Невеста Ворона

Невеста Ворона

— Отчего закручинилась, Софьюшка? — поутру спрашивала матушка.

— Прилетал ко мне ночью черен Ворон. И молвил человечьим голосом, что наречен был царствовать над всякой тварью крылатой, и что все воронье на свете белом ему служит, и нет ему равных ни по силе, ни по власти, и простираются его владения по всему небу синему. А прилетел он ко мне оттого, что люба я ему, аж мочи нет. Обещал забрать меня из отчего дома да сделать невестою своею, чтобы царствовала я с ним и была с ним равной. Обещал мне гору злата да самоцветов редких. Ах, боязно мне, маменька!

— Пустое это, Софьюшка. То лишь привиделось тебе, — отвечала матушка.

Но на следующее утро хмурее пущего была девица.

— Отчего ж опять ты закручинилась, Софьюшка?

— Ах, маменька! Прилетал ко мне снова ночью Ворон. И принес на выкуп сундук кованый, полный каменьев цветных, да бус блестящих, да перстней царских, да шелков дивных. Говорил, что с рожденья была ему обещана, а теперь срок пришел ему должок возвращать. Так что быть мне ему женой, а ему мне мужем, и отказа знать он не желает.

— Врет, окаянный! Не слушай ты его да гони прочь, коль опять наведается!

Но и на третью ночь явился Ворон. Испугалась поутру матушка при виде девицы.

— Софьюшка, отчего же так черен твой глазик?

— Забрал Царь Ворон глазик мой, чтобы узрела сама я все величие его да владения его бескрайние. Показал он мне дворец свой белый, что в две версты высотой — в самый небосвод упирается. Но не из камня он сложен, а из костей человечьих. И сотни душ непогребенных, неупокоенных денно и нощно тот дворец стерегут. И узрела я силу Царя Ворона. Как вернул жених глазик мне, так он и стал угля чернее.

— Помолись, Софьюшка, перед иконами! Пусть святой дух убережет тебя! Пусть сгинет нечистый и дорогу к спаленке твоей забудет! Помолись, да мы с отцом помолимся!

На четвертое утро пуще прежнего испугалась матушка.

— Софьюшка, отчего же черны так твои косы?

— Царь Ворон одолжил мне свое крылышко. И взлетели мы с ним вместе в небо ночное. И парили меж звезд ярких с ветром наперегонки над горами высокими, над лесами темными, над полями широкими, над реками бурными и озерами хладными. И узрела я, как бескрайни владения Царя Ворона. Как вернулась я в спаленку, так косы и стали мои чернее ночи.

— Не отдадим мы тебя, Софьюшка, ироду проклятому! Заколотим окна и ставни, чтобы не сунулся больше окаянный!

Но на пятое утро со страху у матушки аж коленки подкосились.

— Софьюшка, отчего же так черны твои рученьки?

— Приходил ко мне этой ночью Царь Ворон опять. Обратился красным молодцем. И ни окна заколоченные, ни ставни запертые ему помехой не были. Оторвал все доски и гвозди руками голыми и бровью не повел. Ах, маменька, как крепко он меня обнимал! Как жарко меня целовал! Какие сладкие речи мне нашептывал! Обещал меня любить так сильно, как только Царь Ворон любить и может! А как касался устами своими рученек моих, так они и стали чернее враньего пера.

— Отчего же его не гонишь?! Отчего рученьки целовать позволяешь?! Отчего совесть девичью не бережешь?! Постыдилась бы!

— Не могу я воле его противиться, маменька! Околдовал окаянный! Голову вскружил! Ах, сердечко как колотится!

— Покрой голову да покайся перед Христом Господом! Грехами своими, поди, нечистого на себя и накликала! И пусть отныне стены святые тебе домом будут! В храме божьем, намоленном поганому до тебя не добраться!

Послушалась Софьюшка матушку свою да с покрытой головой в монастырь девичий вошла. Но ошиблась матушка. Не уберегли дочь ее стены святые. На шестое утро девица вновь в отчий дом возвратилась.

— Отчего же молчишь ты сегодня, маменька? Боязно тебе? Верно, что боязно. Разозлили вы жениха, что в монастырь вчера меня сослали. Черен дым высоко стелется над пепелищем. Никого не пощадил Царь Ворон. Но мне уже не боязно. Забрал жених себе сердечко мое. Из груди вынул да в ларце хрустальном запер. И нет во мне больше ни страха, ни горести, ни сомнения. Последняя ночь мне в отчем доме осталась. Наряжай меня, матушка, в косы ленты золотые заплетай, венками да бусами, да кружевом искусным украшай. На седьмое утро мой жених заберет меня, и стану я ему женой верной на веки вечные. Такова его воля.

Разрыдалась матушка, но послушалась. А наутро стояла Софьюшка ряженая да улыбалась. Обагрилась вся свежей кровушкой.

— Отчего, Софьюшка, так остры твои зубоньки и когтисты твои рученьки? — вся красная от слез, в последний раз вопросила матушка.

— Славный пир устроил мне Царь Ворон. Унес с собой на поле бранное, где много славных молодцев пало. И летали мы там средь воронья. Ели да пили вдоволь. Вкуснее княжеских рябчиков и перепелов было мясо покойничков. Слаще и хмельнее вина да меда была кровь молодая. Прощай, маменька. Позабуду я скоро и вас с папенькой, и жизнь человечью. Быть мне отныне Вороньей Царицей и парить по синему небу. И нечего тебе кручиниться. Знаю я о вашем предательстве. Обещали вы первенца своего Царю Ворону за кошель злата. Монетку за монеточкой пересчитывали и нарадоваться не могли. Продали меня еще не рожденной. И жить вам с грехом теперь тяжким до самой гибели. И в каждом шелесте крыльев, в каждом вороньем крике будете отныне слышать меня. Да будет так!

На том слове обратилась Софьюшка в птицу черную. Все небо потемнело от полчищ воронья. И не было слышно стенаний несчастной матери от громогласного клекота.

Вознеслась невеста к жениху своему, да стали неразлучны они до скончания времен. Много веков минуло с тех пор, а сказанья о Царе Вороне и невесте его проданной и по сей день молвой ходят.