Гуляки старых времен

– Говорят, он городской, – вставил брат Хильян.

– Деньги любит, – добавил брат Уве.

– Жадный, – сказал брат Сниккен.

– Ни таракана в нашей жизни не смыслит, – объявил брат Сниккен.

– Дурак дураком, – сказал брат Хильян.

– Да вон он, на печке лежит, – показал Зимородок.

Все посмотрели на печку. Одеяло тотчас перестало чесаться, встряхнулось и свернулось у барона на ногах. Барон не то спал, не то грезил; глаза его под полузакрытыми веками двигались.

– Этот? – протянул брат Сниккен. – А говорили, будто он хочет все тут переворотить.

– Это правда, – признал Зимородок, – хочет.

– Ты для чего в болота его завел? – напрямую спросил брат Хильян. – Не для того разве, чтобы утопить?

Зимородок отвел глаза.

– А, угадал, угадал! – завопил брат Хильян и в восторге затопал под столом ногами.

– Штрассе, – молвил Молчун и посмотрел на Зимородка.

Сниккен стремительно протянул через стол длинную руку и начал быстро шарить у Молчуна за пазухой и под мышками, но ничего не нашел.

– Нет, это честная штрассе, – сказал Молчун.

Брат Сниккен плюнул и полез за деньгами.

– Топить барона не будем, – решительно произнес Зимородок.

– Тебе что, его жалко? – удивился брат Сниккен. – Странный ты какой-то, брат Зимородок, вот что я тебе скажу!

– Утопим – земли отойдут городскому магистрату Кухенбруннера, – объяснил Зимородок. – Я уже интересовался. Вам что, нужны тут все эти бюргеры?

Тролли дружно посерели.

– А мы их тоже уто… – начал было брат Хильян, но остальные уставились на него, и он замолчал.

– Барон не так плох, как показался поначалу, – заговорил Зимородок.

Изба чуть накренилась. Брат Сниккен хватил кулаком по стене:

– Цыц! Стоять!

Изба замерла. Две чашки – те, что не успели прилипнуть к столу, – съехали и приникли к чайнику.

Молчун сказал:

– Подумать надо бы.

Они стали думать и перебрали множество вариантов.

Барон Эреншельд пробудился в странном месте от странного ощущения: впервые за долгие годы у него нигде ничего не болело. Не свербило, не ныло, не мозжило. От стояния за конторскими столами у него развились разные болезни костей. Он уже свыкся с ними и даже привык считать себя стоиком во всех смыслах этого слова – и вот, удивительное дело, в поясницу больше не вступает, колено больше не выворачивает и так далее. Барону сделалось легко.

Удивляясь этому ощущению, он передвинулся на лежанке и высунул лицо наружу. Одеяло, гревшее его, потянулось и перевернулось поперек. Барон машинально поскреб ногтем красную заплатку на шкуре, потом еще пестренькую.

В комнату просачивался серенький утренний свет. Четыре фигуры за столом дули чай и негромко беседовали. На фоне оконного переплета выделялся носатый профиль брата Сниккена. Уве Молчун, чьи огненные кудри подернуло золой предрассветной мглы, задумчиво трогал маленькую арфу.

– Тихо!!! – гаркнул вдруг брат Сниккен так оглушительно, что остатки сна панически покинули барона. – Молчун будет петь!

– Это еще не обязательно, – возразил брат Хильян.

– Обязательно! – отрезал брат Сниккен.

Молчун еще немного побулькал арфой, а потом затянул воинственно и вместе с тем уныло:

Мальчик-поэт на войну пошел,
Взял арфу и меч с собою,
Оставил свой дом и лохматого пса
И девушку с русой косою.
В атаку ходил он и кровь проливал,
И видал короля он однажды,
Он ранен был, он арфу сломал
И раз чуть не умер от жажды.
Один его друг от стрелы погиб,
А другой без вести пропал,
А третьего он после битвы сам
В чужой земле закопал.
Мальчик-поэт вернулся домой,
Он долго был болен войною,
Но подруга осталась ему верна
И стала его женою.
Мальчик-поэт ей песни пел
Про звезды, закат и луну,
Про собак, про ветер – про все что угодно,
Но только не пел про войну,
Никогда не пел про войну!

Арфа брякнула еще несколько раз и затихла. Уве Молчун намотал на палец рыжую прядь и задумчиво выглянул в окно. Капельки, покрывшие маленькие стекла, вдруг вспыхнули разноцветными огоньками.

– Они прекрасны, как бородавки, – заметил брат Уве, отрешенно созерцая их.

– Проклятье! – взревел брат Сниккен. – Я всегда плачу, когда он это поет! Всегда плачу, как проклятая жаба-ревун!

Четверо сидевших за столом были так увлечены чаепитием и песней, что даже не заметили, как барон пробудился ото сна. Смысл и содержание их застольной беседы настолько поучительно, что имеет смысл передать их здесь, хотя бы вкратце.

Вот о чем они говорили.