Девочка по имени Аме

Пролог

Болезнь и исцеление — в каждом сердце.

Смерть и спасение — в каждой руке. Орсон Скотт Кард

15 день месяца Кролика 474 год Одиннадцатого исхода

Ие-но футана, страна Поднебесная, Нара;

Особняк Сарумэ

'Церемония! Сегодня будет Церемония!' — засуетились тени на потолке.

С наступлением темноты они начинали шебуршиться в углах, бегать по стенам и шептаться. А шептались они о событиях прошедшего дня, подслушанных у людей. Амэ давно понял, что тени не обладают собственным разумом, они лишь копируют чужие слова, а потом по цепочке передают друг другу.

Сегодня тени были особенно возбуждены. Так бывало только в канун Канто Мацури(1), когда городские жители готовились к главному зрелищу года — Церемонии. Именно на ней будут зачитаны списки будущих первокурсников Академии Аши. Все семнадцатилетние подростки и их родители с нетерпением ждали этого момента. И хотя ежегодно в их городе на фестивале Канто было около сотни подростков подходящего возраста, поступало только двое-трое. Никто не знал, по каким критериям ведется отбор, и порой результаты Церемонии оказывались неожиданными. Для того чтобы поступить в Академию Воинов-Теней Аши не нужно было ни денег, ни положения в обществе. Сын простого крестьянина и Наследный принц имели равные шансы. А еще все знали, что Академия Аши неподкупна.

Амэ тоже с нетерпением ждал начала Канто Мацури и то и дело косился в сторону окна, стараясь зорким взглядом не пропустить момент, когда небо на востоке заиграет ярко-зелеными всполохами — активируются барьеры. Но нет, небо по-прежнему сохраняло свой бархатный темно-синий цвет, только иногда в нем сверкали яркие огни орбитальных спутников, которые специально собирались над городом для создания барьеров.

В этом году Амэ исполнилось восемь лет, и он с детским возбуждением ждал ярких впечатлений и сгорал от нетерпения увидеть показательные выступления Воинов-Теней Аши, когда на свободу будет выпущена неукротимая Сейкатсу(2). А еще ему очень хотелось встретится со страшим братом. В прошлом году Акито поступил в Академию Аши, и это будет первый раз за много месяцев, когда они увидятся.

Акито для Амэ был самым любимым братом. Они с детства были очень близки, Амэ, точно привязанный, ходил за Акито. Тот сначала выглядел недовольным, а потом привык, и даже грустил, когда не находил рядом с собой свою маленькую 'сестричку'. Хотя Акито никогда себе в этом не признавался.

Акито, как и остальные братья Амэ — Канске и Макетаро, искренне считали, что Амэ их младшая сестра. И только мать знала, что это не так. Сам Амэ о своей половой принадлежности задумывался мало, и в силу своего возраста и влияния матери считал происходящее совершенно правильным. Амако, мама мальчика, старательно берегла его секрет.

Началось это много лет назад. Амако, сколько себя помнила, мечтала о дочери. И вот у нее родилось три сына, а дочери все не было. Когда женщина забеременела в четвертый раз, случилась трагедия: на карету, в которой они ехали, напал йокай. Мужа съели прямо у нее на глазах. С тех пор психика ее серьезно пошатнулась. Женщина до самых родов пребывала в глубокой скорби, а когда появился Амэ, она подкупила бабку-повитуху и всем сообщила, что у нее родилась дочь. Амако всегда любила говорить, что хоть Масура и погиб, он успел исполнить ее самую главную мечту в жизни — подарил ей дочь.

С тех пор прошло восемь лет. Амако понимала, что ее обман может раскрыться в любой момент, но не могла открыть правду. Она очень хотела дочь. У нее она была.

