Когда луна окрасится в алый

Втроем они сражались с одним богом, но охраняй гору несколько… Они старались не думать об этом.

В пылу битвы, когда все его мысли были сосредоточены только на том, как бы добраться до противника, Йосинори забыл про Тетсую. Отстраненно, где-то на грани сознания он помнил о нем, отчаянном и решительном, готовом броситься в бой в любой момент. Но совершенно не был готов к тому, чтобы увидеть, как Тетсуя тихо, по-охотничьи, проскользнул Кагасе-о за спину и совершил то, что не смогли ни оммёдзи, ни ёкай, – ранил бога.

Кагасе-о закричал, не столько от боли, сколько от неожиданности и злости, и обернулся так резко, что погруженный в его ногу меч вырвался из рук Тетсуи. Обезоруженный, он повалился на землю, приподнялся на локтях и со смесью упрямства и ужаса на лице уставился на Кагасе-о.

– Человечишка! – презрительно пробормотал Кагасе-о, небрежно доставая из ноги меч и ломая его одной лишь силой своей энергии. – Я и забыл, ваши ауры столь ничтожны, что я даже порой их не ощущаю…

Как в дурном пророческом сне, где он был лишь невольным наблюдателем, Йосинори смотрел на то, как Кагасе-о хватает Тетсую за горло и поднимает в воздух. Ноги Тетсуи болтались над землей, безуспешно пытаясь найти опору. Страх застыл в глазах, когда он смотрел в раздраженное, почерневшее от гнева лицо бога, которому в прежние времена возносил молитвы.

Кагасе-о поднял каму и решительно, с нескрываемой яростью вонзил ее в тело Тетсуи, а после резанул ею вниз, вспарывая живот. Нечеловеческий крик боли и страданий сотряс воздух. Тетсуя еще пару мгновений дергался, отчаянно пытаясь вырваться из хватки, царапал короткими ногтями руку Кагасе-о, бил ногами воздух. Один, второй, третий судорожный выдох сорвались с губ Тетсуи, но следующего вдоха не последовало. Безвольными плетями руки повисли вдоль тела, покрытые кровью, что все продолжала стекать вниз, образуя темную лужу.

Его отбросили в сторону как ненужный мусор. Аура ками, прежде не дававшая никому приблизиться к Кагасе-о, пока он расправлялся с Тетсуей, поутихла, практически сошла на нет, вот только ни Йосинори, ни Аямэ, ни даже Карасу-тэнгу не сдвинулись с места. Разум и инстинкты их буквально кричали о том, что они обязаны двигаться, если не хотят стать следующими жертвами, но увиденное заставило их замереть.

Первым пришел в себя Карасу-тэнгу. Из тьмы, порожденной его крыльями, он извлек танто и набросился на Кагасе-о. Металл встретился с металлом – и по лесу разнесся звон и скрежет, от которого хотелось закрыть уши.

Йосинори очнулся следующим. Его сикигами атаковали Кагасе-о, но в этот раз нападали на него не напрямую, а летали понизу, чуть выше земли, метя в ноги, чтобы повалить противника. Способность контролировать собственный размер помогала: уменьшившиеся драконы свободнее перемещались по лесу, огибая деревья и порой скрываясь в кустарниках, чтобы из их теней ринуться на бога.

Аямэ замерла. Было видно, что она взяла себя в руки, готовая напасть, но выжидала, и это противоречило всему, что Йосинори о ней знал. Аямэ же чуть склонилась к земле и приподняла меч, готовая в любой момент атаковать. Ее глаза неотрывно следили за каждым шагом Кагасе-о, в то же время замечая, как движется Карасу-тэнгу и как нападает Йосинори. Она ждала и ждала. Наблюдала за тем, как Кагасе-о избегает Кусанаги, как уворачивается от танто, как морщится и недовольно рычит из-за укусов и ожогов драконов. Она выжидала и наконец…

Выпущенной стрелой Аямэ ринулась вперед, одним движением перерезая сухожилия на ногах Кагасе-о. Во второй раз он закричал, рухнул на колени, бранясь и безуспешно пытаясь подняться. Сикигами набросились мгновенно, вгрызаясь острыми клыками в руки, кусаригама рухнула наземь, и звон цепи смолк.

