Легенда

– А еще они вызывают привычку или наоборот отвращение, – продолжал Габриель. Я не стала его прерывать, – Джанет, например, терпеть не может свою способность. Чтобы тогда уговорить ее воспользоваться ей, – он поднял на меня глаза. Все время до этого он смотрел на листву, – Ну, тогда, когда она пыталась стереть твои воспоминания, – видимо, он решил уточнить. Я лишь кивнула, чуть прикрыв глаза, в знак того, что прекрасно понимаю, о чем идет речь. Ох, как же у меня тогда болела голова! – Так вот Джанет никогда не использует ее без очень сильных аргументов и причин. Она считает, что залазить в чужие головы мерзко и неприлично как минимум. А как максимум жестоко. Ведь у нее очень сильная способность. Джанет может сделать из человека свою личную марионетку, причем объект ее пристального внимания и не поймет толком, что с ним происходит.

– Ну, я бы не сказала, что Джанет такая уж сильная, – позволила я себе усомниться, – насколько мне помниться, стереть мои воспоминания она так и не смогла.

– Она не смогла стереть нужные воспоминания, зато забрала часть твоих текущих воспоминаний. К тому же ее способность заключается не в стирании памяти, а в подавлении, – отвечал Габриель.

– То есть? – не совсем поняла я.

– То есть, Джанет не может стереть твои воспоминания, она может их лишь заблокировать, – объяснял он, а я по-прежнему хмурилась, – Ты не будешь о них вспоминать, обдумывать и все подобное. Они будут в твоей голове, но ты сама не будешь к ним обращаться.

– Нечитаемый формат файла, – тихо и задумчиво произнесла я. Габриель лишь усмехнулся.

– Да, что-то подобное! – ответил Габриель, мотая головой. Я же вновь нахмурилась.

– Что опять не так? Я не правильно поняла? – немного возмущенно спросила я. Габриель поднял на меня свои прекрасные глаза.

– Нет, ты все правильно поняла, просто я не ожидал, что ты переведешь мои слова подобным образом. Никогда не замечал, что ты любишь компьютеры, – улыбался он.

– Я и не люблю компьютеры. Просто слишком уж часто мне приходилось сталкиваться с нечитаемыми файлами. Вроде бы все сделала правильно, скачала, сохранила, а он не открывается зараза!

Габриель широко улыбнулся и, немного придвинувшись, обнял меня за плечи, крепко прижимая к себе. Я же воспользовалась моментом и положила свою голову ему на грудь. Так было странно не слышать биение сердца во вздымающейся груди. Я сглотнула от досады и тут же почувствовала нежную руку, плывущую по моим волосам. От прикосновений Габриеля у меня шли мурашки по коже. Я даже от удовольствия глаза закрыла.

– Но ты же сказал, что Джанет может сделать из человека марионетку. Но если я не ошибаюсь простой блокировкой воспоминаний этого добиться нельзя! Значит, она может что-то еще? – озвучила я вдруг возникший у меня вопрос.

– Верно. Она может не только это. Джанет может вложить человеку свои мысли, в том числе и приказы. Она не подавляет его волю, а просто заменяет его желания своими. И получается, что человек считает ее указания своими истинными желаниями.

– То есть, Джанет может заставить человека сделать то, что он сам никогда бы не сделал? – решила уточнить я. Мне же нужно убедиться, что я все правильно поняла.

– Да! Но она ужасно не любит вмешиваться в чужую жизнь, нести ответственность за действия этого человека, – со вздохом отвечал мне Габриель. А я по-прежнему не могла понять его причин не любить способности. У него-то они совершенно безобидные!

– Прости меня конечно, Габриель, но я не понимаю твоих негативных эмоций по этому поводу. То, что Джанет не нравятся ее способности, и она отказывается ими пользоваться это еще не повод не любить все способности подряд.

