Королева Аттолии

* * *

В щель под дверью просунули лоток с едой. Эвгенидес доковылял до двери, выглянул в зарешеченное окошко. Снаружи стоял тюремщик.

– Слыхал, она хотела тебя повесить, но передумала, – сказал тюремщик. – Не беспокойся, приятель, к лучшему она не передумывает. – Он расхохотался и шарахнул дубинкой по прутьям решетки. Эвгенидес еле успел отдернуть пальцы. – Подкрепись. Может, в последний раз, – посоветовал тюремщик и ушел.

Эвгенидес сел, выпил водянистую похлебку, оставил у миски черствый кусок хлеба. Еда ему не понравилась, но при всей своей слабости он ждал ее с нетерпением, какого, должно быть, не знали другие узники королевской тюрьмы. Встать уже не хватило сил. Он не мог ни прислонить голову к стене, ни опустить ее на согнутые колени. В конце концов нехотя лег, кое-как пристроив голову на согнутые руки, и вокруг опять сомкнулась тьма. И пусть дедушка сколько угодно поливает его презрением.

Тюремщик вернулся не скоро. Эвгенидес все еще спал.

– Гляди веселей! – крикнул тюремщик в окошко. – Она решила, что с тобой делать.

Пока он отпирал дверь, Эвгенидес с трудом поднялся на ноги. Встретил стражников стоя, хоть и пошатываясь.

Они подхватили его под руки и повели по длинным подземным коридорам. Подошли к каморке, где воняло кровью. Он почувствовал этот запах еще снаружи и замешкался в дверях, но его втолкнули. Он судорожно вздохнул и переступил через порог. В круглом очаге, окруженном невысокой стенкой, пылал огонь. Вокруг были железные инструменты с длинными рукоятками, похожие на кузнечные, но они не висели на стене, а лежали концами в огонь, нагреваясь. Огонь чадил, стоял невыносимый жар.

В стороне громоздилась большая деревянная рама, оплетенная веревками и шкивами; на крючьях вдоль стен висели приспособления, которых не хотелось видеть. А посреди комнаты, боком к огню, покрытое пылью, словно долго-предолго хранилось в дальнем углу, стояло кресло с очень длинными подлокотниками и ременными петлями.

Возле кресла, в парадном зеленом платье цвета шафрановых листьев, ждала королева Аттолии. Вокруг ворота платье было украшено цветочной вышивкой: белые лепестки на зеленом фоне и изящные листья на тон темнее, чем платье.

Вор остановился в дверях. Перевел взгляд с королевы на кресло. Недоумевал он всего мгновение. Снова посмотрел на нее, потом воззвал к богу воров: «Боже мой, нет! Не надо!» – и кинулся прочь. Стражники поймали его. Он обвис у них на руках, потом снова встал на ноги и ладонью врезал стражнику под нос. Стражник упал как подкошенный, но на этом ударе иссякли все силы вора. Он схватился за дверные косяки, но ему отогнули пальцы один за другим и брыкающегося приволокли к креслу.

Стражники ругались на чем свет стоит, но с его губ не слетело ни звука, только этот краткий призыв к своему богу. Королеве казалось, что верующие в Эддисе так же редки, как и в Аттолии. Однако вор, кажется, взмолился искренне, а не по привычке. Аттолия давно заметила, что в критические мгновения вера возвращается. Она и раньше видела такое.

Наконец стражники усадили его в кресло и стукнули головой о спинку. Весь боевой дух, какой в нем оставался, вылетел с последним вздохом. Его глаза закатились, голова упала на грудь. Через некоторое время веки приоткрылись, он снова приподнял голову. Шелохнуться не мог – кожаные петли держали крепко.

– Ваше величество, – с отчаянием произнес он. – Позвольте служить вам. Позвольте стать вашим вором.

Аттолия покачала головой:

– Однажды я уже предлагала тебе перейти ко мне на службу. Ты отказался – сказал, что предпочитаешь служить госпоже, которая добрее меня.