Подобно духу отмщения, Йосинори навис над Кагасе-о. Ками смотрел на оммёдзи, и во взгляде его читалось нечто схожее с недоумением, как если бы он не мог поверить, что его все же повергли. Страха не было вовсе. Вместо этого что-то похожее на восхищение появилось на лице бога, когда осознание настигло его.

– А вы оказались не так уж плохи! Сын Кудзунохи, отмеченная Сусаноо и наследник Великого Ворона. Вот только моя смерть ничего не изменит – вы все равно проиграли…

Кусанаги опустился со свистящим звуком, снося голову Кагасе-о. Черная кровь готова была хлынуть из раны, грозя залить собою окружение, но стоило ей появиться – как воздух стал гуще и тело ками начало исчезать. Оно растворялось не золотым сиянием, как это происходило с другими богами, а золой и пеплом оседало на землю, подобно демонам.

– Если бы раньше работали более слаженно… – начала Аямэ, но ее прервал Карасу-тэнгу:

– Скорее всего, ничего бы не изменилось. Юноше была отмерена короткая жизнь.

– Но мы могли подарить ему хотя бы еще один день!

– Это уже неважно…

– «Неважно»?! – Аямэ была возмущена настолько, что в воздухе запахло приближающейся грозой. Она тяжело дышала и смотрела на Карасу-тэнгу с такой ненавистью, словно он ее предал.

– Да, сейчас это уже неважно. Главное – остановить Озему, иначе умрет куда больше людей.

– Этого мальчика звали Уэно Тетсуя!

Карасу-тэнгу какое-то время смотрел на Аямэ, тяжело дышащую, раздраженную, но не имеющую больше слов, чтобы возразить хоть что-то, потому что он был прав. Из-за маски они не видели выражение его лица, но Йосинори подозревал, что даже открой Карасу-тэнгу лицо – они бы не смогли понять, что именно оно выражает.

– Мы оплачем его позже, а сейчас нужно завершить нашу задачу.

Резко отвернувшись от тэнгу и бросив последний взгляд на безжизненное тело Тетсуи, Аямэ нехотя кивнула и, спрятав свое оружие в ножны, бросилась выше в горы, стремясь уйти от оставшихся за спиной смерти и боли как символов их бессилия.

Генко не сражалась так уже несколько столетий, когда в ход шли только когти и клыки, а желание бороться питалось исключительно ненавистью, но не справедливостью. Ей хотелось именно этого – растерзать, разорвать, выпотрошить, раскромсать так, чтобы никто и никогда не смог найти ни кусочка проклятой плоти, но она не могла. Генко так сильно хотелось собственноручно уничтожить Озему, лично убить его, но отравленная кровь не позволяла даже приблизиться к нему, чтобы нанести достойную рану.

Вместо этого ей приходилось орудовать чужой катаной, чуть длиннее обычной, ненамного, но достаточно, чтобы сражаться одной рукой уже было неудобно. Потеря левой руки вряд ли бы ощущалась настолько остро в другое время, но сейчас, в разгар битвы, где рядом умирали люди и ёкаи, ее отсутствие оказалось существенным. Боль на месте отрезанной конечности изредка давала о себе знать, но ее Генко игнорировала. Она уже перенесла более сильные муки, чтобы обращать внимание на нынешние неудобства, и все же никогда прежде она не благодарила Небеса, что являлась ёкаем. Родись она человеком, боль подкосила бы ее мгновенно, но суть кицунэ была способна вынести куда больше.

В какой-то момент сражения, в котором теперь ей приходилось чаще отступать, чем наносить удары и тем более атаковать самой, она едва не столкнулась с Бьякко. Та взволнованно покосилась на отсутствующую руку старшей сестры, но ничего не сказала, занятая собственной битвой и попытками уводить врагов подальше от Инари. Богиня же танцевала со своим тэссэном, уничтожая противников, и со стороны могло казаться, что делает она это с поразительной легкостью, но поджатые губы и нахмуренные брови свидетельствовали об обратном. Количество нападающих духов было огромным, и это уже не столько надоедало и раздражало Инари, сколько настораживало. Каково же истинное число последовавших за Озему призраков и ёкаев, если только против нее выступали их несметные количества?