– Каждая способность вызывает определенные эмоции. Таких как Джанет очень мало. В основном все пользуются своими способностями, не замечая, как начинают от них зависеть, болеть без них или их последствий.

– Прости, но я все равно ничего не понимаю. Ты ни кем не управляешь, не вредишь. Ты пишешь прекрасные картины и это твоя способность. Ты просто не способен кому-либо навредить этим. В чем проблема? – я поднялась и заглянула ему глаза. Его же взгляд был обращен не на меня, а скорее куда-то в бесконечность. Он смотрел не на конкретный предмет, находящийся перед ним, а куда-то внутрь себя, своих страхов, своей жизни.

– Эта старая история, – грустно проговорил Габриель. У меня от его тона даже сердце защемило. В его голосе была не просто грусть, а скорее скорбь, будто он похоронил кого-то и винит себя в этом.

– У меня теперь уйма времени, – напомнила я ему, не тонко намекая, что хочу знать эту историю, которая так терзает моего любимого.

– Я не знаю, поймешь ли ты меня, – начал он.

– Уверена, что ничего страшного ты не сделал, – произнесла я, чтобы хоть как-то приободрить его.

– Ты права, я никому не навредил кроме себя самого. Понимаешь, когда я обнаружил свои способности, меня охватил азарт. Мне было безумно интересно развивать свои способности. Я путешествовал и рисовал буквально все, что мог увидеть по пути. Я рисовал пейзажи, портреты. Но главной моей ошибкой было выставление своих картин на показ. Я считал, что любое творчество достойно внимания и оценки. Конечно же, мои картины стали очень популярны. Я практически купался во славе, но ничто не вечно. Питер сначала разрешил мне делать с картинами все, что захочется, а потом сильно об этом пожалел, потому, как я не желал расставаться со своими поклонниками, работами. Долгое время я не понимал своей ошибки. Тогда Питер был вынужден насильно прекратить все это! – Габриель тяжело вздохнул, сделав небольшой перерыв.

Когда Габриель говорил о своих картинах и поклонниках, в его глазах было что-то, чего я раньше никогда не видела. Это был не просто азарт. Это было что-то типа блаженства, которое отражалось в легкой улыбке. Но даже здесь присутствовала грусть.

– Но почему? Что сделал Питер? – спрашивала я. Габриель вновь поднял на меня глаза и заглянул вглубь моих.

– Я вампир, также как и ты теперь. Мы не должны выставляться напоказ никаким образом. Нам нельзя быть публичными людьми, как бы мы этого не хотели. Питер, например, мог бы стать замечательным политиком, умным и рассудительным, но главное – он смог бы управлять толпой. Его способность в этом и состоит, чтобы настраивать человека к себе или если будет ему так угодно, то против себя. У него не было бы противников. А сейчас ему и способности его не понадобились бы. У него такой колоссальный опыт и знание истории, что… – усмехнулся Габриель, так и не договорив. Но мне и не нужно было продолжение. Я и так прекрасно понимаю, что у Питера столько мудрости, что любое его решение ценнее не куда.

– Да с этим никто и не спорит. Но такие вещи приходят с опытом и временем, которого у людей просто нет, – спокойно говорила я.

– Вот именно! Но, тем не менее, Питер не становится политиком или даже президентом. А почему? – с лукавой улыбкой спрашивал Габриель. И когда это мы успели перейти от Габриеля к Питеру?

– Откуда мне знать? Может быть, он не ищет славы! – проговорила я, а Габриель лишь тяжело вздохнул, мотая головой.

– Эх, Вира, Вира! Я же сказал, что мы вампиры и нам нельзя светиться! Мы же не стареем, не изменяемся, – говорил он, а чувствовала себя идиоткой. Как я раньше не догадалась?

– Ой! Я все поняла. Публичному человеку будет очень трудно скрыться, практически невозможно, – говорила я.

– Дошло! – усмехался Габриель.