Поэтому Амэ стоял в легкой летней сорочке перед зеркалом, распустив свои длинные темно-каштановые волосы, и терпеливо ждал, пока мама выберет ему кимоно. Устоять на месте ему было невероятно сложно — он рос подвижным, непоседливым ребенком. Мама держала свою 'дочь' в строгости, и часто гневалась, когда Амэ много двигался.

Тени шептались. И если понять голову или заглянуть в угол, то можно увидеть, как они слабо шевелятся, передавая от одного к другому последние людские сплетни и обрывки разговоров. Самое главное, что Амэ никто не верил, что он слышит голоса теней. Мама сердилась, когда он заговаривал об этом.

Попытки ей что-то доказать, успехом не увенчались. Мальчик получил подбитую губу, многочисленные синяки и предупреждение, что если он еще раз заговорит об этом, то сильно пожалеет. В последний год, с поступлением Акито в Академию Аши мама изменилась. В лучшую или в худшую сторону, Амэ понять не мог. Он просто чувствовал, что мама стала другой, и теперь стал еще больше опасаться ее и по возможности не злить. Уроки, закрепленные болью, усваиваются быстро. Раньше за Амэ вступался Акито, когда мама сердилась, но теперь его не было рядом. Акито для Амэ был настоящим героем и защитником.

Чуткий слух мальчика уловил отдаленный раскат грома. И Амэ сразу же повернулся к окну и радостно засмеялся. Небо на востоке полыхало ярко-зеленым. Но вскоре сияние начало угасать, и на небе осталась только легкая изумрудная дымка.

— Барьеры активировали! — радостно сообщил Амэ.

Мама ничего не ответила, только нахмурила свои угольно-черные, идеальной формы брови и продолжила перебирать шелковые кимоно.

— Волосы причеши, — наказала она.

Амэ не понимал, зачем их так часто расчесывать, они ведь не путаются, но все свои возражения оставил при себе. Он бросил прощальный взгляд в небо, украдкой вздохнул и поплелся к небольшому столику, на котором лежала деревянная расческа.

У Амэ очень быстро росли волосы. И в свои восемь лет густая темно-каштановая грива доходила ему до середины спины, и это с учетом того, что Амако довольно часто подравнивала концы. Стричься Амэ не любил. Ему вообще не нравилось, когда кто-то прикасался к его волосам. Если мама бралась его причесывать или стричь, то безжалостно драла запутавшиеся пряди, и на больших светло-карих глазах Амэ выступали слезы.

Деревянная расческа легко скользила в мягком шелке волос. Сам же Амэ сидел на полу, подобрав ноги, и старательно причесывался. Ему очень хотелось схалтурить, сделать вид, что он уже закончил, но он знал, что такой номер не пройдет — мама обязательно проверит и надает оплеух.

— Ты закончила? — послышался невыразительный голос мамы.

Амэ вздрогнул от неожиданности, а потом повернулся и торопливо закивал.

— Иди сюда.

Амэ послушно поднялся и приблизился к матери. Та взяла в руки расческу, критически осмотрела его волосы и потянулась за кимоно. Амэ понял, что она удовлетворена тем, как он расчесал волосы. Мальчик покорно стоял, пока мама одевала его в бледно желтое шелковое кимоно, зелеными нитками на котором были вышиты кленовые листья. Пояс-оби был оранжевым с изображением цветов. Амэ не любил кимоно. Гораздо больше ему нравилась хлопковая юката — она была легкой и свободной. Когда он надевал кимоно, то не мог свободно двигаться, приходилось семенить маленькими шажками и постоянно опасаться, что запутаешься и упадешь. А еще нельзя было пачкаться. Мама очень ругалась, когда на дорогой шелковой ткани появлялись пятна от сладостей. А на фестивале продавали столько всяких вкусностей: и фигурки животных из карамели на палочке, и данго, и фондю, что обойтись без пятен оказывалось почти невозможно.