– Я мог бы перейти к вам на службу сейчас, – прошептал Эвгенидес.

– Неужели?

– Да! – поклялся вор и подался вперед, натянув ремни. Она видела, как напряглись жилы у него на шее.

С весьма убедительной серьезностью королева спросила:

– И что ты мог бы украсть для меня, вор?

– Всё что угодно, – заверил он. – Я могу украсть всё что угодно.

– И почему я должна тебе доверять?

– Я дам свое слово.

– Твое слово? – насмешливо воскликнула королева. – А что в нем проку?

Никакого.

Аттолия улыбнулась:

– А как же твоя королева? Что она предпочтет – видеть твои страдания или знать, что ты служишь мне? Она сказала тебе это, отправляя из Эддиса?

Сказала.

– Ну конечно, – продолжала Аттолия. – У Эддис нет ничего нужного мне, поэтому ты не представляешь для нее угрозы. Ты превосходный инструмент – тебя нельзя направить против твоей хозяйки.

Она склонилась над ним, потянулась обеими руками. От ее прикосновения он вздрогнул, но она лишь взяла его лицо в ладони и заглянула в глаза.

– Послав тебя, твоя королева решила, что ей ничто не грозит, потому что я не могу использовать тебя против нее. А по-моему, могу. И я хочу совсем не того, что желала бы дать мне Эддис. Ваш посол сказал, – продолжала Аттолия, – что твоя королева признаёт за мной право повесить тебя. Но не запороть до смерти, не подвесить вверх ногами на дворцовой стене, не заморить голодом в клетке во дворе. Он сказал, что я не должна выходить за рамки законов и обычаев. Сказал, иначе я могу оскорбить богов, правда, не уточнил, каких именно. Мне безразлично мнение любых богов, но, кажется, обычаи помогли мне найти наилучшее решение.

Она выпустила его и отступила на шаг. Могучий тюремщик снял со стены кривую саблю. Эвгенидесу и до этого было страшно, так страшно, что сердце в груди словно превратилось в камень. Но при виде сабли в руке тюремщика он поднял глаза на королеву – и в камень превратился весь мир. Воздух загустел, не давая дышать. Он дернулся, сражаясь с ременными петлями, с густым воздухом, с жестокой непреклонностью королевы Аттолии.

– Умоляю, – простонал он с разрывающимся сердцем.

Тюремщик поднял саблю. На миг она блеснула в языках пламени и опустилась, глубоко впившись в деревянный подлокотник. Правая рука осталась по ту сторону лезвия.

Аттолия видела, как дернулось его опутанное ремнями тело. Ждала вскрика, но он не издал ни звука. Отвернулся, чтобы не видеть свою правую руку, и от лица отхлынула вся кровь. Глаза были плотно закрыты, рот искажен болью.

Он тщетно пытался вздохнуть, а мысли кружили, как птицы, не видящие насеста, искали способ изменить правду, переубедить королеву Аттолии, но ее решение было окончательным, поступок – необратимым.

– Эвгенидес, – услышал он сквозь муки ее холодный голос, – вышла ли я за рамки обычаев? Оскорбила ли богов?

И кто-то его голосом прошептал:

– Нет, ваше величество.

– Прижгите рану, – коротко велела королева. – Позовите лекаря, пусть осмотрит. Чтобы не было заражения.

Железо для прижигания было уже готово, и она осталась посмотреть, закричит ли он. Вор снова дернулся в ременных путах, но не издал ни звука, лишь резко вдохнул и уже не выдохнул. Губы посинели, и он потерял сознание. Голова упала на грудь, темные волосы закрыли лицо. Она склонилась проверить, дышит ли он, потом снова велела лекарю осмотреть рану и ушла.

Поднимаясь по узкой лестнице в верхние этажи дворца, она отринула смутную тревогу и сосредоточилась на других делах. Куда временно переместить двор? Хорошо бы куда-нибудь подальше от моря. Пора бы посмотреть, чем там заняты бароны. Надо отдать приказ паковать вещи.