Прежде став лисой и теперь вновь приняв облик человека, Генко едва не повалилась на землю, не сразу обретя равновесие, но это спасло ей жизнь. Покачнувшись, она избежала удара Озему, и впервые поблагодарила подкосившиеся ноги, хотя всегда считала, что ни при каких условиях нельзя терять осанку и стойкость.

Генко подхватила другое оружие – вакидзаси. Орудовать им было куда легче: короткий меч не оттягивал руку, и оставшиеся силы она могла вложить в парирование атак. Нагината все чаще и весомее обрушивалась на нее, и Генко уже не могла ответить однозначно: виновен в этом Озему с его мощью, или же она потеряла слишком много сил. Крики боли и исчезающие ауры богов выбивали воздух из груди, и все чаще она одергивала себя, заставляя сосредоточиться на собственной битве, а не пытаться понять, кто погиб.

Одна из ее кицунэ оказалась рядом, готовая оттащить Генко как можно дальше, но Озему не позволил. Он с холодной решимостью взмахнул нагинатой, намереваясь отсечь лисе голову, но та рухнула вниз и прыжком набросилась на бога, скаля зубы в угрожающем рычании.

– Нет!

Не успела. Генко не успела ее предупредить о том, что голыми руками Озему не взять, что он извратил саму свою суть. И в итоге крик Генко утонул в хриплом вопле боли, когда ее подчиненная впилась зубами в предплечье ками. Кровь хлынула ей в горло, сжигая изнутри. Генко в ужасе наблюдала за тем, как тьма расползается по шее, опускается ниже, достигает сердца и в то же время скользит выше, угольными линиями очерняя прежде красивое лицо.

Кицунэ беспомощно посмотрела на Генко, но вместо ожидаемой ненависти, вместо злости в глазах умирающей лисы была тихая радость и лишь немного – грусть. Она больше не кричала. Не могла, или же боль была столь сильной, что тело просто ее не выносило и потому не отображало, но до последнего тяжелого вздоха кицунэ неотрывно следила за своим генералом, и наименьшее, что Генко могла сделать в ответ, – это не отводить свой взгляд.

Удивительно, как Озему позволил этому произойти. С высоко поднятой головой, как император, даровавший последнюю милость, он ждал, пока кицунэ растворится, рассыпавшись пеплом, на который Озему тут же наступил.

– Жаль ее, – без капли сострадания в голосе произнес он. – У нее была сильная жемчужина.

Генко хотелось зареветь так, чтобы содрогнулись вершины гор, чтобы весь мир услышал о ее ненависти к этому ками, но она знала, что это было бесполезно. На пошатывающихся ногах она встала ровно, крепко сжимая в руке вакидзаси, и вскинула подбородок, с вызовом глядя на Озему. Пусть она умрет сегодня, но это произойдет на ее условиях, она сама выберет свою смерть и обязательно захватит его с собой, чего бы это ей ни стоило.

Сражаться было сложно. Озему буквально дышал энергией и мощью, потоки ки исходили от него равномерно и уверенно, пока Генко собирала свою силу, чтобы хотя бы достойно отбивать обрушивающиеся на нее удары. Чем бы ни отравил он свою кровь, с отрезанной рукой влияние этого яда не исчезло. Казалось, что не только благодать Инари, но и все силы ушли вместе с конечностью.

– Нет сил? – с издевкой спросил Озему, наблюдая за тем, как нетвердо стоит на ногах Генко.

– Твоя кровь… – Она изогнулась назад, принимая тяжелый удар нагинатой и едва не падая на спину.

– Ты же не думала, что принять в себя ки богов будет так легко? Владей я даже сотней Хоси-но-Тама, они бы не ужились в моем теле так просто. Но есть способ…