От ненависти до... любви?

— Тем не менее, — продолжал профессор Дамблдор, — я, скорее всего, мало чем смогу помочь вам. Скажите, что вы уже смогли выяснить?

— Почти ничего, — ответила я. — Только то, что её появление считается плохим предзнаменованием, люди отказываются даже говорить об этом. Что человек, увидевший руну, уже не принадлежит себе. И знания о ней передаются в чистокровных семьях.

— Как видите, точных сведений об этом нет, — кивнул бывший директор. — Но всё же, будучи Верховным чародеем Визенгамота, в своё время я кое-что узнал и смог сделать кое-какие выводы об этом явлении. Ещё раз повторю, что это не точные сведения, всего лишь мои умозаключения, но надеюсь, они вам помогут.

Внимательно посмотрев на нас, профессор продолжил:

— Так вот, появление светящейся руны — это проявление очень древней магии. Пожалуй, более древней, чем можно себе представить. Это магия в своём первозданном виде.

— Простите, сэр, — прервала я Дамблдора, — но как это возможно? Если это древняя магия, то почему она проявляет себя в виде руны? Ведь руническое письмо возникло только в первом веке нашей эры...

— Вы правы, мисс Грейнджер. Думаю, что правильнее было бы назвать это явление светящимся знаком. Предполагаю, что такое происходило и раньше, только в виде символов, понятных нашим предкам. А с тех пор, как возникла руническая письменность, более актуальным стало изображение рун. И скорее всего, таковым оно и останется, пока волшебники могут расшифровывать древние руны.

— Так это частое явление? Тогда почему оно считается плохим предзнаменованием? — спросил Гарри.

— Не думаю, что это очень частое явление, — ответил профессор Дамблдор. — Наоборот, я склонен считать, что это как раз одно из самых редких проявлений магии. Кроме того, что это очень древняя магия, это ещё и своеобразный высший магический разум, который следит за равновесием в природе магии. Видимо, недавняя война нарушила это равновесие, и сейчас разум пытается восстановить его. Появление руны — это знак, что вам, Гермиона, предназначено помочь ему в этом.

— Но почему тогда её появление считается плохим предзнаменованием? — удивилась я. — Ведь это благородная цель.

— Вероятно потому, что, как вы сами сказали, после этого вы уже не принадлежите себе. Вся ваша дальнейшая жизнь подчиняется достижению этой благородной цели. И, насколько я могу судить, для этого вам, возможно, не раз придётся переступить через себя, — ответил профессор, внимательно глядя на меня с портрета.

Я недолго помолчала, размышляя над его словами.

— Думаю, вопрос, почему именно я, задавать бессмысленно? — Дождавшись утвердительного кивка бывшего директора, я продолжила: — Тогда я задам другой: что же мне делать сейчас?

— Этого я сказать не могу, к сожалению. Могу только дать пару подсказок. Во-первых, обязательно сообщите о случившемся Кингсли — подобные события, насколько я понял, находятся под особым контролем министра магии. И вы правы, знания об этом передаются только в чистокровных семьях. Поэтому попробуйте поискать в библиотеках чистокровных семейств. Если вы что-то и сможете найти, то только там. Ну и, конечно, если вам понадобится совет — я всегда к вашим услугам.

После того памятного разговора с портретом профессора Дамблдора на душе у меня стало и легче, и тяжелее одновременно. Легче — оттого, что, наконец, стало понятно хоть что-то. Тяжелее — оттого, что я по-прежнему не понимала, для чего появилась руна.

* * *

Мы решили, что министру пока ничего сообщать не будем. Начнём с библиотек чистокровных семейств. Стараясь не привлекать к себе особого внимания, мы выяснили, что из частных библиотек магической Британии вероятность найти что-либо представлялась только в трёх.

Лучшей новостью стало то, что в эту тройку входила библиотека Блэков, находившаяся в доме на площади Гриммо, а значит, разрешения просмотреть её просить было не нужно. В течение месяца мы каждый вечер проводили в библиотеке, просматривая всё подряд, даже то, что, на первый взгляд, не могло иметь отношения к светящейся руне. Мальчишки, которые, сколько я себя помнила, рано или поздно засыпали за чтением, в этот раз скрупулёзно перелистывали каждую книгу, показывая мне всё, что, на их взгляд, могло дать толчок к дальнейшим поискам. Однако впервые в жизни я почувствовала разочарование, проведя столько времени среди книг. В библиотеке Блэков мы не нашли ничего.

Поэтому пришлось обратиться к Эрни МакМиллану. Наш однокурсник с Пуффендуя, хоть и гордился тем, что принадлежит к чистокровной семье, всё же благожелательно относился к магглам и магглорождённым. Его семья никогда не поддерживала Волдеморта. Как мне кажется, уже одно то, что он может оказать какую-то услугу победителю Тёмного лорда, польстило самолюбию Эрни. И у него оказалось ещё одно положительное качество — он не стал задавать вопросов, когда Гарри попросил разрешения воспользоваться библиотекой их семьи. Просто кивнул, когда Гарри пояснил, что я хочу найти кое-что для уроков, — чего ещё стоило ожидать от бывшей всезнайки. Но два выходных, проведённых в библиотеке МакМилланов, тоже ни к чему не привели.

Оставалась библиотека Малфоев.

И вот это оказалось самой сложной задачей. Нет, Гарри нисколько не сомневался, что разрешение воспользоваться библиотекой он получит — если не сам, то с помощью министра. Друзья волновались за меня. Несмотря на то, что Малфой-мэнор оставил нам не самые лучшие воспоминания, до этого мы даже не задумывались, каково нам будет вновь оказаться в этом месте. Особенно мне. Думаю, если бы можно было обойтись без моей помощи, Гарри и Рон просто отправились бы в поместье одни. Но без меня они вряд ли смогли бы что-то найти, а сами Малфои, скорее всего, отказались бы помогать. Особенно если вспомнить, что разговоры о светящейся руне уже сами по себе считались плохой приметой.

Поэтому я сама заговорила о необходимости посещения Малфой-мэнора. Убедившись, что я полна решимости и сил всё стойко вынести, Гарри написал письмо Люциусу Малфою. Посланная сова принесла ответ, в котором говорилось, что мистера Поттера с друзьями ожидают в Малфой-мэноре на следующий день к семи часам вечера.