Когда мама завязала оби, то взяла в руки расческу и несколько раз провела по волосам Амэ, потом критически его осмотрела и кивнула. Мальчик повернулся к зеркалу. Девочка, которая отражалась в зеркале, была не знакомой, странно чужой и какой-то отталкивающей.

— Подожди меня в гостиной, — сказала мама.

— Хорошо, — откликнулся Амэ и направился к выходу.

Кимоно было узким. Оно стесняло движения. Ходить в нем неудобно, а ведь Амэ еще не надел шлепанцы-гета… Тогда каждый шаг будет даваться с огромнейшим трудом.

Канске и Макетаро, увидев свою сестру, бросились к ней и наперебой стали расспрашивать, скоро ли оденется мама. Но Амэ ничего конкретного ответить не мог: Амако была в скверном расположении духа, потому неизвестно, сколько времени ей понадобится на то, чтобы собраться. Тихо зашелестели отодвигаемые перегородки-фусума из тонкой рисовой бумаги, послышались негромкие голоса: строгий глубокий мамин и другой — высокий, который принадлежал служанке по имени Йако.

— Они всегда так долго одеваются… — вздохнул Макетаро.

— И не говори, — подтвердил Канске, закатив глаза, и бросил на Амэ хмурый взгляд.

А Амэ неожиданно захотелось закричать, что он не виноват, что это так долго, а потом вздохнул и поморщился, когда за его спиной пронеслась тень с громкими воплями: 'Горячие пирожки!'. Фестиваль давно начался, и это была не первая тень, которая кричала подобное.

Амэ посмотрел на братьев, которые не могли усидеть на месте и минуты, и затеяли шумную драку, отыскал глазами свои шлепанцы, обулся и вышел на веранду. Звезды в это время года были крупными и близкими. Кажется, что если протянешь руку, то без труда сможешь достать одну из них. И она будет, точно драгоценность, сиять в ладонях.

Амэ очень любил и облака, и звезды, и тяжелые дождевые тучи. Он любил небо в любом его проявлении, но каждый раз, когда он задирал голову его сердце сжимала необъяснимая тоска. Ему хотелось летать наравне с птицами, но его неотступно преследовало ощущение, что его крылья подрезали. Тогда мальчик забирался на самое высокое дерево или на крышу и мог оставаться там часами, пока рассерженная мама его не находила, или живот не начинал невыносимо урчать от голода. Мама много раз говорила, что лазанье по деревьям и крышам — это занятие не для девочек и запрещала ему это делать, но Амэ не слушался. Без неба он не мог жить. И без ветра. И без солнца.

Амэ бы и сейчас забрался бы на крышу, и, обняв колени, смотрел на крупные звезды, наблюдал, как меняет очертания зеленая дымка. Звезда мигнула, а потом мигнула еще одна, и еще. И на лице Амэ появилась радостная улыбка. Спутники! О них говорили много чудесного и невероятного. Рассказывали, что они могут не только создавать барьеры, но и служат вратами для ками(3), помогают защищать мир от коварных тенгу, хитрых кицуне и двуличных тануки. Акито тоже будет защищать мир от йокаев(4), и Амэ этим очень гордился.

От раздумий мальчика отвлекли возбужденные голоса братьев. Потом послышались тихие легкие шаги, которые Амэ безошибочно определил как мамины, и мальчик опустил голову, потер рукой затекшую шею и повернулся.

— Амэ, мы идем.

— Да, мама! — отозвался он и засеменил к Амако.

Та еще раз критически его осмотрела, поправила волосы и взяла за руку. Пальцы Амако были ледяными. Амэ всегда удивлялся, почему в такую жару они оставались холодными, но никогда не спрашивал — боялся. Мама в своем голубом кимоно с вышитыми на нем бледно-розовыми облаками выглядела очень красивой, но какой-то далекой и холодной. Когда Амэ смотрел на нее, ему почему-то казалось, что она идет не рядом, а за несколько метров от него, и как бы он ни старался, ему до нее не дотянуться.