Запах тлена. Записки на полях

Amicus verus — rara avis (верный друг — птица редкая)

Если колдун не умрёт, и дева

Глаз не откроет, испугавшись дико,

Мне не стукнуть на прощание дверью,

Мне не оторваться от твоего лика.

Она сжимает мои руки, и я чувствую, как Её бьёт дрожь. Похоже, истерика. Желание и страх. Жизнь словно на пороховой бочке. Ей-Мерлин, гриффиндорцы такие странные.

— Луна, беги. Бери отца и уезжайте за границу, — Её дыхание обжигает ухо, рождая мурашки, которые покрывают меня с головы до ног, приподнимая белые волоски на предплечьях.

Я молчу. Я уже и так сказала Ей больше, чем могла.

— Помнишь, октябрьский выпуск «Придиры»? Твой отец писал, что на берегах Дуная нашли следы морщерогих кизляков.

— Какие, к Мерлину и Моргане, кизляки, Джинни? — я даже топаю ногой от раздражения. — Зачем ты мне это говоришь?

— Потому что ещё не поздно. У тебя нет метки, он не достанет тебя, — Она оглядывается на мрачную громадину особняка и ещё сильнее сжимает мои руки. Почти больно. Я зажмуриваю глаза и приказываю мурашкам угомониться. — Не нужно портить жизнь из-за меня. Я себе этого не прощу.

— Успокойся и не говори ерунды. Я сама сделала свой выбор, тебе не в чем себя винить, — я стараюсь сделать свой голос на двести процентов спокойнее и увереннее, чем обычно. Мягко высвобождаю руки, не в силах больше терпеть эту пытку. — Лучше напиши мне координаты аппарации. Если Тёмный Лорд позволит. Он ведь позволит?

Она пожимает изящными плечами.

— Я не знаю, насколько публичным он планирует сделать свой дом.

— Ваш дом.

Она очень внимательно смотрит на меня, потом хрипло смеётся, но глаза Её серьёзны.

— Ну да, пусть будет наш.

— Где Дельфини?

— Мистер Лестрейндж вынесет её.

— А-а-а.

Рабастану не нравится эта ситуация больше, чем он позволяет себе это показать. Но не подчиниться Тёмному Лорду немыслимо.

Мысли крутятся в голове, нужно так много Ей рассказать. Но отчего-то не получается выдавить из себя ни звука.

Рабастан распахивает дверь волшебной палочкой и спускается к нам с лестницы. На руках он держит Дельфи, которая, словно чувствуя скорое расставание, капризничает и изо всех сил сжимает шею мужчины.

— Ра-а-а-би.

— Успокойся, Дельфи, смотри, кто тут у нас, — он тихонечко шепчет это на ухо девочке, поглаживая её по спинке. Позади них семенит эльф Минни, левитируя перед собой клетку с Уриком, которая выше домовика минимум в полтора раза. Рабастан останавливается рядом с нами, на газоне, на котором я стою босиком. Трава приятно холодит ступни.

— Ничего не забыли, Джиневра? — Она протягивает руки и осторожно забирает девочку у Лестрейнджа. Он отдает ребёнка с явной неохотой. Дельфи продолжает кукситься. Я отворачиваюсь и обнаруживаю на траве божью коровку. Сажаю её на палец. Насекомое перебегает с пальца на палец, добегает до конца ладони, а тут я уже подставляю ему другую. Но всё равно божья коровка может улететь. А я — нет.

— Кажется, нет, но если что, то я напишу. Ну, или зайду в Министерство, — да уж, сколько сил нужно будет приложить, чтобы казаться нормальным магглом, если даже маги считают, что ты не в себе. Остаётся только пожалеть меня.

Двери вновь распахиваются, и выходит Тёмный. Человеческая внешность и синие глаза совершенно не идут ему. Они не так точно передают состояние его души. Дельфи испуганно замолкает и во все глаза смотрит на Тёмного. Опасается или не узнаёт.

— Готовы? — говорит он негромко. Мысли его явно где-то не здесь, и я гадаю, сдув наконец божью коровку с пальцев, удивлён ли он так же, как и остальные, что обзавёлся семьёй. Это смешно так же, как Рабастан в образе Клайда, но смеяться не слишком хочется.

