленно убивающих её, забирающих по капле её жизнь. Жалких трусов, испугавшихся силы её крови, и одновременно жадных мразей, не желающих с этой кровью расстаться.

— Неправда! Мой отец был всегда сильным и отважным! Он не боялся ничего! Он хотел только блага для нашей деревни!

— О, да, деревня! Всегда эта проклятая деревня! Что же, тебе будет полезно узнать немного правды.

Мне давно хотелось выговориться, выплеснуть накопившуюся боль. И посторонний человек, тот, кого я либо никогда не увижу, либо при следующей встрече убью (если он, конечно, не убьёт меня), подходил ничем не хуже кого-либо другого. Возможно, он поймёт мои мотивы, те чувства, что двигали меня вперёд. Но я не обольщалась, ведь перед ним сидела убийца его отца, человек, забравший свет из его жизни.

Муку слушал очень внимательно. Он хмурился, тяжело недовольно дышал, скрипел зубами, сжимал и разжимал кулаки. Видимо правда о месте, где он родился и вырос, правда о человеке, которого он считал образцом и примером для подражания, ему крепко не нравилась. Я, конечно же, не стала рассказывать о своём пути к силе, о людях, что протянули руку и помогли мне стать той, кем я являюсь. О событиях Северной Крепости я тоже помянула вскользь, сказав только, что побывала там.

— Тебе, наверное, интересно, для чего я тебе всё это рассказываю?

Он осторожно кивнул.

— Тебе, наверное, больше всего на свете хочется мне отомстить. Сразиться со мной, победить, уничтожить. Прекратить моё существование. И с моей стороны будет лицемерием тебя отговаривать, ведь мести я посвятила всю свою жизнь. Но я надеюсь, что ты задумаешься над причинами моих поступков, и когда мы сойдёмся в схватке вновь, ты выйдешь против меня не только с ненавистью, но и с пониманием.

— Эта встреча обязательно состоится! И гораздо быстрей, чем ты думаешь! — горячо воскликнул Муку.

— Я бы на твоём месте задумалась. Я не отравила твоего отца ядом и не перерезала спящему горло, пусть это и было моим изначальным намерением. Мы сражались в яростной схватке, мы бились друг с другом не на жизнь, а на смерть. И, как видишь, у окровавленного трупа отнюдь не алые волосы.

— Если бы отец успел воспользоваться…

— … Небесной Тюрьмой?

— Откуда ты?..

— Он успел применить это дзюцу. Я убила его с запечатанной чакрой.

Глаза Муку округлились, он чувствовал, что я говорю правду, но не мог поверить в подобное свершение. Ещё бы! Я и сама до сих пор не могла это осознать! Ну а то, что он, скорее всего, сделает вывод, что мне нипочём великое дзюцу его клана — уже сложности интерпретации. Подбросим в этот костёр немного дров.

— Я — Карин Узумаки, одна из последних представителей Узумаки Ичизоку. И твой отец решился использовать запечатывающую технику на члене клана, известного на весь мир фуиндзюцу. Не самый продуманный поступок.

Эх, если бы так было на самом деле! Где бы найти подходящие свитки, или, ещё лучше, учителя?

Муку скрипнул зубами, но твёрдо взглянул мне в глаза.

— Ты так и не сказала, откуда знаешь, как меня зовут?

— Ах, правда? — расхохоталась я. — Извини, что-то у меня плоховато с памятью.

Мой контроль позволял делать Шуншин без печатей и без каких-либо следов дзюцу. Ну а время, требуемое на его исполнение… Когда-нибудь я его сокращу практически до нуля, а пока что эти секунды не имели значения.