– Ну, бывает! Тормозить не запрещено! – смеялась я в ответ. Пару минут так и продолжалось, пока у меня не возник новый глупый вопрос.

– Но к тебе-то это как относится? Ты же не собирался становиться политиком? А картины писать можно под псевдонимом, этого никогда не запрещалось! – озвучила я его.

– Не запрещалось! Но любой писатель, поэт или художник, как и все люди должен умереть. Это, во-первых. Во-вторых, я не хотел писать скрыто, я хотел наслаждаться лесными высказываниями в мой адрес, открыто. Я сам хотел принимать поздравления и похвалу, что в принципе какое-то время и осуществлял. Но пришло время, когда люди начали замечать странности моей внешности, отсутствие старения. Сначала я просто хотел воспользоваться другим именем но, тем не менее, продолжать творить. А уж похвалы можно получать и через сарафанное радио. Но и здесь не все так просто, – тяжело вздыхал Габриель.

– Сильно узнаваемые картины? – предположила я. В моей памяти всплыли изумительные, практически живые образы всех членов семьи Турненов. Особенно живые глаза, которые смотрят прямо тебе в душу. Наверное, именно к глазам Габриель приложил наибольшие усилия, поскольку ни у одного из них не осталось и следа от человеческих цветных глаз.

– Да, именно! А изменить способ написание, как ты понимаешь очень и очень сложно, практически невозможно. Вот Питеру и пришлось насильно убирать меня со сцены, – отвечал Габриель.

– Звездная болезнь? – пришел мой черед посмеиваться.

– О, да! Причем во всей красе. Сколько же проблем я доставил тогда Питеру. Ему пришлось пускать слух, что я тяжело заболел, а потом, когда ко мне стали ломиться из благих побуждений, вообще уехать не только из страны, но и с континента. Около сорока лет мы жили на Аляске. Я даже со временем привык к ней. Там хорошо! – проговорил он с каким-то добрым сожалением.

– Хорошо? Да там ледник собачий! – воскликнула я. что-то наш разговор постоянно уходит в стороны.

– Ты просто еще не поняла некоторых особенностей нового организма. Вампирское тело и в пятидесяти градусную жару и в шестидесяти градусный мороз чувствует себя абсолютно одинаково. Перепады температур, давления, влажности и всего прочего нам не только не страшны, а вообще не заметны. Единственное природное ограничение для нас это прямые солнечные лучи, – объяснял Габриель.

– Я это прекрасно знаю… и помню, – сгримасничала я, вспомнив Габриеля, стоящего на поляне перед домом, освещенного солнцем. Помнится, мне тогда чуть не вывернуло!

– Ну, да! – согласился Габриель.

Все время разговора мы не спеша бежали по направлению к дому. И вдруг в мой нос попал до боли знакомый запах.

– Габриель, – резко остановившись, проговорила я.

– Что случилось? – спросил он, хотя я была на сто процентов уверенна, что он тоже почувствовал запах Эшли и Роберта.

– А никто не следовал по следу Эшли? Что-то долго их нет, тебе не кажется? – спрашивала я, параллельно очень аккуратно нащупывая их в лесу. Но в радиусе действия моей силы их, к сожалению не было. Нужно было непосредственно идти по следу, если бы мы захотели их вернуть. Но тут мне вспомнились последние слова Эшли, и желание искать ее мгновенно пропало!

– Следовали, конечно! Еще в тот же день Питер и Джанет пытались найти их. Но след обрывается на берегу пролива. К сожалению, по воде следовать невозможно! – проговорил Габриель.

– Значит, остается только ждать их самих? – спрашивала я, хотя звучало это больше как утверждение.

– Да! Но Эшли умеет обижаться и злиться достаточно долго! Бедная Джанет, – проговорил Габриель, а я вспомнила про Джо.

– Джо! – произнесла я вслух. Габриель нахмурился.

– Что с ним?

Я рассказала ему о нашей с Питером затее, что сильно насмешило Габриеля.