Она сосредоточенно кивает, а Дельфи всё смотрит на отца, словно понимая, какой чести удостоилась. Наверное, девочка вырастет очень неглупой.

Его объятия весьма бережны. В это так же трудно поверить, как в существование пухлых заглотов, что заставляет меня пялиться и пялиться в пустоту, когда воронка аппарации схлопывается за ними. Эльф тоже трансгрессирует следом, прихватив авгурея.

Ветерок приподнимает полы моей мантии, и лёгкие пряди, лежащие на плечах, трепещут, как крылья стрекозы.

— О чём думаешь? — я совсем забыла, что Рабастан стоит за спиной.

— О том, что воевать летом — дурацкая идея.

Мы стоим молча, а я всё не могу оторвать взгляд от места, где исчезла Она. И такая тоска поднимается к самому сердцу.

— Лучше бы справиться до зимы.

Тёмный не выиграет. Ни за что не выиграет. И мы пойдём ко дну вместе с ним. На смену нам придут магглорождённые, и знания будут утеряны. И он добьётся ровно противоположного тому, чего хочет.

— Ну, я пойду? — на солнце набегает облако, и я вижу, как тень падает на лицо Рабастана, когда заставляю себя повернуться в его сторону.

— Останься, — Рабастан подходит близко-близко, и можно рассмотреть на его щеках почти бесцветные веснушки и стрелы прямых и тоже светлых ресниц. — Места здесь много.

— Я не могу. Папа ждёт.

От него веет дым-травой и почему-то морской водой.

— В Азкабане пахло морем?

— Да.

Я знаю, Лестрейнджу неприятно вспоминать о тюрьме, но он не может не думать о ней. Возможно, если не держать эту тоску в себе, когда-нибудь ему станет легче.

— Мне нужно забрать рабочий костюм.

— Хорошо. Милли, — старушка-эльфийка появляется недалеко от хозяина. — Принеси вещи Луны.

— Мисс Луна уходит от нас? — глаза Милли становятся печальными.

— Не грусти, Милли, — я сажусь на корточки и беру её маленькие ручки в свои. — Давай я буду приходить три раза в неделю, и мы вместе будем поливать саженцы слив-цеппелинов? — мордочка эльфийки смешно сморщивается, и она оглядывается на Рабастана, раскуривающего папироску.

— Ну, а что? Не нам одним же их поливать. Верно, Милли? — Рабастан улыбается, и домовуха с готовностью кивает.

Когда она с хлопком возвращается, а я беру протянутый саквояж и уже достаю палочку, чтобы трансгрессировать, Рабастан говорит:

— Подожди, вместе пойдём, — кидает окурок на траву, давит его ботинком.

— Это ещё зачем? — не понимаю, чего во мне больше — желания, чтобы он остался или пошёл со мной.

— Вдруг что-то пойдёт не так?

— Что может пойти не так? Это же мой папа.

— Если он не обрадуется твоему выбору?

— Не обрадуется? — возвращаться домой очень стыдно, но я не маленькая девочка и должна встретиться с последствиями своего выбора. — Вероятно, он решит, что я спятила.

Рабастан хмурится. Искушение спрятаться за его спиной слишком сильно, и я, к своему стыду, протягиваю руку для аппарации.

Наш милый уютный коттедж окружён седым одуванчиковым полем. Шаги заставляют головки цветов терять зонтики волос, взлетающие с обеих сторон от нас. Папы дома не оказывается.

— Он редко отлучается. Наверное, поехал за бумагой для журнала или за продуктами, — я стучу дверцами кухонных шкафчиков.

— Подождём, — отвечает Рабастан и садится на скамейку под раскидистым кустом слив-цепелинов, чьи ветви, словно скрученные старушечьи ладони, устремляются в небеса. В серебристых листьях позвякивают медные колокольчики. Это дерево ещё мама сажала. А колокольчики повесили мы с отцом, чтобы было не так тоскливо потом, когда её не стало. Папа обычно не говорит о маме, но я-то помню, что лёгкая медная трель напоминает её смех.

