Москва и мертвичи

Чем так важен ритуал? Некое тайное общество? Адмиралов входил в элитные круги, а у них такая дичь практикуется (она только вчера пересматривала «С широко закрытыми глазами»), так что это было возможно. Но Водолазов и секс-оргии? У него даже денег на это не было, он порнушку смотрел на ноутбуке, как она уже выяснила. Херня какая-то, ничего не сходилось.

Она плавает в формалине,

Несовершенство линий,

Движется постепенно.

В ушах играл трек из молодости, который она слушала уже тысячу раз. Из ее неформальной молодости, когда она еще носила пирсинг в носу и красила пряди в розовый (до того, как это стало мейнстримом), и до того, как судьба резко переменилась и она стала студенткой Академии Следственного комитета. Переслушивая этот трек, она думала, что и сама однажды встретится с формалином, как ее убитый отец, как давно умерший брат-наркоман, как жертвы ее расследований, как Водолазов и Адмиралов. Как каждый день умирающие и рождающиеся на этой холодной планете, на которую все приходят из темноты и в нее же возвращаются. Без всякой загробной жизни, просто уходят в темноту. Куда уйдет и ее мать, прямиком из психлечебницы, которую сегодня Агафья опять навестит после пробежки.

Она остановилась, присела на лавку и закурила. Дым после спорта неприятно оцарапал горло, и она затушила сигарету после трех затяжек.

* * *

Курила она и на выходе из Психиатрической клинической больницы № 4 им. П. Б. Ганнушкина. Уже уверенней, до самого бычка. Визит к матери всегда давался нелегко, и это было единственное, что еще могло вышибить у нее слезу. Чтобы снять напряжение, она зашла в какой-то похабный ирландский паб у метро и уже успела выпить стакан виски и грубо отшить подсевшего мужика, когда ей позвонил Хакимов. Она подождала, но звонок никак не умолкал, а закончившись, начался снова.

– Ну и почему ты звонишь в выходной? – устало спросила она, не здороваясь.

Голос на том конце провода источал оптимизм собаки-ищейки, взявшей след.

– Нашли дамочку из бани. Попалась любовь Адмиралова!

– Что?! Как?

– Тупо повезло. Менты вчера накрыли элитный притон на Баррикадной. Девочки, горы кокоса, метамфетамин, смешные колесики, марочки, даже оружие было. Застали там одного ну очень известного человечка, прям пикантно! Думаю, скоро слив в Телеграме про это прочтем, – он хохотнул. – Ну и откатали пальчики у всех девочек. Тут и попалась случайно наша Жанна, в миру Ирина Васильевна Гуменюк.

– Приезжая?

– Почти только с поезда, поэтому и в базе не было. Короче, сейчас распутаем все это дело. Собирай манатки и давай сюда, в изолятор, адрес сейчас скину.

Агафья тяжело вздохнула и с болью посмотрела на второй стакан виски, который только что поставил перед ней официант. Банник, твою мать. Гуменюк. Гуменюк! Она в голос засмеялась.

Через полчаса они с Хакимовым уже сидели напротив загорелой брюнетки с длинной косой и подкачанными губами. На мадам была розовая кепка с надписью BOSS, золотая цепь толщиной с палец и накинутый на белую майку закатанный пиджак от Louis Vuitton, из-под которого вылезали «рукава» с цветными татуировками в духе якудзы. Во рту она крутила розовую жвачку, перекрывая перегар, и надувала громко лопавшиеся пузыри.

– Ирина Васильевна? Я следователь Игнатова.

– Ну да. Жанна. Попалась я, да? Когда отпустите? – улыбаясь спросила она, играя пальцами с кончиками волос.

– А может, и не отпустим. Про убийство Адмиралова слышали? – ответила Агафья буднично.

С дамочки мигом слетела спесь.

– Я тут ни при чем! Я только из новостей узнала, кто это вообще был! – ее голос почти сорвался на визг. – И вообще! Мне адвокат положен!

«Хороший полицейский» Хакимов прервал ее:

– Ирина Васильевна. Не усложняйте себе жизнь. Адвоката вам, конечно, предоставят. Но вас пока никто ни в чем не обвиняет. А вот из-за горы наркотиков и оружия в притоне у вас могут быть проблемы. В общем, поговорите по-хорошему со следствием.

– Я вообще тут ни при чем. Я даже не знала, кто это, клянусь! Я на полчаса зашла, он отстрелялся, и я домой поехала. А на следующий день во всех новостях… Я еще удивлялась, почему мной никто не интересуется…

– Что насчет ваших, как это сказать, – Агафья задумалась, – компаньонов? Кто с вами был? Мужчина? Или это накачанная баба? И карлик? Что у вас там за оргия была?

У Жанны округлились глаза:

– Какие компаньоны? Какой карлик? Я таким не занимаюсь! Обычный выезд. Мы вдвоем, я за полчаса… Водитель привез и забрал.

– Вы хотите сказать, что были там с ним одни?

– Именно это я и хочу сказать.

– И в бане с ним никого больше не было?

– Нет.

– То есть вы зашли, сделали свое дело и вышли? Он остался в бане?

– Ну да.

– Вы понимаете, что грозит за лжесвидетельствование?

– Да я клянусь! – Жанна выудила из-под майки крестик и поцеловала его. – Я понятия не имею, кто его грохнул.

Хакимов наклонился над столом и продемонстрировал Жанне фото Водолазова на телефоне.

– Знаете этого человека? Клиент?

– Этот-то? Ха! Такой меня не потянет, по фото видно, что нищеброд. Первый раз вижу.

Агафья откинулась на стуле и молча изучала лицо проститутки. Можно было и продолжить, но она знала, что толку от этого не будет. После сотен проведенных допросов она сходу научилась определять, когда допрашиваемый врет или что-то утаивает. Жанна Гуменюк говорила правду.

Незаметный приход и уход проститутки из «Сандунов» подтвердился в тот же день. Стали перепроверять записи с камер, обнаружили следы тонкого монтажа. Под давлением трясущиеся администратор и сисадмин выложили, что Адмиралов, как и ряд других ВИП-клиентов, регулярно заезжал к ним и заказывал девочек. В такие вечера камеры бань «ломались» (технари из комитета сказали, что это происходило по несколько дней в месяц) или записи потом бережно редактировались, чтобы на солидных господ не появлялся компромат. С камер соседних домов потом насобирали не одну запись подвоза девочек на дорогих машинах. На одной из пленок была и Жанна, заходящая в одиночестве в здание «Сандунов».

В очередной раз поиски вывели куда-то не туда, вместо улик в деле об убийствах они обнаружили секс-скандал. Меж тем основное расследование опять зашло в тупик.

* * *

– Ты хоть понимаешь, как ты меня подставляешь? Ты понимаешь, какие люди мне звонят? Ты один из лучших следователей, и результата нет ни хрена! – раскрасневшийся начальник стучал кулаком по столу. – Меня с говном съедят, тебя с говном съедят, Игнатова! Что молчишь, твою-то мать?! Еще и секс-скандалы эти раскопала? Вот это мне на хрена? Там такие люди на пленках этих!

– Мы отрабатываем различные версии. Зацепка с проституткой оказалась тупиком…

– Тупиком! Ты понимаешь, что карьера моя закончится тупиком?! И твоя вместе с моей, навсегда. Значит так. Даю тебе с Хакимовым еще неделю. После этого отстраняю от расследования. Пойдешь у меня магазинные кражи раскрывать! Все ясно?

– Так точно.

Агафья закрыла за собой толстую дверь кабинета с красным ковром и столом с зеленой лампой. Она никогда не видела начальника в такой ярости. Хотелось выпить, или уволиться, или все сразу.

Она побрела к рабочему месту по длинным коридорам их аляповатой серой стеклобетонной коробки на «Бауманской». Зашла в их маленький кабинет, кивнула скучавшему Хакимову, села за ноутбук и принялась пересматривать улики, которых особо и не было. Волос и отпечатки Жанны. Следы от ударов двух или трех неуловимых убийц, среди которых мог быть ребенок. Веники, стесанные до прутьев. Раздавленные очки, которые кто-то словно спрессовал массивной лапой. Фото с места убийства. Записи с камер наблюдения соседних домов. Она ходила по кругу и не замечала какой-то важной детали.