Рабастан снова закуривает самокрутку, и руки его почему-то мелко подрагивают. По состоянию кухонных шкафов я заключаю, что папа, вероятно, ушёл за продуктами. Не помню, писала ли ему, в какой день вернусь. Я выхожу из дома и сажусь рядом с Рабастаном.

— Будь осторожен, в ветвях живут нарглы.

— Кто? — Лестрейндж вдыхает слишком много дыма и, кашляя, сгибается пополам. Моим рукам хочется погладить его по выгнутой дуге спины и проступающим под тканью позвонкам, но я сжимаю ладони между коленями, чтобы они не своевольничали.

— Нарглы.

— А, понятно, — такой бесконечно терпеливый тон. И ухмылка в уголках губ.

Мы немного молчим. Я считаю облака и слушаю тихий убаюкивающий звон меди от лёгкого ветерка.

— Знаешь, если ты думаешь, что я вчера пошутил, то я… Не шутил, в общем, — странно, обычно Лестрейндж совсем не косноязычен.

Я поворачиваю голову в его сторону, лениво щурясь от солнца.

— Ну, по-моему, Министр воспринял тебя всерьёз.

— О, Моргана, — он закрывает глаза рукой и устало опирается спиной о скамейку. Смех распирает меня изнутри, щекочет ребра. — Ты прекрасно знаешь, что я говорю о другом. Я хотел бы, чтобы ты стала моей женой.

Стратегия провалена, смех сам собой съёживается, так и не покинув границ груди.

— Почему? — в конце концов, пусть объяснит, какие такие причины вынудили его покончить с нашей чудесной дружбой.

— Потому что ты чудесная девушка, а я должен жениться.

— Деловое соглашение?

Я считаю про себя, Рабастан не отрывает от меня внимательных глаз — на солнце радужка огромная, как травяное море.

— Пусть будет деловое соглашение, — так вот как выглядит разочарование: в груди словно сдувается тёплый шар предвкушения. Становится холодно и пусто, и хочется обнять себя руками за плечи.

Прежде чем Рабастан успевает открыть рот и извергнуть из него что-то такое же разочаровывающее, мы слышим рёв камина на первом этаже дома. Я несусь на крыльцо, одуванчики под ногами стремительно лысеют. Папа выглядит больным и постаревшим. Я замираю на пороге, он опирается руками о стол.

— Привет.

— Привет.

Обычно мы обнимаемся при встрече и долго так стоим, тем более, в последний раз виделись почти год назад. Не знаю, как скоро он перестанет злиться.

— Кто это с тобой? — у Рабастана хватает такта не переться за мной, но его, вышагивающего перед домом, всё равно прекрасно видно из окна кухни. — Из этих?

— Да, — просто отвечаю я. — Это Рабастан, он пришёл убедиться, что всё нормально, — надеюсь, это немного смягчит папу.

— Хм, ну пусть проходит, убедится.

Рабастан входит в дом, тяжело топая своими ботинками, и выглядит гостем из другого мира в отрыве от мрачных стен своего особняка.

— Рабастан Лестрейндж, — с вызовом он протягивает отцу ладонь, и папа смотрит на него в своей обычной манере, словно насквозь.

— Ксенофилиус Лавгуд, — он всё-таки пожимает протянутую руку. — Я много слышал о вас.

— Сомневаюсь, что хорошее, — Рабастан от досады немного крутит головой, но старается сохранять спокойствие.

— Верно, ничего хорошего.

— Что ж, если вы не отступили от своих прошлых взглядов, не лучше ли будет, чтобы Луна вернулась назад в моё поместье?

У папы даже взгляд от возмущения фокусируется.

— Нет уж, никуда Луна не пойдет, мистер Лестрейндж.

— Папа, Рабастан — мой друг, не обижай его, — и отец, и Лестрейндж поворачиваются в мою сторону и смотрят одинаково злыми глазами.

— Помолчи, Луна.

— Да, Лу. Лучше пакеты разбери, — я пожимаю плечами и покорно шуршу покупками, громоздящимися на столе. Какое удивительное единодушие.

— И вообще, не слишком ли вы стары, чтобы быть другом моей дочери?

— Ну да, тюрьма немного его вымотала, но это не значит, что он плохой человек, — пока Рабастан изумлённо открывает и закрывает рот, я спокойно отвечаю за него.