В углу экрана пиликнуло – коллега из секретариата пересылал обращение, пришедшее в онлайн-приемную комитета. Обычно обращения граждан с ФИО «Анонимов Доброхот Добровольевич» с одноразовых ящиков не принимали, но это сообщение касалось дела о «Сандунах».

«Слышал, что вы расследуете убийство Водолазова. Поспрашивайте про его похождения у студенток. Слышал, что с него обещали, цитирую, „шкуру спустить“. Надеюсь, эта информация вам пригодится».

Спустить шкуру, значит. Агафья живо представила картину, которую она лицезрела уже дважды в банях. Может, все прозаично? Но кто тогда «спустил шкуру» с Адмиралова? Между преподавателем и бизнесменом опять вырисовывалась непонятная связь.

– Хакимов, по коням! Возможно, криминал. Едем опять в РГГУ.

Настала пора снова посплетничать со студентками профессора, что она уже проделывала в первую неделю расследования, ничего тогда не добившись.

Пока ехали, пошел холодный августовский дождь. Игнатова молча рассматривала стекающие по стеклу капли воды, новый красный небоскреб с выдающимися из стен кирпичными кубиками и мертвую пробку на Сахарова, которую венчали пробка на Садовом и следом за ней на пересечении с продолжением Сахарова – памятник жертвам репрессий. Стена скорби, словно с вылезающими из нее фигурами и колоннами из лагерных камней. Незадолго до смерти отца они проходили с ним мимо этого памятника, и он сказал, что монумент дурацкий и ему тут не место.

– Хакимов, а сколько ты прожить хочешь? – поинтересовалась она, отхлебнув кофе, что они захватили по дороге.

Тот усмехнулся:

– Что, так надоел уже?

– Я серьезно.

– Ну, лет до восьмидесяти. Чтоб на пенсии посидеть, внуков увидеть. А что?

– Да ничего. Думаю, дотяну ли я вообще до старости с этой работой и на фоне истории моей семейки. А если дотяну, то зачем и какой смысл…

– Ты про семью никогда ничего не рассказывала…

– И не буду. Все, езжай.

* * *

Агафья быстро выцепила одну из уже знакомых студенток Водолазова, выделявшуюся болтливостью, на выходе из покрытого резными каменными орнаментами здания РГГУ на Никольской.

– Скажи, а как профессор относился к молодым студенткам?

Та скривилась.

– Этот-то? Ему еще было чем относиться?

– Не ходило ли слухов каких-то про него?

– Каких слухов?

– Ну, про харассмент.

Студентка захихикала.

– Да это его харассили на лекциях. У перваков даже игра была – кто более вызывающе себя с ним поведет.

– Ну хорошо, – Агафья не сдавалась, – а не обещал ли кто-то с него «шкуру спустить»?

– А, это, – студентка залилась долгим смехом. – Это очень смешная история. В общем, у нас была такая Сюзанна Хакмадоева, ботаничка та еще. Из семьи интеллигентных московских дагестанцев в третьем поколении. Отец у нее в консерватории там кем-то работает. А у Водолазова была привычка на первом зачете никогда никому пятерки не ставить. Ну знаете, бывают такие преподаватели. Говорил, что на пять знает сам Господь Бог, на четыре он сам, а студенты – на тройки и двойки. Короче, пришла к нему на зачет Сюзанна, и он давай ее топить, как всех остальных. А она все знает по программе, понимаете, вообще все. Ну он разозлился и стал совсем идиотские вопросы задавать, на которые без энциклопедии не ответишь. Он такой: «В каком году царь Федор Алексеевич издал указ о сносе лавок на Красной площади»? А она неожиданно: «В тысяча шестьсот семьдесят девятом, но приказ претворил в жизнь только его брат Петр Великий». Он охреневает и следующий подобный вопрос задает. И вот такой батл у них часа полтора был. В конце концов Водолазов ее все-таки поймал на каком-то вопросе и влепил трояк. Та в слезы и домой убежала. Ну и вот отец, – студентка начала пародировать акцент, – пришел к Водолазову после занятия как-то обсудить ситуацию. Сначала они тихо говорили, но потом, видимо, Водолазов его довел, и отец стал кричать: «Я с тибя шкюру спущу! Я с тибя шкюру спущу! Моя дэвочка всэгда отличница била!» Бегал, кричал, ногами топал, куча студентов это видели. Сейчас, я вам даже видео покажу.